Выход из мрака

«Ты единственная девушка, с которой я был только в дружбе», — сказал он ей. И это признание разбило ее юное сердечко. Она хотела быть для него гораздо больше, чем другом. Глупо желала быть единственной любовью в его жизни.

Даже не сознавая, как это произошло, Лейн обнаружила, что идет по тропинке к старому лодочному сараю и пристани на реке. Сколько часов провела она в этом сарае, сидя на палубе маленькой отцовской яхты с Джонни Маком? Наедине. Отделяясь от всего мира. Разговаривая, смеясь и все больше влюбляясь в него.

Она не могла — не хотела! — позволять этим старым чувствам восставать из праха. Все мосты она сожгла много лет назад, осознав наконец, что цена, заплаченная за любовь к Джонни Маку, непомерна. Поначалу всякий раз, когда Кент касался ее, она пыталась воображать, что это Джонни Мак. Из этой фантазии ничего не вышло. В конце концов она стала ненавидеть Джонни Мака больше, чем презирать Кента.

Едва увидев темную фигуру, движущуюся к лодочному сараю, Джонни Мак понял, кто это. Лейн была не способна удержаться от появления там, как и он. Их обоих влекло к месту, где они провели столько счастливых часов. У реки. Ловя рыбу с пристани. Сидя вдвоем в сарае.

— Я так и думал, что ты придешь, — сказал он.

— Джонни Мак?

Голос из прошлого. Незабываемый. Звучный, нежный, протяжный алабамский голос Лейн.

— Иди сюда. — Он вышел из-под ивы, чтобы на него упал луч света.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Лейн.

— Могу задать тебе тот же вопрос.

— Мне нужно было выйти из дома, — призналась она. — Твое внезапное появление… Зачем ты приехал? Сейчас моему сыну меньше всего нужно иметь дело с тобой.

— Кто-то счел, что твой сын нуждается во мне. Лейн заколебалась, стоя на пристани, наполовину в тени сарая.

— Письмо тебе отправила Лилли Мэй.

— А… понятно. — Он медленно пошел к Лейн, давая ей время встретить его на полпути.

Джонни Мак чувствовал ее неуверенность, ее страх. Чего она боится? Разумеется, не его. Он остановился и стал ждать, позволив ей выйти из густой сине-черной тени. Она глубоко втянула в себя воздух. Час назад в доме он понял, что Лейн стала красивой женщиной. Но в ярко освещенной передней, неподалеку от которой находились мальчик и Лилли Мэй, он не позволил себе любоваться этой красотой. Однако теперь, наедине с ней, где свидетелями были только влажный летний ветерок да качающиеся ивы, упивался ею вовсю.

Он помнил, что ее вьющиеся каштановые волосы доходили до талии, и как часто, думая о ней, рисовал их в воображении. Но она не только укоротила волосы так, что они едва доходили до плеч, но и осветлила их. Полнота, мучившая ее в детстве и юности, перешла в зрелые округлые женские формы. А блестящие голубые глаза, некогда наполненные жизнью и любовью, теперь были настороженными и умоляюще смотрели на него из-под тяжеловатых век.

— Я говорил тебе, что бояться меня не нужно, — сказал Джонни Мак. — Я приехал в Ноблз-Кроссинг не затем, чтобы причинять тебе боль, создать проблемы.

Лейн сделала еще один неуверенный шаг к нему:

— Зачем ты вернулся? С какой стати столько лет спустя тебе беспокоиться о… обо мне или ком бы то ни было в Ноблз-Кроссинге?

— Ты спасла мне жизнь. Естественно, я беспокоюсь о тебе, о том, что ты первая подозреваемая в деле об убийстве Кента. — Проведя рукой по губам, словно стирая с них горечь, Джонни Мак сверкнул глазами на Лейн. — Какого черта ты вышла за Кента Грэхема?

Грудь Лейн тяжело вздымалась и опускалась. Выставив подбородок, она посмотрела на Джонни Мака в упор.

— Чтобы иметь возможность усыновить Уилла. В словах ее звучали гнев и сила, любовь и боль. Она произнесла свое заявление, свою декларацию, словно бросая ему вызов усомниться в мотиве ее поступка. Но то, что осталось несказанным, ранило Джонни Мака сильнее. Хотя Лейн не высказала обвинения, он услышал его в тоне голоса. «Если б ты взял меня с собой, я бы не вышла за Кента». Или он ошибается? Слышит то, что хочет слышать, предполагает то, во что хочет верить?

— Я нанял частного детектива собрать сведения об Уилле, — сказал ей Джонни Мак. — И знаю, что в свидетельстве о рождении — в подлинном свидетельстве — сказано, что матерью его является Шарон Хикмен, а отцом Кент Грэхем.

Глаза Лейн широко раскрылись. Губы слегка разошлись при вдохе.

— Как мог твой детектив раздобыть копию подлинного свидетельства о рождении Уилла?

— Неужели не знаешь, что, имея деньги, можно купить почти все, что угодно?

Потрясенное выражение на лице Лейн доставило ему удовольствие, и он почувствовал себя сущим мерзавцем. Однако невольно задался вопросом: насколько большее удовольствие испытает, когда увидит реакцию ненавистных ему людей — вроде мисс Эдит?

— А у тебя много денег? — спросила Лейн.

— Достаточно, чтобы получить все, чего хочу. Нелепость. Да, он мог иметь все, что продается за деньги. И некогда для него этого было вполне достаточно, ничего большего он не хотел. Лишь в последние несколько лет стал понимать, что кое-чего невозможно купить за все деньги на свете.

— И чего же ты хочешь, Джонни Мак?

— Правды, — ответил он. — Уилл — мой сын или Кента?

Лейн опустила ресницы и отвела взгляд.

— Уилл — мой сын! С той секунды, как я взяла его на руки.

Она походила на тигрицу, оскалившуюся, с выпущенными когтями, готовую наброситься при малейшей угрозе своему детенышу. Джонни Мак никогда не знал материнской любви, никогда не чувствовал себя защищенным женщиной, родившей его. И странным образом позавидовал Уиллу Грэхему. Чего бы он ни отдал, чтобы такая женщина, как Лейн, любила его пусть даже вдвое меньше.

— Знаю, что твой. Не собираюсь оспаривать твои притязания на него. Я только хочу — нет, должен — знать правду. Уилл — мой сын?

Лейн скрестила руки на груди.

— Не все ли тебе равно столько лет спустя? Ты мог оставить полдюжины женщин, беременных твоими детьми. Тогда ты об этом не беспокоился. Почему беспокоишься сейчас?

Это была не та Лейн, какую он знал. Добрая. Мягкая. Невинная. В той девушке не было ни гнева, ни ненависти. Но эта женщина излучала ненависть. Направленную прямо на него.

Черт возьми, оказывается, правда причиняет боль. Адскую. Лейн права. Хотя, как правило, пользовался презервативом, тем летом он мог оставить беременной не одну женщину. И, даже зная, что какая-то девушка от него понесла, он все равно покинул бы Ноблз-Кроссинг. Тогда он бежал ради спасения жизни. Остаться значило бы подписать себе смертный приговор.

— Даже если б беспокоился, я вряд ли мог бы остаться, — сказал Джонни Мак. — Ты знаешь не хуже моего, что, когда я покинул город, многие считали меня мертвым.

— Ты за все эти годы ни разу не написал. Не позвонил. Простившись со мной на автостанции в Декейторе, разорвал все узы со мной и Ноблз-Кроссингом.

— А если бы позвонил? — спросил он.

— Ты не сделал этого.

— Ну а если бы сделал, сказала бы ты мне, что выходишь замуж за Кента? Что усыновляешь Уилла?

— Нет смысла теперь говорить «что, если?». Лилли Мэй считает, что правильно поступила, отправив тебе письмо, но она заблуждается. Ты ничем не можешь мне помочь. А если думаешь, что я позволю тебе причинить Уиля новую боль, то лучше…

— Я здесь не для этого. — Джонни Мак взял Лейн за руки, крепко сжатые в кулаки. При соприкосновении с его телом руки ее напряглись, тело застыло. — Почему ты так ненавидишь меня?

Джонни Мак погладил большими пальцами внутреннюю сторону ее запястий. Лейн вздрогнула. Он тут же ее выпустил, поняв, что она не только реагирует на него как на мужчину, но и слегка боится. Господи, кого-кого, а ее он не хотел пугать.

— Скажи мне правду, — попросил он. — Неужели я не заслуживаю хотя бы этого?

Лейн повернулась к нему спиной, словно смотреть на него было слишком мучительно. Негромким, но поразительно сильным голосом сказала:

— После того как ты уехал, ко мне пришла Шарон. Сказала, что беременна и отец ребенка ты.