Неприкаянные

— А, пустяки, — сказал Майна. — Я и не то еще могу. Пусть только Старая жаба опять выкинет что-нибудь против меня.

Бой все не унимался.

Через несколько дней Бой взялся за утюг, и его сильно ударило током. Кто мог испортить утюг, Майна, конечно, не знал. Какое ему дело до утюга? Но пока белый хозяин закончил свой обычный обход фермы и вернулся домой, Майна успел исправить проводку. На этот раз жена хозяина рассердилась не на шутку: накопившееся за неделю белье осталось невыглаженным, хотя утюг, как выяснилось, был в полном порядке. Бой не знал, что и думать.

— Ты же убить его мог, — укоризненно сказал Меджа. — Перестань измываться над стариком.

Майна засмеялся.

— Над стариком? Тогда пусть не забывает, что он старик. А то ведет себя как озорной мальчишка — без спросу вваливается в чужой дом, налетает на горячую золу, и все ему нипочем. Значит, все вытерпит. Пусть не стоит мне поперек дороги.

Между тем старик ожесточался все больше и больше. Дошел до того, что посадил парней на четверть пайка. Это был жестокий удар, и Майна долго обдумывал месть. Наконец его осенило: в банку с надписью «сахар» он пересыпал соль, а в банку со словом «соль» — сахар. Когда хозяева попробовали то, что по-пар им приготовил, в доме разразился такой скандал, что шум был слышен на всей территории усадьбы. Хозяин кричал, что Бою с дырявой головой нечего делать на кухне. Но старику совсем не улыбалось быть уволенным. Хотя он надеялся, что все беды, случившиеся недавно на кухне, хозяин отнесет за счет его старости, близорукости и рассеянности, его положение оказалось незавидным. У него не было никаких улик против Майны и Меджи, но он был уверен, что без их участия тут не обошлось.

После этого баталия на кухне надолго утихла. Бой затаился и думал о том, что ему предпринять еще. Жизнь на ферме пошла в прежнюю колею. Меджа и Майна спокойно выполняли свои обязанности, радуясь, что пайки им снова стали выдавать полностью.

— Вот это мне нравится, — сказал Майна. Они только что поужинали и растянулись на своих постелях.

— Что тебе нравится? — спросил Меджа и дунул на огонек коптилки.

— А то, что на душе спокойно, что пайки нам восстановили, что дружеская атмосфера у пас сложилась. Разве это плохо?

— Думаю, хорошо.

— И проповедей старого дурака больше не слышим.

На полке звякнула посуда.

— А вот и дружки твои пожаловали, — сказал Меджа.

— Это твои братья.

— Конечно, братья, — согласился Меджа. — Мы ведь всем с ними делимся — и бедами и пищей. Небось, когда нас посадили на четверть пайка, им мало чего перепадало.

Майна фыркнул.

— Думал ли ты когда-нибудь, Меджа, о том, что случится, если мы вдруг возьмем да и вымоем посуду сразу после ужина? Что тогда сделают крысы?

— Страшно представить себе. Все возможно. Могут взбунтоваться. Могут даже перепорот совершить. Могут слопать нас и всю нашу хижину. Могут и друг друга сожрать.

— А я все же рискну, вымою завтра посуду. Хочется посмотреть, что они сделают.

— Да оставь ты этих тварей в покос. Они же у нас еду не отнимают. Пусть полакомятся своей долей.

— Своей долей! — засмеялся Майна. — Ее надо еще заработать. Потрудились бы под началом Боя и потом сходили бы к приказчику за своими пайками. Нет, я все-таки вымою завтра посуду.

— Не надо.

— Нет, вымою.

— Тогда я уйду спать в другое место.

— Можешь уходить. Твоя-то хибара все еще не занята. Попробуй в ней заснуть. Там и мыши, и клопы, и блохи, и бог знает какое еще зверье. А я завтра приготовлю крепкую дубину. И вымою посуду. Если эти чудовища начнут бушевать, я буду наблюдать со стороны. А если слишком уж распояшутся и попытаются сожрать хижину, придется применить силу.

Меджа молчал. Он почти уже спал.

— Если один не справлюсь, позову тебя на помощь, — сказал Майна.

По полу пробежала громадная крыса.

— Так что имейте в виду, — пригрозил Майна, обращаясь ко всем крысам сразу. — Завтра после ужина посуда будет вымыта. Слышите? Завтра посуда будет вымыта.

Меджа тихо захрапел.

Гром грянул через несколько недель. В хозяйском доме пропали фотокамера и кое-что из одежды. Хозяин неистовствовал. Бой заявил, что он не знает, куда девались вещи. Майна и Меджа, бывавшие в доме чаще других рабочих, тоже не могли ничего сказать. Вызвали и допросили приказчика. «Откуда мне знать, хозяин? Я отвечаю только за муку и молоко». Хозяин не знал, что и думать. Решил было вызвать полицию, но Бой предложил обыскать хижины рабочих. Мысль эта всем понравилась. Пока хозяин метался по дому и бранился, приказчик с помощниками обыскал каждую хижину, перерыв буквально все. Наконец пропавшие вещи нашлись. Завернутые в небольшой аккуратный сверток, они лежали под посудной полкой Майны и Меджи. Их легко мог обнаружить даже близорукий. Меджа от волнения потерял дар речи, Майна же отчаянно защищался:

— Это нарочно подстроили! Мы ничего не крали. Клянусь, нам эти вещи кто-то подсунул.

Толстяк хозяин смотрел то на одного, то на другого. Лицо его пылало от гнева.

— Чьих рук это дело? — рявкнул он.

Меджа начал было что-то объяснять, по слова застряли у него в горле. Лицо его покрылось испариной.

— Это все Бой, — продолжал отбиваться Майна. — Мы тут ни при чем.

По Бой уже успел ретироваться к себе на кухню. Хозяин поднял с пола сверток.

— Укладывайте свои пожитки — приготовьтесь в дорогу, — распорядился он. — Отвезу вас туда, откуда вы приехали.

Пыхтя и отдуваясь, точно раненый бегемот, хозяин двинулся по направлению к дому.

Приказчик и его помощники, бросив на «провинившихся» негодующие взгляды, тоже ушли.

Майна взглянул на Меджу и покачал головой. Меджа развел руками.

— Я же предупреждал тебя, — хрипло проговорил он. — Просил не связываться с этим старым чертом.

Майна смущенно почесал затылок. Он не ожидал такого поворота событий.

— Всему приходит конец, — сказал он притворно-беззаботным тоном.

Что правда, то правда, подумал Меджа. Всему приходит конец. Кончилась тайная война с Боем, а вместе с ней и их райская жизнь. Навсегда. Опять они без работы. Скоро их отвезут обратно в трущобы. Нет у них больше хижины, нет своего очага, пет муки и сладковатого молока, пет пыльных вонючих тюфяков и нет Боя. Даже Боя. Теперь, накануне отъезда, Меджа понял, что ему будет не хватать старика. И приказчика. Не услышит он больше их грубых шуток.

Майна тоже глубоко задумался. Ему, как и Медже, и в голову не пришло просить у хозяина милости. Они не рассчитывали на его снисхождение. Хорошо еще, если он не изобьет их перед тем, как отвезти в город. Зачем напрашиваться на побои? Мало разве того, что они теперь безработные?

— Ну, что будем делать? — спросил Меджа.

Майна оживился.

— Будем укладывать вещи, — сказал он, направляясь к хижине. В дверях он остановился и осмотрелся кругом. Вот его постель, а точнее, логово. Другого названия этой груде тряпья не придумаешь. А это — постель Меджи. Она ничуть не лучше. У двери — полка с немытой, по обыкновению, посудой.

— А что, собственно, укладывать? — Майна засмеялся.

Меджа вошел следом и стал рядом с ним. Окинув взглядом комнату и не найдя ничего необычного, недоуменно спросил:

— Чего ты смеешься?

— Никак не придумаю, с чего начать сборы.

Майна нагнулся и выкопал из земли под полкой свои сбережения. Сосчитал деньги раз, потом другой и забросал ямку мусором.

— Сто пятьдесят пять шиллингов восемьдесят пять центов, — объявил он. — А у тебя?

Меджа присел к очагу, откатил камень и извлек из земли баночку из-под какао. В ней было сто семьдесят девять шиллингов пятнадцать центов. Взяв деньги, Меджа не потрудился положить камень на место.

— Так и оставишь свой филиал международного банка открытым? — спросил Майна.

— Так и оставлю.

— Что-нибудь еще возьмешь?

Меджа огляделся по сторонам и покачал головой.

— Нет.

— Даже свою любимую кружку оставляешь?