Та, которая покупает

Из всех рассмотренных вариантов работу личным тренером Уэсли посчитала менее травматичной. Она уже вела занятия в течение шести месяцев после колледжа, и это было совсем неплохо. Она бегала и по-прежнему находилась в хорошей форме; ей не составит особого труда получить лицензию в Массачусетсе. Она смогла бы заработать достаточно денег, чтобы начать расплачиваться с растущими как снежный ком долгами.

«Уф! Помимо учебы с утра до ночи еще и работа», — поморщилась Уэсли.

Вдалеке она видела дома в Эдгартауне.

«Я могла бы поселиться там, — фантазировала она. — Может быть, когда-нибудь».

Она посмотрела на Лану, оживленно разговаривающую с подругой.

— Боже мой! Мы были в Милане в одно и то же время. Где вы останавливались? — широко распахнув глаза от удивления, щебетала девушка.

Уэсли вздохнула. «Готова поспорить, поиск работы занимает Лану сейчас в последнюю очередь», — подумала она. Это было несправедливо. Лане, которая ничего не ценила в жизни, было дано все. Уэсли же, напротив, чувствовала, что должна вкалывать изо всех сил ради каждой мелочи: стипендия на учебу в частной средней школе в Чикаго, стипендия за достижения в баскетболе в Северо-Западном университете, изматывающие интервью и абсурдные тесты при приеме на работу в «Рисерч ассошиэйтс инк».. У нее не было никакого задела, хотя родители постоянно твердили, как ей повезло в жизни. Теперь она понимала: это не ей повезло, а Лане. Уэсли не сомневалась, что была умнее Ланы, однако это ее не приняли в Браун. Когда в старших классах во время каникул все одноклассники отправлялись путешествовать по Европе или Африке, она либо оставалась на все лето в Чикаго работать в церковном лагере, либо уезжала на пару недель вместе с отцом в командировку на Карибы. Она не играла на пианино, как Лана. Ей очень хотелось, и она просила родителей оплачивать уроки, но Клара Данстер заявила, что в занятиях нет никакого смысла, поскольку дома все равно не было пианино, чтобы каждый день практиковаться.

Она думала, что чувства, не дававшие ей сейчас покоя, уже давно утихли в тайниках ее души и были похоронены там навечно. Не тут-то было. Они всегда вылезали на поверхность во время учебы в старших классах и иногда напоминали о себе в колледже. Казалось, на жизненном пути ей всегда попадались люди, которым было дано гораздо больше. Но что бы она ни делала, чего бы ни добивалась, все равно ей было до них далеко. Она поступила в Северо-Западный университет, получив стипендию за атлетические достижения; а Дженни Матесон выиграла значительно более престижную стипендию за академические успехи. Так было в старших классах школы. Сейчас она вновь чувствовала себя неуверенным, озлобленным человеком. Человеком, которого она с трудом узнавала.

Она ненавидела себя за эти мысли. «Я завидую Лане и ее жизни?» — спрашивала она себя. Этот вопрос мучил ее несколько недель, но она просто не могла честно и откровенно ответить на него. Ей казалось, что все поступки Ланы действуют ей на нервы, а именно то, как она выставляла напоказ свои дорогие наряды, машину, модных и красивых друзей, будто внушая Уэсли: «Ты должна стремиться стать частью этого великолепия. До знакомства со мной ты не жила, а влачила жалкое существование, от которого тебя нужно было избавить».

Иногда при виде новой одежды в гардеробе Уэсли казалось, что она принадлежит не ей, а другому человеку. Ей становилось не по себе от всех этих названий. И не всегда нравилось, как выглядела одежда. Только Лану ничего не смущало.

«Ты должна ее купить. Это же „Миу Миу“».

Уэсли вздохнула. Она не была уверена, что ей нужна такая жизнь.

— Какой ужас! — Лана схватила ее за плечо.

— Что? — Уэсли почти удивилась, увидев стоящую рядом Лану. Ее размышления оказались прерваны.

— Пеони, — ответила Лана.

— Ее зовут Пеони? Я думала — Пенни.

— Нет, Пеони. Ее мамаша чокнутая, а она и того хуже. Парень, за которого она собирается замуж, голубой. Все об этом знают, даже ее мать.

— Тогда почему же… Ладно, проехали.

Ответ на ее вопрос все равно был бы стандартным: «У них не все дома».

Не успела она и слова сказать, как их вновь перебили. На этот раз к ним подошла пожилая женщина, возможно мама Пеони или какая-нибудь родственница. Уэсли постаралась не замечать Лану и ее пожилую знакомую. Расцеловались в воздух и снова завели привычную шарманку: куда ходили, кого видели, где ужинали, что купили.

«Гораздо интереснее наблюдать за синей водой, бурлящей за бортом парома. И слушать ее шум», — решила Уэсли. Она надеялась, что эти люди не окажутся на барбекю у родителей Ланы.

Единственная причина, по которой Уэсли узнала скатерти от «Пратези», заключалась в том, что посуда и постельное белье были ее последним всепоглощающим увлечением. «Когда-нибудь… — мечтала она, — когда-нибудь я буду спать только на „Пратези“». Она была поражена обилием изысканных закусок — некоторые она видела впервые в жизни, — а также вина, еще вина и импортного пива, которое мать Ланы выставила для гостей. Одна мысль об организации подобной вечеринки, поженись они с Майклом, приводила ее в ужас. Теперь у нее как гора с плеч упала. Она никогда бы не справилась.

Едва увидев Элинор Браун, мать Ланы, она тут же ее узнала. Эта женщина сидела с ней рядом в салоне первого класса в самолете на Бостон пару месяцев назад. Однако сейчас, когда Лана представляла их друг другу, Элинор пожала Уэсли руку как ни в чем не бывало — в ее взгляде не проскользнуло и намека на то, что она узнала Уэсли. Уэсли решила не спрашивать, почему она так неласково разговаривала в тот день с дочерью по спутниковому телефону.

Теперь понятно, у кого Лана научилась требовать исключительного внимания к своей персоне. Элинор была такой же. Она задыхалась от радости, приветствуя гостей, пронзительно визжала, нахваливая их внешний вид, спрашивала, как работа и дети. Уэсли такое поведение казалось почти смешным. Мать и дочь играли по одному и тому же сценарию.

Элинор подошла к ней, улыбаясь:

— Уэсли, дорогая. Чувствуй себя как дома. Общайся, общайся, общайся. Здесь есть люди, с которыми тебе, возможно, будет небесполезно познакомиться. — Она подмигнула, дотронулась до плеча Уэсли и быстро направилась переброситься парой слов с пожилой парой.

У Уэсли все сжалось внутри. Безусловно, ей будет небесполезно познакомиться с Кенсингтонами из Ньютона, Файнштейнами из Бруклина в Массачусетсе, семейством де Виллар из Прайдс-Кроссинг, Мерсерами из престижного района Бостона Бэк-Бэй и Теннисонами из Саутфилда. Сначала она их испугалась, теперь они ее раздражали. Все задавали одни и те же вопросы.

— Данстер? — осторожно переспросил Джек Шерман, филантроп, занимавшийся венчурными сделками. — Данстер из Чикаго? Чем занимается ваш отец?

Другая женщина протянула:

— Данстер… Не думаю, что слышала о твоих родителях, дорогая. Чем занимается твой отец?

Куда делась Лана? Джеффри Найт, ее последнее завоевание, появился на горизонте, и теперь она шла за ним по пятам.

Уэсли стояла в одиночестве возле закусок, держась стола с овощами, которые подавались перед мясом. Она смотрела на компанию из пятидесяти человек, оживленно общавшихся друг с другом, и чувствовала себя изгоем. Опять Лана оставила ее наедине с людьми, которых она не знала и с которыми у нее не было ничего общего. Их дурацкие вопросы вихрем вертелись в ее голове: «Чем занимается твой отец? Данстер из Чикаго? Никогда не слышала о Данстерах в Чикаго. О-о, вы случайно не родственница Джеймса Данстера, врача из Лейк-Форест?»

«Нет. Нет. Нет. И еще раз нет. Очень жаль вас разочаровывать, но нет. Тоже была рада с вами познакомиться». Уэсли пыталась угадать, что скрывалось за теми мимолетными взглядами, которыми они ее одаривали, прежде чем двинуться дальше, — жалость или равнодушие?

Те немногие из присутствовавших здесь ровесников были такими же пресытившимися занудами, как и их родители. Они приветствовали ее вялым рукопожатием. При этом чувствовали себя крайне неловко и потому спешили укрыться в обществе старых знакомых. Одна девушка поинтересовалась: