На высотах твоих

Пока такси разворачивалось, Дан Орлифф осмотрелся вокруг, придерживая у горла воротник пальто в чисто символической попытке защититься от дождя и ветра. Сначала — после режущего света фар такси — он почти ничего не мог разглядеть. Их окружал плотный сумрак, призрачные силуэты и формы, черные пятна теней, и лишь впереди вода мерцала тусклыми бликами. Смутными очертаниями высились молчаливые безлюдные здания. Постепенно, однако, его глаза привыкли к темноте, и он увидел, что они стоят на широком бетонном пандусе, протянувшемся параллельно береговой линии.

Сзади, там, откуда они подъехали, темнели высоченные цилиндры элеватора и портовые постройки. Ближе к ним по всему пандусу тут и там громоздились покрытые брезентом груды груза, а от самого пандуса уходили в море два причала. По обеим сторонам каждого из них были пришвартованы суда, и в тусклом свете нескольких фонарей они подсчитали, что судов всего было пять. Людей, однако, не было видно, не было никаких признаков жизни.

Де Вир забросил на плечо ремень своего кофра с фотоаппаратурой. Ткнув рукой в направлении судов, спросил:

— Какое из них?

Дан Орлифф посветил карманным фонарем на записку, полученную часом раньше от ночного редактора городских новостей, которому передали информацию по телефону.

— Нам нужен “Вастервик”, — ответил он. — Сдается, им может оказаться любое из этих.

Он повернул направо, фотограф побрел за ним следом. Уже через минуту-другую после того, как они вышли из такси, их пальто промокли насквозь. Дан почувствовал, как брюки липнут к ногам, противная струйка холодной воды скользнула за воротник.

— Им бы тут справочную поставить с хорошенькой барышней, — пожаловался Де Вир.

Они осторожно пробирались между разбитыми ящиками и металлическими бочками из-под горючего.

— Кстати, что это за тип, которого мы ищем? — поинтересовался фотограф.

— Какой-то Анри Дюваль, — сказал Дан. — В редакции сказали, что у него нет гражданства и ни в одной стране его не пускают на берег.

— Жалостная история, а? — понимающе кивнул фотограф. — Рождество на носу, а бедняге негде приклонить голову и все такое прочее…

— Что-то в этом духе, — согласился Дан. — Может, ты и напишешь?

— Только не я, — решительно возразил фотограф. — Как только здесь закончим, я вместе со снимками залезаю в сушильный шкаф. К тому же ставлю десять против пяти, что все это вранье.

Дан покачал головой:

— Не пойдет. Еще выиграешь.

Они уже прошли половину правого причала, внимательно выбирая путь вдоль вереницы железнодорожных вагонов. В пятидесяти футах под ними мрачно отсвечивала черная вода, дождь звучно барабанил по ленивой прибрежной зыби.

У первого судна они задрали головы, чтобы прочитать название. Что-то по-русски.

— Не то, — сказал Дан. — Пошли дальше.

— Вот увидишь, наше окажется последним, — предсказал фотограф. — Всегда так бывает.

На этот раз нужное им судно оказалось вторым. Название “Вастервик” ясно читалось на освещенном носу. Ниже букв шла облупленная ржавая обшивка.

— Неужто эта корзина заклепок и впрямь плавает? — в голосе Де Вира слышалось неподдельное изумление. — Или нас кто-то дурачит?

Они взобрались по хлипкому трапу и очутились на главной палубе.

Еще в некотором отдалении, с причала, “Вастервик” даже в темноте выглядел потрепанным и неухоженным. Теперь же, вблизи, его дряхлость и следы годами копившегося небрежения особенно бросались в глаза. Облупившаяся краска обнажала огромные пятна ржавчины, покрывающей надстройки, двери, переборки. Кое-где пожухлыми струпьями свисали последние клочки краски. В свете одинокого фонаря над трапом они увидели у себя под ногами слой жирной пыли, а неподалеку — ряд ящиков без крышек, переполненных отбросами. Чуть впереди валялся изъеденный ржавчиной покоробленный вентилятор, выломанный из корпуса. Вероятно, не подлежащий ремонту, он тем не менее был бессмысленно, но крепко принайтовлен к палубе.

Дан повел носом и шумно потянул воздух.

— Ага, — подтвердил фотограф, — я тоже чую. Вонь удобрений тягуче поднималась откуда-то из нутра судна.

— Попробуем сюда, — Дан потянул металлическую дверь прямо перед собой и пошел по узкому проходу.

Через несколько ярдов [13] проход раздваивался. Направо шел ряд кают — очевидно, командного состава. Дан повернул налево, направляясь к приоткрытой двери, откуда лился свет. За дверью оказался камбуз.

За столом в промасленном комбинезоне сидел Стабби Гэйтс, увлеченный иллюстрированным журналом с пикантными картинками.

— Привет, дружище! Ты кто такой? — встретил он Дана вопросом.

— Я из “Ванкувер пост”, — представился репортер. — Ищу человека по имени Анри Дюваль.

Моряк расплылся в улыбке, обнажив покрытые темным налетом зубы.

— Анри недавно здесь крутился, но вроде пошел спать.

— Как, по-вашему, ничего, если мы его разбудим? — поинтересовался Дан. — Или нам лучше повидать капитана?

Гэйтс покачал головой:

— Шкипера лучше не трогать. Он не любит, когда его будят на стоянке. А вот Анри мы сей момент вытащим из койки. — Он взглянул на Де Вира. — А это кто?

— Он будет делать снимки.

Моряк поднялся из-за стола, запихивая журнал в карман комбинезона.

— Ладно, джентльмены. Пошли со мной. Они спустились по двум трапам и прошли к носовой части судна. В полутемном коридоре, едва освещенном одинокой маломощной лампой, Стабби Гэйтс громыхнул кулаком в дверь и, повернув ключ, распахнул ее. Пошарив рукой по переборке внутри каюты, включил свет.

— Подъем, Анри! — скомандовал он. — К тебе пара джентльменов.

Отступив от двери, Гэйтс кивком головы пригласил Дана войти.

Шагнув к дверному проему, Дан увидел заспанную фигурку, пытавшуюся сесть на узкой металлической койке. Он оглядел каюту.

“Боже милостивый, — мелькнуло у него в голове, — неужели человек может здесь жить!”

Каюта представляла собой металлическую коробку не более шести квадратных футов. Когда-то давным-давно переборки были выкрашены унылой охрой, но краска сошла, уступив место ржавчине. И ржавчина, и остатки краски были покрыты сплошной пленкой влаги, гладь которой кое-где нарушалась более тяжелыми каплями, собиравшимися в стекавшие вниз струйки. Большую часть внутреннего пространства занимала тянувшаяся вдоль одной из переборок металлическая койка. Над ней находилась полочка около фута длиной и дюймов [14] шесть шириной. Под койкой стояло железное ведро. И все.

Иллюминатора в каюте не было, только в верхней части одной из переборок виднелось что-то похожее на вентиляционное отверстие.

Воздух в каюте был тяжелым, спертым.

Анри Дюваль потер кулаками глаза и уставился на посетителей. Дан Орлифф про себя удивился, как молодо выглядел этот заяц. У него правильные черты круглого лица и глубоко посаженные темные глаза. На Дювале была майка под расстегнутой фланелевой рубахой и грубые брезентовые штаны. Под одеждой угадывались сильные мускулы.

— Добрый вечер, месье Дюваль, — обратился к нему по-французски Дан. — Извините за беспокойство. Мы из газеты. Нам кажется, что ваша история заинтересует читателей.

Дюваль медленно покачал головой.

— С французским у вас ничего не выйдет, — вмешался Стабби Гэйтс. — Анри не понимает ни слова. Сдается, у него все языки в голове перемешались еще с пеленок. Лучше попробуйте на английском, только помедленнее.

— Хорошо, — согласился Дан и, повернувшись вновь к Анри, повторил по-английски, тщательно выговаривая слова:

— Я из “Ванкувер пост”. Из газеты. Хотим, чтобы вы рассказали о себе. Понимаете?

Наступила пауза. Дан сделал новую попытку.

— Я бы хотел побеседовать с вами. Потом напишу о вас в газете.

— Почему написать? — В этой первой произнесенной Дювалем фразе прозвучали неуверенность и подозрение.

Дан терпеливо объяснил: