Знаменитый газонокосильщик

Странная вещь — человеку рассказывают о жизни и никогда ничего не рассказывают о смерти. А напрасно. Думаю, когда человеку исполняется пять лет, отец должен пригласить его в свой кабинет и прямо сказать: «Возможно, ты уже кое-что слышал от своих сверстников об этом, старичок, поэтому я не стану отнимать у тебя время и слишком тебя расстраивать. Но думаю, ты уже достаточно взрослый, чтобы знать об этом. В какой-то момент — с каждым человеком это бывает по-разному — с тобой произойдет несчастный случай или ты заразишься какой-нибудь болезнью, сердце у тебя остановится, в мозгу начнется кислородное голодание, и ты умрешь. И после этого ничего не будет — ни рая, ни реинкарнации, — тебя просто положат в деревянный ящик и сожгут, или закопают в землю и отдадут на съедение червякам. Ну же, ну же, не надо плакать, вот тебе носовой платок. А теперь беги играть — смотри, какой сегодня замечательный день!»

Получил ответ Джеммы на свое письмо. Она пишет, что меня мучает гордыня и что я точно так же боюсь отказа, как и она. Сегодня она лично вручила мне письмо, я его при ней же прочитал, и после этого мы договорились устроить настоящее свидание. Мы обсудили все с теоретической точки зрения и пришли к выводу, что преодолеть барьер дружеских отношений будет довольно трудно.

Днем мы сходили в Вестминстерское аббатство, и я чуть не разрыдался в нефе. И дело не в предстоящей свадьбе Сары, просто я почувствовал, что здесь похоронят меня. Джемма спросила, в чем дело, и я ей объяснил.

— Поцелуй меня, — сказал я, — чтобы я вспоминал тебя, когда стану духом великого писателя, погребенного в этих стенах.

— Хватит чепуху молоть, — отвечает Джемма, причем так громко, что туристы оборачиваются.

Если я стану знаменитым писателем и меня захотят похоронить в Вестминстерском аббатстве, я бы предпочел западный придел, так как туда пускают бесплатно. Тогда большее количество людей сможет посетить мой последний приют. Меня вполне устроит место между Дэвидом Ллойд Джорджем и Рэмси Макдональдом. Я уже несколько раз прошелся там и неизменно ощущал пророческий холодок, который пронизывал мне позвоночник, правда, Джемма говорит, что это просто сквозняк.

Мама Джеммы подарила мне репродукцию с изображением Наполеона. Картина была написана непосредственно перед его высылкой на остров Эльба. Мне попался вопрос о Наполеоне, когда я сдавал экзамен на аттестат зрелости. Я считаю его настоящим героем, потому что этот человек появился из ниоткуда, был настолько безумен, чтобы считать, что у него есть некое предназначение свыше, и ему хватило целеустремленности, чтобы достичь своей цели. Я понимаю всю значимость этого подарка и поэтому рассыпаюсь в благодарностях. Вряд ли мама Джеммы стала бы дарить мне изображение Наполеона, если бы не знала, что мы собираемся встречаться, а узнать это она могла только от дочери.

10 часов вечера.

Ничто не сравнится с удовольствием лежать в ванне и читать. Будь у меня такая возможность, я бы всю свою жизнь проводил, лежа в ванне. Привинтил бы к ней колесики, поставил бы моторчик и разъезжал бы себе туда-сюда-обратно. Закончил читать «Книги и литераторы», в процессе мне пришлось трижды подливать горячей воды, а потом в дверь постучал папа и сказал, что если я слишком резко встану, то вода протечет на кухню. Я ответил, что резко вставать не буду. Пора бы уж ему понять, что мне восемнадцать лет и я кое-что в жизни соображаю.

Благодаря этой книге мне удалось понять некоторые вещи. Я должен продолжать работу над романом, чтобы выполнить свое предназначение. Эту книгу мне посоветовал прочитать мистер Гатли, и она меня несколько огорчила. Оказывается, Колридж написал «Кубла-хана», пробудившись ото сна, а Роберт Льюис Стивенсон вообще постоянно записывал то, что ему снится ночью. А мне снятся только клиенты и планы на следующую неделю. Это несправедливо. Позвонил вечно улыбающемуся хлыщу Ричарду Уайтли и лег спать.

Март

С утра опять всякая мура, а в три часа дня — собрание в отделении Виктория, посвященное достигнутым результатам, под председательством Пэм Винс. Все филиалы должны отчитаться. Результаты оцениваются по количеству сотрудников и трудоустроенных клиентов за каждую неделю. Все это производит крайне тяжелое впечатление. Я занимаю второе место после Крохобора Джона из Уилсона. Он уже пристроил пятьдесят рабочих и каждую неделю пристраивает по пять новых. Под гнетущими взорами менеджеров я бормочу, что пристроил не то десять, не то одиннадцать человек. Я знаю, что десять, но это «не то… не то» представляется мне более убедительным.

— Надо точнее знать, сколько человек ты устроил на работу, Джей. И сколько новичков ты набрал из Харроу? — спрашивает Пэм.

Я оглядываюсь по сторонам в надежде встретиться глазами с Бриджит, но она сидит, опустив голову.

— Одного, — отвечаю я.

— Одного в неделю? — переспрашивает Пэм и берет ручку, чтобы отметить это в своем блокноте.

— Нет, одного за все это время, — говорю я. Почему-то я произношу это довольно глуповатым голосом.

Пэм откладывает ручку и ничего не записывает. Повисает тяжелая пауза, и все, включая меня, утыкаются в свои блокноты.

— Я сотрудничаю с фирмой уже целый месяц, поставляя ей четверть клиента в неделю, — произношу я, пытаясь придать своему тексту максимально формальный оттенок.

На протяжении оставшегося времени я сижу молча и только сосу мятные леденцы, которые раздают здесь бесплатно. Я не беру коньячные бисквиты — мне кажется, что я их не заслужил, или, вернее, я думаю, что они считают, что я их не заслужил, — и на все вопросы, которые Пэм адресует мне, отвечает Бриджит, поскольку она, как менеджер, несет за меня ответственность.

Она подходит ко мне после собрания, когда в зал заседаний приносят выпивку.

— По-моему, все прошло отлично, — говорю я, но она почему-то не отвечает мне улыбкой.

— Это я тебя приняла на работу, Джей. Пэм Винс хотела взять на это место другого человека. Зачем ты пытаешься сделать из меня идиотку?

8 часов вечера.

Папу кто-то довел до белого каления на форуме «Встреча с публикой», и он возвращается домой в самом отвратительном состоянии духа. В доме нет хлеба, когда он хочет съесть бутерброд, в ванной — горячей воды, когда он хочет принять ванну, а я смотрю футбол, когда он хочет посмотреть «Телекурьер», и вообще я целый день плевал в потолок, пока он работал. А когда я намекаю на то, что, возможно, меня снова уволят, он и вовсе выходит из себя.

— Ну и сколько страниц этого своего великого романа ты уже написал? — спрашивает он. — Я имею в виду количество реально написанных страниц.

— Не считая примечаний?