Эти двери не для всех

– Борис Петрович только что подписал, – сказала секретарша.

– Я про дублерство, – сказал Изя.

– Готов на вас приказ, товарищ Браверман, – повторила секретарша. – Показать вам?

– Вы проследите, пожалуйста, чтобы директор утвердил мой список, – сказал Изя.

– В период с восьмого по семнадцатое вы назначены дублером директора завода по решению проблемы стапельных домкратов, – заученно сказала секретарша.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал Изя.

До обеда он сдавал все текущие дела Резнику. Потом в конторку собрались Шантин, Иван Степанович Григоров (ветеран, известнейший на заводе человек), Амалия Финкенфус, пятидесятилетняя тощая латышка, и еще трое бригадиров.

– Садитесь, товарищи, – сказал Изя. – Начинаем производственное совещание…

Рассаживайтесь.

На Григорова можно было положиться. Изя знал, что Григорову достаточно сказать вполголоса – и все забегают. А Амалия Финкенфус была дотошная баба, страшная матерщинница, работяги перед ней трепетали.

Изя не знал, с чего начать. И он проголодался, живот подводило. Пообедать он не успел.

– Товарищи, – сказал Изя. – У нас такое задание… Это настоящее правительственное задание! У нас неделя сроку… (Сроку было десять дней, но Изя так рассудил, что нужно настроить себя и людей на неделю, тогда будет какой-никакой запас времени.) – Ты это… Борисыч… – Григоров встал. – Люди уже все знают. Давай техническое задание.

– Иван Степанович, – сказал Изя, – главное – редукторы…

Утром Изя пришел в приемную директора, сел на стул. Но секретарша сказала:

"Пройдите, Израиль Борисович, директор ждет".

– Я посмотрел ваш план, – сказал Елиневич. – Вы правильно выделили зуборезную группу. Партком не ошибся в вас – вы успеете… Вам нужно сегодня вылететь в Москву.

– В Москву? – изумился Изя.

Он никогда не был в Москве.

– Получите на ведущем заводе конструкторскую документацию. И сразу возвращайтесь, – сказал Елиневич. – Я сейчас распоряжусь, вас отвезут на аэродром.

Изя взял из своего стола в конторке зубную щетку и мыло. Он успел позвонить маме.

– Мама, ты не волнуйся, – сказал Изя. – Я сегодня домой не приду. Я лечу в Москву. Завтра… нет – послезавтра вернусь.

– А как же у тебя будет с питанием? – испуганно спросила мама. – Два дня без горячего…

– Мама, не волнуйся, – сказал Изя. – У меня правительственное задание.

Правительство обо мне позаботится.

Через два часа Изя сидел в холодном, дребезжащем "Дугласе" и летел в Москву. Он летел до Москвы четырнадцать часов, а Москвы так и не увидел. В Тушино его поджидала "эмка". Изю привезли в КБ, до двух часов ночи он вникал в техническую документацию, потом съел гуляш в столовой, и его опять отвезли в Тушино.

Да, как Изя и предполагал, самым узким местом оказались шестерни для редукторов.

В Изином цехе было два зуборезных станка, но шевинговальные и зубошлифовальные станки стояли в третьем цехе.

Изя пошел к Елиневичу, и третий цех получил задание заняться редукторами. Изя то и дело бегал из цеха в цех. Они с Резником, старшим контрольным мастером, придирчиво проверяли каждую партию шестерен.

– Спросят-то с нас… – приговаривал Резник. – Третий цех напортачит, а спросят с нас… Так! Эта шестерня не пойдет!..

Первые два дня Изе еще удалось ночевать дома, а на пятый день мама принесла к проходной подушку, смену белья и лепешки из белой муки.

– Спасибо… Ты не волнуйся, питание хорошее, – сказал Изя и поцеловал маму. – Нам талоны выдают…

– Изинька, ты же зарос, – сказала мама. – Там бритва, в узелке. И помазок.

Изя спал урывками, на дощатом топчане, который стоял в углу конторки. Ходить в столовую он не успевал. Резник забрал его талоны и приносил Изе еду в цех.

"Обязательно успею… – думал Изя. – Иначе – никак". На высокое доверие Елиневича ему было наплевать, он уже перерос тот возраст, когда покупаются на такие штучки. Ему и прежде доводилось налаживать производственный цикл "от и до".

Изе нравилось смотреть на "Илы". Он просто влюблен был в эти серебристые громады, выраставшие на стапелях. "Илам" нужны были стапельные домкраты.

На пятые сутки на Изин участок работали почти все станки в цехе – токарные, фрезерные, сверлильные, автоматные. Когда третий цех задержал корпуса редукторов, Изя поднял телефонную трубку и сказал:

– Начальника цеха пригласите к аппарату.

– Он на планерке, – ответили Изе. – Кто говорит?

– Срочно начальника цеха к аппарату! – громко повторил Изя. – Говорит дублер директора завода!

– Кто?.. А!.. Минуту!

Корпуса редукторов поступили через два часа.

Работяги и прежде уважали Изю. Он никогда не матерился, не тыкал тем, кто был старше его. Но он всегда был аккуратен и туго знал свое дело – такое работяги понимали. Последние дни рабочие особенно почтительно косились на Изю, когда он проходил по цеху – осунувшийся, небритый, в мешковатой "спецухе".

– Борисыч, иди поспи, – говорил Григоров. – Иди поспи, на тебе лица нет. График соблюдается, Борисыч… Я проверю эту партию, а ты поспи.

Тогда Изя понимал, что надо немного поспать, иначе он будет плохо соображать и где-нибудь напортачит. Он шел в конторку, ложился на топчан и спал час.

Несколько раз к Изе заглядывал Головко.

– Справляетесь, Браверман? – спрашивал Головко (он-то знал, что Изя справляется). – Помощь нужна?

– Все в порядке, товарищ Головко, – отвечал Изя. – Вот знаете, какое дело…

Когда все закончим – всем рабочим обязательно бы премию… Это можно? Все хорошо работают…

Смены работали по двенадцать часов.

– Все будет учтено, Браверман, – говорил Головко. – Инструментальщики не подводят?.. Хорошо… Тридцать восемь домкратов смонтировали. Давайте, Израиль Борисович! Давайте, дорогой…

Изя с симпатией относился к Головко.

Однажды Изе было поручено выступить на партсобрании. Сначала секретарь парткома сказал про банду Тито – Ранковича, а потом Изя делал сообщение про школы рабочей молодежи. Изя сказал все положенные казенные слова, а потом еще добавил от себя.

– Наша молодежь, товарищи, руководствуясь идеями Ленина – Сталина, – сказал Изя, – чутко прислушивается ко всем новым указаниям партии. Молодежь – она как барометр новых веяний… Молодежь – и наша заводская молодежь в том числе – молодежь не подведет, товарищи!

После собрания Головко остановил Изю в коридоре, крепко взял за локоть и отвел к окну.

– Слушайте, молодой человек… – тихо сказал Головко. – Вы толковый парень, Браверман… Что ж вы не соображаете, что говорите?

– А что я такого сказал, Константин Андреевич? – удивился Изя.

Головко посмотрел по сторонам, притянул Изю к себе за локоть и, дыша Изе в лицо, зло сказал:

– Вы беспечны, как мальчишка, Браверман! Вы глазом моргнуть не успеете, как вам оторвут голову! Следите за языком, Браверман! "Молодежь – она как барометр" А вы знаете, кто в свое время сказал: "Молодежь – барометр партии"? Знаете?

– Нет, – пожал плечами Изя.

– Это сказал Троцкий! – Головко отпустил Изин локоть. – Следите за языком, Браверман!

Четырнадцатого числа Изя понял, что они успеют. Он зашел в фюзеляжный цех – черные, лоснящиеся домкраты стояли на шести стапелях.

– Успеваю… – подумал Изя. – Я кое-что значу… Я кое-что умею… Грош мне цена, если не поступлю в аспирантуру. Но я поступлю.

– Успеваете, Браверман, – сказал незаметно подошедший Елиневич. – Я слышал, что вы подали документы в НИИАТ. У вас будет самая лучшая характеристика.

Изя позвонил домой. Трубку взяла Вера Андреевна, соседка.

– Вера Андреевна, маму позовите, – попросил Изя.

– Ты почему дома не показываешься, стахановец? – насмешливо спросила соседка и закричала: – Люба! Люба! Иди к телефону! Изя звонит…

– Изинька, как у тебя там? – тревожно спросила мама.

– Мама, все хорошо… Работаем. Еще пару дней – и все. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо… Вчера поднялось давление… А сегодня хорошо. Изя, у тебя послезавтра день рождения…