Вчера
![Вчера](/uploads/posts/books/143516/143516.jpg)
Вчера читать книгу онлайн
Русская проза практически ещё не освоила переломный исторический период в жизни СССР — десятилетнее правление Никиты Хрущёва (1954–1964 г. г.). Герой романа изобретательно пытается найти и находит своё место во враждебном ему мире, открыто исповедуя активное неприятие коммунистических догматов. При этом он не диссидент, но простой, наивный, бестолковый, «стихийный» шестидесятник, сознательно нарушающий бесчеловечные тоталитарные законы и, что удивительно, одолевающий таки всесильную Систему в нелёгкой личной жизни. Немало страниц, однако, посвящено и 30–40?м годам 20?го века — годам расцвета сталинизма, то есть предыстории хрущёвской «оттепели»…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
— Вон тама служба наша, диспетчер то есть. А если в первую дверь шагнешь, то прямо к парторгу выйдешь, он у нас в зале для собраний заседает. Не нужен, говорит, кабинет мне отдельный.
Одолев в указанном направлении сотню шагов, Серба вошел в довольно мрачный, по–казенному обшарпанный коридор. На одной из дверей малохудожественная табличка «Касса» со стрелкой, явно предназначенной для взломщиков, около заветного окошечка на колченогих инвентарных скамьях грызли семечки языкастые девчата с брезентовыми сумками через плечо и уныло переругивались.
— Тебе блондиночку подберем, молодой–симпатичный! — донеслось ему вслед. Не поленился, обернулся:
— Такую, чтоб целовалась покрепче!
Девчата завизжали от восторга.
— А у нас всё первым сортом делается… — подначивали шутихи.
Когда Серба вошел в светленький зальчик собраний, из–за стоявшего на сцене стола, покрытого заляпанным чернилами кумачем, поднялся невысокий, в мешковатом сером костюме человек лет под сорок, плотный, с уже поседевшими висками.
— Ну, за какой истиной пожаловал, цыганчук? — фамильярно повстречал он гостя. Семена несколько покоробило обращение, но в целом человек показался ему понятен.
— За какой? Узнать хочу, кто у вас в среду в 218‑м вагоне кондуктором был с утра.
— Ну это можно, милый, только если приглянулась тебе она, так тогда не по моей части, спрашивай у диспетчера. Выйдешь от меня, пройдешь по коридору мимо кассы, а уже следующая дверь, там, где бачок с водой стоит, диспетчерская, вот…
«В таких случаях говорят проще, — вторая дверь налево», — снисходительно подумал Семен, но терпеливо выслушал тираду. Однако узнав из краткого, тоже не шибко отшлифованного повествования Сербы в чем дело, парторг задумался и, раскуривая казбечину, протянул коробку Семену.
— Не-а, спасибо, у меня сигареты, — отказался тот, вынимая собственную пачку «Краснопресненских».
— А ну дай–ка и я подгощусь, какие они. Попробую с фильтром, — напросился собеседник и, вытянув из пачки пару сигарет, засунул их в кармашек пиджака. Потом он снял с рычага трубку и позвонил. Кто–то невидимый оказался на месте и партийный дьяк строгенько приказал явиться в кабинет, да чтоб как штык был, да чтоб узнал по пути, кто в среду на 218‑м с утра катался.
— Теперь погодь, милый наш корреспондент, чуток, мы зараз с тобой всё и узнаем.
— Да не корреспондент я вовсе, — начал было закипать Семен, страсть не терпевший покровительственного тона.
Но в ту минуту, когда он уже собрался уходить, в помещение вошел человек иного склада. Не то, чтоб высокий или там лицом видный, нет, обыкновенный тридцатилетний здоровяк с копной рыжих волос, смахивающий на слесаря, с умными серыми глазами. Подойдя поближе, протянул твердую ладонь сначала гостю, затем хозяину, если так можно сказать, «кабинета». Представился как Залатенко.
«Рука железная, как у Крохмаля», — подумал Серба, душевно располагаясь к Залатенке.
— Антонина Плашина обилечивала в то время на 218‑м. Нахамила кому–нибудь?
А узнав подробности, вспыхнул:
— Если она окажется и ты, парень, не ошибся, сам её своими руками задушу!
Серба ни капли не сомневался, что тот может такое сотворить. Очень уж неумолимым казался Залатенко и твердость была ему, признал Семен, к лицу.
Пока они горячо, с чисто мужской прямотой, обсуждали проблему, придя к выводу, что во всех земных несчастьях виноваты бабы, в кассе, где кондукторы сдавали выручку, разыскали Плашину, и она как была в синем застиранном халате, с сумкой через плечо, ухмыляясь ступила на порог. Заметив Сербу, вспомнила что–то и нахмурилась. Подошла тихо к кромке сцены и подняла лицо к мужикам, привычно разложивших локти на кумаче.
— Здрасьте, уважаемые! — молвила тихо и, могло показаться, застенчиво.
— Так рассказывай, Тонька, какой–такой Эдик и куда вы Людмилу запраторили? — откровенно недружелюбно накинулся на нее Залатенко.
— Перво–наперво, Антонина Ивановна буду, а потом, с чего бы это я вам, мужикам, про личное болтать стала. И не стыдно вам, а ещё мужчины! Только и делов, что про баб сплетни вынюхиваете. И вы тоже, товарищ парторг! Муж мне Эдя, вот кто!
— Сволочь ты! — привстал за президиумным столом Залатенко и стукнул по бордовой скатерке так, что подпрыгнул стакан в блюдечке и качнулась вода в захватанном пальцами гранёном графине.
— Не ярись, не ярись, Захар, — успокаивал активиста парторг, поглаживая рукой по плечу, как успокаивают собаку, рычащую на нелюбимого соседа, дескать, при людях лай потише, а ночью хапнешь за штанину, похвалю. Хотя, справедливости ради говоря, у партийного работника у самого тяжело и многообещающе заходили желваки за щеками.
Серба смотрел на испуганную Антонину в упор. Убивай её сейчас Залатенко, не полез бы разнимать.
Понемногу на их громкий разговор без спросу сходился народ, в основном бабье. Беленький парнишка, совсем еще ребенок, с комсомольским значком на спецовке, некстати спросил у парторга, будет ли, как всегда в пересмену, пятиминутка с политинформацией.
— Отстань, Гриша, не мешай! — отстранил его было тот, но подумав, звательно махнул рукой. — Зови, пожалуй, ко мне кассиров да кондукторов. Заодно и к слесарям сбегай!
За пять минут зальчик наполнился галдящими женщинами, которые враз почувствовали, что сообщат им нечто неординарное.
— Да, товарищи, — сказал парторг, — что греха таить, есть ещё среди наших женщин такие, каких к мужчине я бы и на километр не подпустил!
Скопище преимущественно женского народа загудело тревожно, как осенние мухи, шустро вертя головами по сторонам, уточняя друг у дружки всякие предположения. Парторг между тем изложил основную канву.
— Тонька, Тонька, да как же ты, кобыла подлая, на такого молодого польстилась, семью разбила, человека в гроб вгоняешь! — раздался звонкий осуждающий голос с третьего ряда. И какая–то уже очень не молодая бабенка стала рассказывать всем, как Тонька обманом выдурила у неё год назад три тыщи рубликов и не отдала.
— Толика мово, значит, упрятали за дебош, а она и подкатись. Прокурор, мол, знаком лично, выпустит Толика, но подсыпать надо хорошо. Я и дала, дура старая, три тыщи. Ну да подожди, выйдет скоро Толик, так он из тебя, стервы, пять выдавит!..
— Да-а, ну и дела раскочегарил ты, ну и дела! — шепнул Семену Залатенко. Добавил зло: — Вот сучка на мою голову!
А Тонька стояла перед всеми хоть бы что:
— Бросьте агитировать, бабоньки! С кем хочу, с тем и лежу, а то вы не такие!
В ту минуту в дверь протиснулась девушка. Её не пропускали, потому как стояли плотно, словно в церкви, но почертыхавшись, запустили.
— Серба здесь? — довольно громко спросила она, уже пробившись в первые ряды.
— Я здесь! — обозвался Семен и, приподнимаясь над столом, увидел бледную Надю из дозировки.
— Думала, что не найду тебя, Сеня. Люда умерла. Сегодня утром.
— Что ты сказала?! Она умерла?! — выдохнул для всех непоправимое слово Серба.
Напрасно парторг призывал к порядку, взывая к совести. Женщины, с полуслова поняв Надю, накинулись на Антонину, хватая её за волосы, за юбку, куда попало пиная ногами. Общение с народом, с его прекрасной половиной, стало неуправляемым.
— В каждом стаде свои бл*ди, но такой я еще не встречал! — надсадно кряхтел Залатенко, стаскивая баб с замордованной самосудом Плашиной, но нелегко было утихомирить их, успокоить.
Наконец, приехала синенькая машина с кокетливым красным кантиком по борту. Двое рослых мильтонов в помятой несвежей форме быстро и умело расчистили себе дорогу и, подхватив под руки, поволокли заголившуюся, растрепанную и кусающуюся Плашину куда следует.
Петр Прохорович узнал о смерти Людмилы от дармоеда Минченко.
— Я уже позвонил в столярную, чтобы там тару побыстрей оформили и в гараж насчет грузовика, — отрапортовал дармоед шефу.
— Правильно, Минченко, так и действуй. Надо телеграмму в Тирасполь дать, разыщи адрес. Впрочем, всё равно теперь, успеют или не успеют приехать родичи. Вечером займёшься телеграммой. А ты каменюка, Минченко!