Четыре танкиста и собака

Тут же за валом бил пулемет, виднелись вспышки на конце ствола. В ответ ему ударили другие пулеметы, неожиданно раздался гул голосов, самый желанный сейчас для Томаша:

— Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!

Охрипшие, неистовые голоса слышались все ближе. Немцы выскочили на насыпь, за ними — наши пехотинцы. В короткой рукопашной схватке несколько человек упало, остальные побежали дальше.

Один из лежавших немцев, минуту назад орудовавший штыком, вскочил, прыгнул в воду, а потом поплыл к противоположному берегу. Когда он миновал погруженный в воду и зацепившийся за проволоку стул, то неожиданно пошел под воду, как будто попал в водоворот. Еще секунду махал руками, булькал и наконец затих.

Шум наступавших удалялся, а из-за насыпи неожиданно донеслись новые голоса:

— Окоп есть. Только углубить.

— Ставь трубу.

Черешняк поднял голову прислушиваясь.

— Подносчик, давай мины.

Теперь он был уверен: свои. Набрал воздуху и крикнул:

— Эй, земляки!

— Кто звал? — показались головы, а над ними стволы винтовок.

— Я.

— Кто ты? — басом спросил один из минометчиков. — Где ты?

— В воде.

— Так вылезай.

Черешняк отцепился от стула, несколькими мощными взмахами рук пересек канал, но силы покинули его, и он едва выбрался на берег.

— От нашей пехоты отстал? — недоверчиво спросил его солдат.

— Нет.

Томаш попытался встать, рванулся, но упал на колени: ноги ему не повиновались.

— С той стороны фронта, — сказал он тихо. — Проведите меня к командиру полка.

Он не помнил, как и каким путем провели его в подвал разваленного снарядами дома, где находился временный командный пункт — телефоны, радиостанции, а в глубине над столом, сооруженным из бочек и двери, наклонились офицеры и наносили цветными карандашами обстановку на карты. Томаш обратился к командиру полка — тот сидел у стены на скамейке — и начал свой рассказ, не успев снять грязного, мокрого обмундирования. Около его босых ног образовалась огромная лужа.

Полковник молча выслушал его и попросил одного из штабных писарей, выделявшегося своим ростом среди остальных:

— Дайте ему сухую телогрейку и полотенце. Зубы у него стучат.

Телефонист подал трубку.

— На проводе четырнадцатый из «Росомахи», — доложил он.

— Ты далеко вышел? Я спрашиваю, Берлин видишь? Нажми. Что до рассвета — то твое. Нет такой равнины, где бы пехотинец не спрятался. Подави минометным огнем… Доложи через час.

Полковник отдал трубку и продолжал смотреть на Черешняка, который надел чистую рубашку и заканчивал натягивать на себя тесные брюки.

— Пей. — Он налил из котелка в кружку, подал ему и, подождав, пока солдат выпьет, спросил: — Теплее теперь?

— Теплее. — Томаш усмехнулся, выливая последнюю каплю водки на землю.

— Итак, ты говоришь, как только я открою огонь из автоматов над тем шлюзом, то роты смогут идти в атаку по плотине, потому что твои ребята затопят город и противник не сможет обороняться…

В подвал вбежал запыхавшийся хорунжий из комендатуры. Выглядел он по сравнению с другими офицерами элегантно: форма отутюжена, пряжка ремня блестит. Нетрудно было догадаться, что он прямо из офицерского училища.

— Гражданин… — начал он докладывать.

— Подождите, — остановил его командир и снова обратился к Черешняку: — Из одного хорошо пристрелянного пулемета на плотине можно положить десятки гитлеровцев.

— Три длинные красные очереди, потом пятнадцать минут пауза, — повторил Томаш. От усталости опускались веки, и его начало знобить.

— Человек перешел линию фронта, — объяснил командир хорунжему. — Вчера утром экипаж его танка немцы взяли в плен, но танкисты удрали и — больше того — захватили шлюз выше Ритцена…

— Экипаж танка? — удивился хорунжий.

— Да, — подтвердил полковник.

— Танк называется «Рыжий», — объяснил Томаш.

— А командир сержант Кос? — докончил хорунжий.

— Откуда вы знаете?

— Позавчера в полдень я арестовал шпиона, у которого были документы на имя Яна Коса. Отослал его в штаб армии.

— Что ты на это скажешь?

Черешняк только пожал плечами.

— Что я должен был сказать — сказал. А теперь поспать бы.

— Выведите его и подождите рядом, — приказал полковник хорунжему.

— Таких, как ты, надо усыплять девятью граммами олова, — бросил хорунжий, подходя к Черешняку и подталкивая его к выходу.

За дверьми подвала слышались голоса. Столкнувшись в дверях с выходящими, вошел поручник в шлеме.

— Советские разведчики перешли на нашем участке, взяли немецкого офицера, — доложил начальник охраны штаба.

— Давай их сюда.

В подвал вошел немец — лейтенант, слегка оглушенный и мокрый, а за ним, не в лучшем виде, его конвоир.

— Товарищ полковник, пленный взят в Ритцене. Докладывает старшина Черноусой.

— Допросите, — приказал командир полка своему начальнику штаба и протянул руку разведчику: — Спасибо. Вышли не к своим…

— Какая разница.

— Вы говорите по-польски?

— Немного. Под Студзянками вместе с первой польской танковой бригадой воевали, да и потом приходилось… с экипажем танка «Рыжий»…

— Невероятно! — удивился командир.

— Точно, товарищ полковник, — заверил Черноусов.

— Экипаж хорошо знаете?

— А как же!

— Хорунжий, — позвал он, — приведите этого специалиста по плаванию…

Офицер ввел Черешняка, который с трудом открывал глаза и зевал.

— Узнаете? — спросил полковник русского.

— Нет, — покачал головой удивленный Черноусов. — Никогда не видел.

В подвале воцарилось молчание. Прекратили даже допрашивать немецкого офицера. Через открытые двери доносилось эхо далекой стрельбы, где-то рядом ухали минометы.

— А мне показалось, что ты честный парень, — произнес полковник уставшим голосом. — Чуть было не поверил тебе и погубил бы людей. Продался фашистам?

— Я правду говорю, — возразил Томаш. — Три красные очереди.

— Молчи! — крикнул командир и обратился к хорунжему: — Через полчаса полевой суд, приговор исполните перед рассветом.

— Так точно… — Хорунжий вытянулся и доложил: — Во время обыска, товарищ полковник, у него в кармане найден нож со следами крови и подозрительная коробка с химическими средствами. Наверно, яд, с помощью которого…

— Мазь для прививки деревьев, — неохотно уточнил Черешняк. — Вчера нашел.

— Сам ее сожрешь.

Офицер схватил Томаша за плечо, чтобы вывести, но в этот момент из коридора в подвал ворвалась овчарка, зарычала на хорунжего, оскаливая зубы. Когда офицер отступил на шаг, собака прыгнула Черешняку на грудь в начала лизать ему лицо.

— Не удержала, — объяснила Маруся через полуоткрытые двери.

После минутного замешательства все повскакали с мест.

— Пошел… Пусти… Не трогай…

— Ваша собака? — опросил Черешняка полковник.

— Экипажа. Значит, и моя. — Томаш кивнул головой. — Шарик.

— Собака первой польской танковой бригады, — доложил старшина Черноусов и, шевеля пушистыми светлыми усами, добавил: — Раз она узнала, значит, все в порядке. Это свой парень.