Обяли меня воды до души моей...

Подросток, стоявший у входа в убежище, и его дружки, выстроившиеся по обеим сторонам дороги, огибавшей возвышенность и взбиравшейся вверх по косогору, исчезли. Вслед за предводителем отправились в свой тайник. И лишь девчонка осталась у вишни, опершись рукой о ее черный, израненный ствол. Не заговаривая с ней, Исана направился в дом, но почувствовал, что девушка пошла за ним вслед, и услышал удары по земле какого-то твердого предмета. Обернувшись, он увидел, что она с серьезным видом шагает за ним, неся в каждой руке по стулу и прижимая их локтями к бокам. Девушка бодро поднималась по косогору, твердо ступая босыми ногами с широко разведенными в стороны носками, всем своим видом являя то ли безразличие, то ли отчаяние. У входа в дом Исана остановился, дожидаясь ее. Теперь, в быстро сгущающихся сумерках, ее невысокая переносица казалась совсем впалой, но крылья носа и губы, напоминающие кожицу апельсина, стали еще резче очерченными. В горящих глазах ее, казалось, собрались крупинки янтаря, сверкающие в закатном небе. Только подойдя вплотную к Исана, она наконец пристально, не мигая, посмотрела на него. Он тоже посмотрел в ее влажные, точно залитые густым сиропом глаза.

— Пить хочу, — медленно шевельнулись губы девушки.

— Зайди в дом, там кран и чашка, — ответил Исана.

Однако девушка, поставив принесенные стулья в прихожей, открыла кран на трубе, выведенной из стены у самой земли, спустила ржавую, застоявшуюся воду и, сложив ладони корытцем, попила. Потом стала мыть ноги, потирая одну о другую. Ее обнаженные бедра, даже в неустойчивом положении сохранявшие силу, показались Исана налитыми упругой мощью. В глубоком разрезе темно-коричневой джинсовой куртки он увидел тоже оставляющую ощущение силы грудь с двумя удлиненными круглыми цилиндриками. Обернувшись и встретившись взглядом с Исана, девушка не смутилась и на цыпочках первой вошла в прихожую. Уложив Дзина на диван, Исана увидел, что девушка села рядом прямо на пол и стала пристально разглядывать лицо ребенка.

Исана решил, что они с Дзином устроятся спать на первом этаже, а спальню на третьем освободят. Комната на втором этаже, которая служила кладовой и одновременно библиотекой, заглушит, наверно, шум от чужих людей, которые поселятся на третьем. Исана поднялся на верхний этаж и начал перетаскивать вниз кровать Дзина, магнитофон и коробку с магнитофонными лентами, словари, книги. В узкой, вытянутой по дуге комнате, теперь безобразно пустой, с единственной оставшейся кроватью, темнели окна-бойницы. Из них открывался вид на утонувшую в сумерках черную низину, и на всем протяжении от полуразвалившейся киностудии до его убежища не было заметно никакого движения.

Когда Исана перенес все вниз и с одеялами в руках вошел в комнату, девушка, сидевшая рядом с Дзином, по-прежнему не отрывала глаз от спящего ребенка. Сидела неподвижно, не изменив позы, не обратив никакого внимания на вошедшего Исана. Глаза девушки — в темноте трудно было даже различить белки — казались спокойными, как тихая вода; обводящая верхнюю губу линия чуть поблескивала, как белая нитка, — она выглядела совершенным ребенком, и тут замершему с одеялами в руках Исана открылся весь ужас откровенно циничных слов, которыми вчера эта девушка пыталась завлечь его. Было похоже, что девушка уловила, какое впечатление произвела она на Исана, и обернулась к нему, вернув силу своим горящим глазам. И не только глазам — каждый мускул ее тела напрягся, как у готового к прыжку зверя.

— Ты почему света не зажигаешь? — спросил Исана, словно отбиваясь от набросившегося на него противника.

— Нет, сперва вы скажите, почему грохочете, а света не зажигаете? — парировала девушка.

— Тебе приказали не спускать глаз с моего сына, чтобы я не передумал? Он у вас вроде заложника? — спросил Исана.

— Да никто мне этого не говорил. Красивый мальчик, вот я и смотрю на него, — сказала девушка.

Она снова уставилась на Дзина, и Исана захотелось поскорее прекратить это. Захотелось потому, что за последние несколько лет, просыпаясь, Дзин не видел перед собой никакого другого лица, кроме лица Исана, а судя по тому, что укутанный в одеяло ребенок начал шевелиться, он должен вот-вот проснуться. Но Дзин открыл глаза сразу, едва заговорил Исана. И теперь беззвучно смеялся, будто еще во сне видел эту девушку и улыбался ей.

— Как он хорошо смеется, — сказала девушка. — Хорошо, и совсем не похож на слабоумного. Слабоумный — смеется или злится, все равно — всегда хмурится, точно у него горе какое...

— Ты, я вижу, многое знаешь о слабоумных, — сказал Исана. — Заладила: слабоумный, слабоумный, тебе что, приходится общаться с ними?

— У меня брат был дефективный, — спокойно ответила девушка.

Снаружи донесся резкий свист. Через некоторое время он повторился снова, неожиданно перейдя в трель. Для Дзина это был голос птицы.

— Это дрозд, — прошептал он.

Девушка с простодушным удивлением повернулась к Исана.

— Он что-то сказал. И голос какой приятный, — глаза ее от удивления сделались круглыми. — Что он сказал?

— Он назвал птицу, которой сейчас подражали, — объяснил Исана.

— Правда? Птица так свистит? — Тут девушка впервые вспомнила о своей миссии. — Это мои товарищи привезли больного, — продолжала она. — Куда его можно поместить?

— Я освободил третий этаж. Подниметесь по винтовой лестнице.

Девушка еще раз взглянула на смеющееся лицо Дзина и направилась в прихожую, а оттуда, как была, босиком, вышла во тьму.

— Ты угадал, дрозд, — сказал Исана, подходя к сыну.

Уже примерно неделю по вечерам Дзин иногда сообщал: это дрозд. Именно в это время года поют дрозды, думал Исана и не обращал внимания на слова сына. Но оказалось, вокруг убежища вертелись мальчишки, свистом и трелями подавая друг другу сигналы. Возможно, Дзин и не путал пение птицы с условными знаками, а хотел предупредить отца о присутствии тех, чье скопище было для него стаей фальшивых дроздов, и, точно успокаивая его, говорил своим приятным, как сказала девица, голосом: это дрозд...

Девушка вернулась одна и вызывающим тоном спросила:

— Он не хочет, чтобы его видел кто-нибудь, кроме нас; скажите, в какой комнате мы можем поселиться и где брать воду для питья?

Исана объяснил расположение комнат на третьем этаже, показал, где кухня, уборная, какие лекарства есть в аптечке, и, глядя в горящие глаза девушки, захлопнул у нее перед носом дверь.

Было слышно, как за дверью подростки осторожно тащили что-то вверх по лестнице. Потом в прихожей появились, видимо, и другие.

— Может, спереть еще пару подушек с сидений? Я заметил на стоянке много заграничных машин, — сказал некто как о чем-то само собой разумеющемся.

— Хватит. Здесь одеял сколько хочешь, — властно ответила девушка.

Исана долго не мог заснуть. Он все думал, какую ему избрать тактику, чтобы решительно изменить взаимоотношения с подростками.

Потом его мысли, как некогда грезы о смерти, раскрутила невидимая сила тьмы. Он лежал во тьме и вопрошал души деревьев и души китов, удастся ли ему, изо всех сил прижимая к себе Дзина, уйти от преследования мальчишек, несомненно, подстерегающих его снаружи, и добежать до полицейской будки у вокзала в городе, на холме. Если вспомнить, как они гнались за тем агентом, находившимся при исполнении служебных обязанностей, придется признать, что это невозможно. Подумать только, как намучается сын, когда я, держа его на руках, буду мчаться во тьме, какой ужас охватит его, если меня настигнут, изобьют и я буду валяться в заболоченной низине. Но предположим, он осуществит это тяжелое предприятие, физически почти невыполнимое, о чем он заявит полицейским? О том, что, практически не прибегая к конкретной угрозе насилия, его попросили о такой мелочи, как приютить на время больного и сиделку; согласившись и освободив им комнату, он стал как бы их пособником. Единственно, чем можно убедить полицейских, — донести, что за ним гонятся дружки девицы, которая недавно соблазняла их пожилого сослуживца, но пока он вместе с полицейскими вернется в убежище, ее и след простынет. Он и в самом деле не знал, как построить убедительную для полицейских версию случившегося. Кто поверит, например, его рассказу о девушке в окне павильона? А потом, когда после бесплодного доноса он будет возвращаться в убежище, его до полусмерти изобьют юнцы, поджидающие во тьме у подножия холма. Даже девчонка, и та будет возмущена: а еще говорит, что поверенный китов и деревьев, — спрятался за спину властей и продал нас, хорош. Они будут пристрастно и с тем же усердием, с которым топали по крыше, допрашивать меня, в самом ли деле я поверенный китов и деревьев. Если даже мне удастся убедить их в этом, что я должен буду для них сделать, чтобы мне простили неудавшийся донос? Одними лишь пылкими призывами к душам деревьев и душам китов и самому себе, не говоря уж о других, не докажешь, что ты воистину их поверенный, — жалобно говорил Исана, обращаясь все к тем же душам деревьев и душам китов.