Паровоз из Гонконга

Наконец-то из-под попоны выползло все, кроме ящика с холодильником: наверно, он не проходил по габаритам.

— Ванюшка, ты скоро? — крикнула Людмила. — Мы остались одни.

— Та, черт! — Иван Петрович с ожесточением порвал еще один бланк и побежал за новым.

«Вот вам и пятерочка за язык, — угрюмо подумал Андрей. — Сочли достойным».

Мама Люда посмотрела на сына, и в ее глазах он уловил тот же страх: «Куда приехали?»

— Умрем мы здесь, Андрюшенька! — проговорила она жалобно. — Неужели всегда такая духота?

— Солнце в зените, середина дня, — ответил ей Андрей. — Да не трепещи ты, помогут, нечего трепетать!

И тут, словно вызванный заклинанием джинн, перед ними материализовался долговязый молодой парень в черных очках, оправленных в дешевую желтую пластмассу. На нем были мятые вельветовые брюки болотного цвета и клетчатая ковбойка.

— Из группы Звягина? — сурово спросил парень, глядя на них сквозь очки, делавшие его похожим то ли на жука-бомбардира, то ли на лесного разбойника. — Замена Сивцова?

— Да, товарищ, да! — радостно вскричала Людмила. — Заждались!

— Как это заждались? — удивился жук-бомбардир. — Это я вас жду на выходе, думаю — не прилетели, хотел уже уезжать. Эни траблз? Какие-нибудь проблемы? Паспорта позабыли, визы не проставлены?

— Да вот, — заторопилась Людмила, — анкеты не может заполнить, и холодильник куда-то пропал.

— «Морозко»? — деловито поинтересовался разбойник. — Зря привезли. «Морозко» — для Заполярья.

— Нет, почему же, — возразила Людмила. — У нас «Смоленск».

— «Смоленск»! — восхитился парень. — Н-не кисло! Который раз выезжаете?

— Первый, — застенчиво, как гимназистка, призналась Людмила и потупила синие глазки.

И Андрей, с неприязнью глядя на жука-бомбардира, ни с того, ни с сего друг вспомнил о Розанове и начал медленно заливаться краской.

— Тогда давайте знакомиться, — голосом деревенского ухажера сказал он. — Игорь, фамилия Горощук, можно просто Игорь Валентинович. Я не гордый. Значит, так. Холодильник я вам отыщу. А за это абонирую у вас место в морозилочке, все равно вам покамест нечего класть, а у меня печенка по чужим квартирам мотается. Аккорданс? Аккорданс. И анкету сейчас нарисуем, какой разговор. Уот конверсэйшен?

Он оглянулся, помахал рукой, подошел таможенник, и они заговорили по-английски так быстро, что уследить за их речью было невозможно. Андрей понял только то, что чиновник называл с неправильным ударением, получалось «Егор».

— С холодильничком прокол, — сказал, наконец, Игорь. — Не приехал сегодня ваш «Смоленск», просил передать, что днями будет.

— Как же мы?.. — закручинилась Людмила.

— Ничего, недельку перекантуетесь, я семь месяцев, как птеродактиль, без холодильника жил. Что попало в клюв — тут же глотаю и на лету перевариваю. Главное — картоночку не потеряйте, без шереметьевской картоночки здесь ничего не докажете. Внутри-то, небось, болезная? Или что скоропортящееся? Не завоняет на всю Москву?

— Колбаска там, копченая, — призналась Людмила.

— А, копченая — тогда ничего. Капитально подготовились, молодцы. Игорь Горощук обращался к Ивану Петровичу, но отвечала вместо него Людмила. Иван Петрович, обескураженный неудачей с анкетами, виновато улыбался и молчал.

— Дальше действуем так, — командовал Игорь. — Сгущенка при себе имеется? Баночку… нет, две баночки вот этому Ждону, — он показал на таможенника, — и тащите свои баулы на крыльцо. Ничего вскрывать не надо, это наш друг, — Игорь пожал чиновнику руку, — он знает, что мы контрабанды не возим. Тронулись!

— Спаситель вы наш! — умиленно сказала Людмила.

6

Широко застекленный автофургон шустро бежал по извилистому шоссе среди пашен, огородов и растрепанных рощ. Ветер дул в раздвижные окна, горячий, как из печки, и, соответственно, пах сухой печной глиной. Пашни-огороды, разделенные кривыми межами, для пашен были слишком малы, для огородов — велики. Вдоль дороги стояли не дома, не сараи, даже не шалаши, а совершенно звериного вида жилища, кое-как собранные из обрезков ржавой жести, кусков картона, гнилых досок, дикого камня и сухого тростника. Темнолицые люди, одетые серые отрепья, стояли у обочины и глядели на проносившиеся мимо машины с таким жадным вниманием, как будто кого-то ждали. Они и не подозревали, что мимо них в высоком и узком, как карета, фургончике «Мазда» едет тот, ради кого они возникли из небытия… может быть, для того лишь возникли, чтобы тут же растаять в клубах рыжей пыли у него за спиной.

— Это город, Батя? — вертя головой, спрашивала Анастасия. — Мы здесь будем жить?

— Да сиди ты спокойно, — сам тревожась, отвечал он, — это так, бидонвили.

— Ишь ты, бидонвили, — хмыкнул, не оборачиваясь, сидевший рядом с водителем Игорь Горощук. — Грамотных пиплов стали делать.

За рулем был местный шофер, плутоватый парень по имени Филипп, на руке у него красовались советские часы, куртка на плечах, некогда красная, выгоревшая до белизны, была тоже нашего производства. Но от этого темнокожий Филипп казался еще чужеземнее. Игорь предупредил, что лицо этого парня надо хорошенько запомнить: он будет каждое утро возить Ивана Петровича в университетский кампус.

— Машинки все одинаковые по городу бегают, упаси бог перепутать. Один наш заехал в запретную зону — и в двадцать четыре часа.

— А мы на курсах пятерочку получили, — сообщила Людмила и погладила мужа по плечу.

— Ох, мам-ма… — простонал Андрей, передернувшись, как от приступа зубной боли.

И Горощук, словно впервые заметив его присутствие, обернулся и поглядел на него сквозь свои очки жука-бомбардира.

— Что с тобой, любезный? — спросил он. — Живот?

Андрей ничего не ответил. В левом углу рта у Игоря зубы были какие-то синие, как будто он ел чернику… только вряд ли черника водится в этих краях. Сосредоточившись на этой подробности, Андрей сумел удержаться и не покраснеть. С такими весельчаками, как Игорь, нужно ухо держать востро. Внутреннего времени у них достаточно, сами с собой они живут очень дружно, вот от безделья и начинаете перебор вариантов: отчего же это малец покраснел? На что отреагировал?! Ах, на живот? А что, интересно, такое у него с животом? И давай на все лады пробовать, кстати и некстати вставляя «живот, животик, животинка», и лукаво приглядываться… Что самое противное: поняв ход примитивной мысли, и в самом деле начинаешь дергаться и корчиться, реагируя на эти экзерсисы, то-то радость добровольному исследователю он готов скакать и петь, как ребенок…

Впереди на зеленом откосе красными и желтыми цветами был выложен герб республики, неправдоподобно богатый среди лачуг. Машина нырнул в сырой туннель под гербом, выскочила с той стороны насыпи, и Игорь с гордостью иллюзиониста сказал:

— А вот и наш хуторок.

Косая дамба, оставшаяся позади, заслонила нищие пригороды, и перед щербатовцами открылся вид на каменистый полуостров, сплошь уставленный многоэтажными зданиями. Торцы и брандмауэры, ограждения балконов и лоджий были ярко раскрашены, меж домов пролегал прямые проспекты с зелеными разделительными полосами, обсаженные деревьями, которые буйно цвели красными и синими цветами. С трех сторон города глухо и грозно синел океан.

Игорь Горощук снисходительно слушал, как новоприбывшие ахают, хают, допускают незрелые высказывания и оценки.

— Но вы не обольщайтесь, друзья, — промолвил он, наконец, — все это так-ск, декорэйшен. Ресторан «Бристоль», кафе «Лонг-Айленд» — там кормят одной фасолью. Ноу фиш, ноу мит — ни рыбы, ни мяса. Вообще, господа, если вам сейчас, к примеру, захочется пообедать, то самый короткий путь — на самолет и обратно в Москву.

Въехали в чащу высотных домов. Горощук, надо полагать, не впервые встречал новоприбывших, потому что у него были ухватки матерого экскурсовода.

— Кинотеатр «Метро»: кондиционированный воздух, прохладительные напитки «Амёбный» и «Нежные колики», вестерны, порнушки, бондиана, фильмы ужасов, в дальнейшем — высылка в двадцать четыре часа… Клуб «Маритимо»: катание на яхтах, ночные рыбалки в открытом океане, очаровательные девушки, в дальнейшем — высылка в двадцать четыре часа… Дамский салон «Бонни»: платья-балахоны в местном стиле, принимаются в оплату часы, фотоаппараты, продукты питания, в дальнейшем — высылка в двадцать четыре часа… Как видите, город предлагает вам широкий спектр удовольствий, и расплата за них — неотвратима. Как говорит т-щ Букреев…