Наследство

— Например, в Дордонь. Или в долину Ло. Мы бы поплавали в речке.

Меня радует, что она строит планы на будущее. Меня радует, что она загадывает на целый год вперед. На миг я кладу подбородок ей на плечо, следую за ее взглядом, устремленным в сад.

— Я же говорила, что ему здесь понравится, — замечаю я. — У нас будет замечательное Рождество.

Волосы у Бет чуть пахнут мятой, и я перекидываю их ей на спину, расправляю, провожу рукой, приглаживая их.

Вечером в воскресенье Максвелл приезжает за сыном. Я зову Бет, открываю ему дверь и, пока она не появилась, показываю ему первый этаж и варю кофе. Максвелл развелся с Бет пять лет назад, когда ее депрессия набирала обороты, а вес стремительно снижался. Он объяснил, что больше так не может и что нельзя растить ребенка в такой обстановке. Так что он ее бросил и почти сразу же снова женился — на маленькой, пухлой и пышущей здоровьем женщине по имени Диана. Белоснежные зубы, кашемир, превосходный маникюр. Женщина без излишних сложностей. Мне всегда казалось, что депрессия Бет пришлась Максвеллу как нельзя кстати. Но он вовсе не злодей. Просто познакомился с Бет в хорошие времена, вот и все. Она тогда была само изящество — грациозная, застенчивая красавица, напоминающая лебедя или лилию. А Максвелл оказался другом до первой беды. Сейчас с его серого плаща на пол капает вода, но никакая непогода не может погасить отблеск богатства на его волосах, обуви, коже.

— Замечательное место, — говорит Максвелл и делает глоток обжигающе-горячего кофе с хлюпающим звуком, который я не переношу.

— Да, мне тоже так кажется, — соглашаюсь я и протягиваю руки к плите. Мне трудно было делать вид, что Максвелл мне нравится, даже когда он был моим родственником. Сейчас это почти невозможно.

— Потребует много работы, конечно. Но возможности просто огромные, — заявляет он.

Свое состояние Максвелл сколотил на недвижимости, и я задумываюсь, и не без злорадства, сильно ли отразился на нем финансовый кризис. Огромные возможности. Точно так же он говорил и про коттедж неподалеку от Эшера, который Бет купила после развода. Он на все смотрит глазами застройщика, но Бет решила сохранить разбухшие деревянные двери и камины, которые не желают разгораться, пока не откроешь окна. Ее устраивает полуразруха.

— Вы уже решили, что будете с ним делать?

— Пока нет. Мы с Бет еще об этом не говорили.

На его лице мелькает раздражение. Ему не по душе, когда деликатность мешает здравому смыслу.

— А ведь это наследство может сделать вас обеих богатыми…

— Вот только мы должны остаться здесь. Жить здесь. Я не уверена, что нам с сестрой этого хочется.

— Ну, не обязательно же занимать весь дом. А вы не думали поделить его на отдельные квартиры? Конечно, потребуется сделать проект, но это не проблема. Вы бы заняли одну квартиру, и платить не нужно, а остальные сдавали бы в многолетнюю аренду. Сумасшедшая прибыль, и условия завещания будут соблюдены.

— Работа обойдется в десятки тысяч… — Я качаю головой. — А про кризис ты не забыл? Мне казалось, жилищное строительство сейчас парализовано?

— Да, сейчас отрасль испытывает временные затруднения, но пройдет два-три года, и… людям всегда будет нужно жилье. — Максвелл кивает в такт своим словам. — Вам потребуются инвесторы. Я мог бы помочь. Я и сам мог бы заинтересоваться…

Я смотрю, как он с интересом оглядывает комнату, как будто строит планы, прикидывает, измеряет. Это вызывает у меня приступ отвращения.

— Спасибо. Я скажу Бет. — Я говорю таким тоном, что становится ясно: разговор окончен.

Максвелл сверлит меня взглядом, но на время умолкает. Он пристально смотрит на натюрморт с фруктами на противоположной стене, потом откашливается, прочищает горло, и я уже знаю, каким будет следующий вопрос.

— Ну, а как там Бет?

— Нормально. — Я нарочно отвечаю так неопределенно.

Снова раздражение на его лице, морщины на лбу обозначаются резче.

— Прекрати, Эрика. Когда я видел ее на прошлой неделе, мне показалось, что она опять похудела. У нее снова начались странности?

Я стараюсь не думать о пирожках. О сотнях пирожков с мясом.

— Что-то не замечала, — лгу я. Лгу чудовищно. Сестре снова все хуже, и хотя я точно не знаю причины, зато могу уверенно сказать, когда это началось, когда она вновь стала слабеть. Это произошло, когда умерла Мередит и со своей смертью вернула этот дом в нашу жизнь.

— Так где же она?

— Понятия не имею. Может, ванну принимает.

— Следи за ней, — буркает он. — Я не хочу, чтобы Эдди встречал здесь Рождество, если снова начнется та же история. Он этого просто не заслуживает.

— История не начнется. По крайней мере, если ты не собираешься забрать у нее Эдди, — рявкаю я.

— Я не говорю, что хочу отнять у нее Эдди. Речь о том, что лучше для моего сына, и…

— Для него лучше проводить как можно больше времени с матерью. И ей важно, чтобы он был рядом. Она всегда чувствует себя лучше…

— Я не позволю использовать Эдварда — он не лекарство для его матери!

— Я не это имела в виду!

— Я согласился, чтобы Эдвард приехал сюда только при условии, что ты, Эрика, постоянно будешь рядом и не спустишь с него глаз. Бег уже показала, какой непредсказуемой, нестабильной может быть. И не стоит прятать голову в песок, этим делу не поможешь, ты и сама понимаешь.

— Смею надеяться, что я знаю свою сестру, Максвелл, и она не нестабильна…

— Вот что, Эрика, я вижу, что ты стоишь за нее горой, и это достойно восхищения. Но это не игрушки. Если Эдвард застанет Бет в один из худших ее моментов, это может неблагоприятно сказаться на всей его дальнейшей жизни. И я не собираюсь этого допускать! Это не должно повториться.

— Бога ради, говори тише.

— Послушай, я же просто хочу…

— Я знаю, чего ты хочешь, Максвелл, но ты не в силах изменить то, что Бет является матерью Эдди. Люди несовершенны, и Бет не исключение. Но она прекрасная мать, она обожает Эдди, и если бы ты, для разнообразия, обратил на это внимание, вместо того чтобы следить, выжидать и вопить «Передайте опеку отцу!» каждый раз, как она чуть оступится…

— Чуть оступится — это слишком мягкое выражение, ты не находишь, Эрика?

И я едва могу поднять на него взгляд, потому что он прав.

В этот момент до нас доносится шум, и мы с Максвеллом испепеляем друг друга взглядами. В коридоре появляется Эдди, неловко помахивая рюкзачком с вещами, слева направо. Рюкзак крутится на тоненьком запястье.

— Эдвард! — с широкой улыбкой восклицает Максвелл и спешит навстречу сыну, чтобы обнять и тут же отпустить.

Мне приходится потрудиться, чтобы найти Бет. В доме сегодня мрачно, как и в окружающем мире. Воскресный день в разгар зимы, когда солнце едва приподнимается над горизонтом и вскоре уже ползет обратно. Я хожу от двери к двери, обнаруживаю, что они открыты, заглядываю внутрь, вдыхаю затхлый запах комнат, которые долго стояли запертыми. Несколько часов назад мы завтракали за длинным столом на кухне. Поздний завтрак. Бет была весела, она просто сияла. Она приготовила нам какао, разогрела в печи круассаны. Слишком веселая, подозрительно сияла, запоздало понимаю я. Я не заметила, как она соскальзывает вниз. На ходу я щелкаю выключателями, но большая часть лампочек перегорела. Наконец я нахожу ее сидящей на подоконнике в одной из спален верхнего этажа. Оттуда сквозь грязное, исполосованное дождем окно ей видна серебристая машина у входа.

— Максвелл приехал, — сообщаю я неизвестно зачем. Бет не обращает на меня внимания. Она берется двумя пальцами за нижнюю губу, прижимает ее к зубам и что есть силы кусает. — Бет, Эдди уезжает. Тебе нужно выйти попрощаться. Пошли. И Максвелл хочет с тобой поговорить.

— Я не буду с ним говорить. Не хочу его видеть. И не хочу, чтобы Эдди уезжал.

— Я понимаю. Но это же не насовсем. И не можешь же ты отпустить Эдди, не обняв на прощание.

Бет поворачивает голову, смотрит на меня. Она кажется такой усталой. Усталой и грустной.