Утро

Я решил выбираться где грузил напарник – с той стороны дверь была открыта и скорее всего уровень комбикорма ниже. Со своей стороны я запечатал себя как на вечное хранение. На другой стороне оставалась возможность, что до воздуха ближе чем я думаю. Развернуться я не мог, поэтому начал перебрасывать комбикорм к голове, помогая себе ногами. Мне было жарко. Пот бежал с меня просто ручьями. Я хватал воздух ртом, как рыба, но его становилось всё меньше и я начал задыхаться. Я понимал, что голова перестает соображать. Требовалось всё большее усилие чтобы продолжать работать и не терять сознание. Наверное, я всё-таки терял его, может только на мгновения, потому что помню такое чувство будто просыпался. Я не сразу осознал, что одна нога вышла наружу – по-видимому уже совем плохо соображал. Но когда это до меня дошло, я бросил плицу и уже не дыша, помогая руками и извиваясь телом как уж, вывернулся из своей западни. Я лежал на спине возле щита и первые минуты не чувствовал ничего кроме счастья дышать воздухом. Сознание постепенно возвращалось ко мне. Потом, ползая на четвереньках, нащупал провод переносной лампы, оставленной в комбикорме. Кое-как, с нескольких попыток, вытянул её за провод. Казенное имущество терять не полагалось. Порядок есть порядок. О плице вспомнил только в бытовке.

Через полчаса я уже забыл об этом приключении. Вспомнил о нём только через несколько дней, когда снова пришлось грузить вагоны. На сей раз я начал забрасывать комбикорм с торца. Хорошего помаленьку. Событие я расценил как свою промашку и было досадно, что я так глупо попался в ловушку. Впервые задумался, как хрупка человеческая жизнь, и в то же время сколько запаса заложено в нас природой. Я начал понимать, что я должен сказать спасибо своим предкам за то, что я принимал как само собой разумеющееся – выносливость, силу, мгновенную реакцию и способность с математической точностью, без эмоций принимать решение в экстремальных ситуациях. Думаю, для некоторых это событие могло бы стать достоянием инструкций по правилам техники безопасности при проведении погрузочно-разгрузочных работ. А именно в той их части, где приводятся примеры несчастных случаев на производстве, когда работники пренебрегают правилами. И уж совсем было обидно, если бы я пал на трудовом фронте под чужой фамилией.

***

За окном забрезжил тихий, безветреный калифорнийский рассвет. А меня снова уносит в ту зиму. Я вижу метель и густой снегопад. Ветер и холод загнали народ в бытовки и маленькие избушки на рампах, в которых грузчики пережидают смену вагонов. Рельсы подъездных путей лежат вровень со снегом. Поперёк рельс лежит мертвецки пьяный мужик. Я только что его заметил. Это Лёшка-Корыто. Из летящего снега тёмной массой медленно надвигается вагон. Колёса, накатываясь на свежий снег, издают тонкий одинокий звук, который не может заглушить даже ветер. Вагон медленно приближается к пьяному. Никто не видит это кроме меня. Я колеблюсь. Я могу продолжать свой путь. Никто никогда не обвинит меня, если через двадцать секунд он будет мёртв. В такую метель кто что разглядит… Я чувствую радостное мстительное чувство, глядя на приближающийся вагон. Остаётся метров пятнадцать. Я всё ещё могу его спасти, но стою на месте.

Я бы предпочёл не заметить его. Корыто с моей точки зрения мразь был полная. И тут – такая возможность расквитаться за всё. Мой мозг как машина выдаёт решение. Я рванулся по направлению к уже близкому и такому высокому теперь вагону. Схватил Корыто за щиколотки и потянул с путей. Голова в засаленной кроличьей шапке стукается об рельс. Шапка соскользывает с головы и остаётся лежать на рельсе. Через мгновения колесо вагона переезжает шапку, не покачнувшись.

Я бросаю его ноги на снег. Брюки задираются и я вижу волосатые ноги и ярко-красные носки. Мгновение с удивлением смотрю на носки – это какой-то детский цвет. Мужчины таких не носят. Поворачиваюсь и иду прочь. Такое чувство, будто я только что брал руками что-то грязное, противное. Зачерпываю снег и долго, тщательно тру руки. Снег тает, грязными капельками сбегает с рук, неслышно капает в чистый белый снег. Руки краснеют.

“Живи, дурак”, – думаю я, – “Охота мне с твоей кровью на руках жить”. И вдруг понимаю, что спас Лёшку совсем не поэтому. Переступил бы я через его смерть. Ничего бы со мной не случилось и не дрогнула бы ни единая жилка в моей душе. Спас я его потому, что даже за всю его мразь смерть слишком суровое наказание. И больше ничего.

***

Спустя два дня Корыто снова приставал ко мне. Закончив смену, я переодевался в бытовке, сидя у своего шкафчика. Он стоял передо мной и нёс очередную ахинею. На сей раз я спокойно смотрел, как он выкобеливается. Потом скучным голосом сказал:

– “Послушай, Лёша”, – Лёшка даже оглянулся посмотреть, к кому это я обращаюсь – его иначе как Корыто не называли, – “Ты вот взрослый мужик, а ведёшь себя как трёхлетний ребёнок. Тебе самому-то не надоело? Я вот пацан. Может в два раза тебя младше, но сдаётся мне что мозгов у меня по крайней мере в два раза больше”. Последовала пауза, после этого все, кто был в бытовке, подавились от смеха. Смеялись нарочито громко, злорадно – Корыто, мягко говоря, недолюбливали. Лёшка завертелся на месте, со злым лицом накинулся на ближайшего к нему мужика:

– “Чего ржёшь, козёл!” – на что мужик ответил смехом. Ещё раз он попытался взять реванш, но не получилось.

Мозгов у него и правда было немного. В начале марта они с приятелями напились, и в пьяном жару у склада с мелом поспорили о чём-то. Этот идиот не нашёл лучше аргумента, чем пырнуть дружка ножом. Тот кое-как выжил. После этого случая я уже не был уверен, правильно ли я тогда стащил его с рельс. Так и не решил для себя. Обоих я больше никогда не видел. А ещё лучше, если бы никогда и не знал. Но, к сожалению, такие лёшки в том или ином виде живут среди людей.

***

Ну вот и всё. Скоро совсем рассветёт. Надо вставать, надо идти, надо жить. Месяц назад я вышел из самолёта в тёплую южно-калифорнийскую ночь. На расстоянии пяти часов лёта осталось занесённое снегом Торонто. Утром я должен был уже начать проект, который подрядился сделать для компании. С того дня работаю по десять-одиннадцять часов в день. На выходные – в Торонто. Если остаюсь здесь, то тогда и в выходной забегаю на работу – то одно вспомнишь или придумаешь, то другое, и хочется быстрее проверить. Жить можно. Можно жить. Сын школьник хорошо помогает по системной части, используя телефон и электронную почту. Вдвоём у нас дело спорится. Так-то я работаю в основном из дома, навещая клиентов по мере надобности, а остальное время соединяюсь с мощными компьютерами через Интернет или специальные линии. Но здесь особый случай. Это американское отделение крупной японской компании, свои секреты предпочитают за стены не выносить. Я делаю довесок к оборудованою, которое только через восемь месяцев увидит свет. Часть работы, связанную с математикой, буду делать дома. Потом вернусь, чтобы уже окончательно запустить всю систему.