Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества

— под православное кладбище — 15 десятин;

— под армяно-григорианское — 17 десятин;

— под католическое — 6 десятин;

— под лютеранское — 6 десятин;

— под магометанское шиитское — 2 десятины;

— под магометанское суннитское — 2 десятины;

— под еврейское — 1 десятину;

— под молоканское — 1 десятину.

Так что и мертвые не обойдены заботой живых. Пройдет несколько лет после этого решения Управы, и 7 августа 1909 года из тифлисского ночлежного дома в Михайловскую больницу будет доставлен Бесо Джугашвили, который через пять дней — 12 августа — умрет в ее стенах от цирроза печени, как и положено запойному пьянице-сапожнику. Похоронят его на тех самых пятнадцати православных десятинах кладбища, выделенных управой для Михайловской городской больницы, но точно указать место захоронения не смог даже его собутыльник — сапожник Егор Незадзе — последний, кто видел его живым. Так неблагодарное человечество лишилось возможности поклониться могиле отца нашего гения всех времен и народов. Впрочем, самого гения судьба его отца никогда не интересовала. У него были другие заботы — он ковал наше с вами счастье в горниле революций.

Сам я на этом кладбище не был, но когда грузины говорят о своих покойниках, я вспоминаю Сабурталинское кладбище в Тбилиси, где похоронены близкие моей жены. Помню, что оно оставляет светлое впечатление — в этом уголке Земли нет тревог. Там живут удовлетворение прожитым и вера в будущие встречи. На темных камнях светлые очертания лиц. Богатые и бедные могилы соседствуют в мире. Душу обволакивает грустное веселье. Вспоминаются даже грузинское кладбищенские анекдоты, вроде того: стоит перед добротным памятником задумавшийся грузин.

— О чем задумался, дорогой? — спрашивает его подошедший родственник покойного.

— Как же так: вот здесь — годы жизни уважаемого Котэ — «1920–1999», а тут написано: «Прожил шесть лет»?

— Понимаешь, дорогой, наш уважаемый Котэ считал временем своей жизни только те шесть лет, когда он заведовал продуктовой базой!

Жаль, что я сам не планирую своей могилы на Земле: мой прах должен быть развеян в указанных мною местах, но если бы мне ставили памятник, я бы по примеру уважаемого Котэ попросил бы указать в качестве времени моей жизни только годы, прожитые мной после падения ненавистного мне режима, установленного в моих краях товарищем Кобой и его соратниками. Вернемся, однако, в Тифлис 1903 года.

Не забыты были в нем и духовно-эстетические потребности населения: господину Исправляющему должность Тифлисского губернатора сообщают, что в местном Ремесленном училище «взрослые юноши (ученики III класса) питаются чтением Майн-Рида. Чтение не организовано. Духовные интересы юношей находятся в пренебрежении: они не только не воспитываются, но и развращаются пустотой содержания или ложными предложениями». Однако заведующий училищной библиотекой при «проверке фактов» выражает несогласие с этими замечаниями и сообщает, что с 1 сентября по 15 января было 1322 выдачи книг, «из коих лишь в 15 случаях сочинения Майн-Рида; чаще всех читаются произведения Пушкина, Тургенева, Гоголя, Лермонтова, Гончарова, Григоровича и др.

Задолго до ленинского плана ГОЭЛРО тифлисские думцы тщательно изучают возможности строительства гидравлической электростанции на Куре, всесторонне сравнивают ее с вариантом строительства тепловой (паровой) электростанции для электроснабжения Тифлиса, находя при этом время для разбирательства попыток некоей Мелании Пурцеладзе присвоить кусок городской земли…

В общем, город жил привычной жизнью. Не всем в нем жилось хорошо, но так уж был устроен свет, и тем, кому было плохо, помогала благотворительность, также присутствующая в «Докладах» Тифлисской Думы, и на добрые перемены в будущем оставалась надежда.

Но, как говаривал в свое время царь Соломон, «если Господь не охранит города, то напрасно бодрствует страж». И мудрый еврей был прав: напрасно многочисленные стражи пытались охранить этот город, Господь почему-то просмотрел и не воспрепятствовал появлению в мире другого еврея по имени Мордехай Леви. Мордехай начал с ненависти к своей матери, с нетерпением ожидая, когда она умрет, чтобы завладеть наследством, продолжил свое восприятие мира ненавистью к соплеменникам-евреям, публично призывая к их истреблению, а закончил ненавистью ко всему человечеству, для которого он (под именем Карла Маркса) изобрел примитивную зоологическую философию «освобождения», требуя, чтобы глупые народы всего мира признали его новоявленным мессией. Некоторые признали. Это было отвратительное существо — возомнивший о себе хам с явными признаками вырождения. В своей относительно долгой жизни он проработал всего несколько дней, а всю остальную жизнь был побирушкой, питаясь и содержа семью за счет Энгельса. Его жизнь — это яркий пример придуманного им «абстрактного труда», на котором этот прощелыга создал все свои идиотские теории.

Отсутствие личного опыта конкретного труда в работающем коллективе, того самого труда, который, по мнению его содержателя и кормильца Энгельса, сделал из обезьяны человека, привело к тому, что человеком в полном смысле этого слова Мордехай-Карл так и не сумел стать. Этот бездельник, изолированный от нормального человеческого общества, не знал элементарных основ человеческой психологии, по законам которой любой «пролетарий» или люмпен, получив реальную власть, сразу же перестает быть «пролетарием» или люмпеном и приобретает отнюдь не пролетарские замашки морального урода, не сдерживаемого гуманными традициями, впитавшими бесценный опыт многих поколений людей, несших бремя власти в многовековом процессе эволюционного развития этого института. Таким образом, придуманная Мордехаем «пролетарская революция» (о которой так долго говорили большевики) нарушает естественный процесс совершенствования человечества, содержащий в себе единственный путь спасения.

Отвлечение внимания читателя на Мордехая хочу завершить упоминанием об одном удивительно феномене: я обратил внимание на то, что обрусевшие инородцы (термин нашего дорогого Ильича), становясь выдающимися русскими литераторами, обретают в некоторой степени дар пророчества. В начале этой книги я уже писал о предсказании прихода Семинариста Ф. Достоевским, есть некоторые пророческие мотивы и у Н. Карамзина (я имею в виду кое-что в его записке о древней и новой России), в случае же с Мордехаем можно обратиться к Н. Гоголю: весьма четкое предвестие о приближении этого исторического персонажа содержится в «Тарасе Бульбе». Всемогущий Мордехай (у Гоголя он именуется «Мардохай») появляется в варшавских сценах этой повести и произносит замечательную фразу: «Когда мы да Бог захочем сделать, то уже будет так, как нужно!»

В этой фразе, конечно, если исключить из нее опиум для народа в виде Бога, заменив его словом «пролетариат», уже ощущается поступь Призрака, шагающего по Европе. Чтобы мы не сомневались, о ком идет речь, Гоголь сообщает, что лицо Мордехая было в шрамах: Мордехай-Карл, как известно, в молодости буршиковствовал и с гордостью носил на своей морде следы студенческих дуэлей. Вот так, господа.

Однако простота пути ко «всеобщему счастью» («отнять и поделить») и проповедуемый им философский примитивизм привели к нему многих последователей, часть которых, впрочем, только шныряла вокруг и в массе «истинных марксистов», стремясь поймать свою рыбку в мутной воде, взболтанной этим грязным отравителем колодцев человеческого духа.

К какой же части этих «последователей» принадлежал наш товарищ Сталин?

Скорее всего, к чисто бандитской фракции, возникшей в сонме последователей вышеописанного гуру. Наш вождь обладал всеми чертами характера, присущими высшим уголовным авторитетам и крестным отцам, — чисто шизоидными качествами: погруженность в свой внутренний мир, нонконформизм даже в житейских мелочах, неспособность к сопереживанию, нелюдимость, замкнутость и т. п. Конечно, по сравнению с «основоположником», он был работягой: честным трудом получая 20–25 рублей в месяц, он в своей жизни проработал целых 14 месяцев, после чего стал «партийным» нахлебником-«функционером». Замечателен в свете этого факта ответ, данный его сыном Яковом (жившим в гражданском браке с еврейкой) на вопрос немецких нацистов об отношении к евреям. Яков сообщил, что в его семье (очевидно, включая товарища Сталина) всегда считали евреев нацией, не приспособленной к полезному труду. Видимо, писанину своего папаши Яков относил к «полезному труду». Чтобы охарактеризовать степень полезности сталинских скрижалей, дадим здесь окончание сталинской оды Павла Васильева, первые строки которой использованы в качестве эпиграфа к этой книге: