Внешняя жизнь

Три девочки — шести, четырех и двух лет, живущих в пересылочном лагере в Гренобле, залезли в старую покинутую машину. Ее двери захлопнулись. Дети не могли из нее выйти и оставались там на протяжении многих часов. Когда их обнаружили, самая младшая была уже мертва. Та, которой было четыре года, находилась в состоянии комы. Это походило на начало романа Тони Морриссона «Рай», опубликованного этой весной. Здесь ни у кого не было желания об этом говорить, так как это было правдой.

Газета «Ле Монд» частично публикует доклад прокурора Кэннэта Старра об отношениях меду Биллом Клинтоном и Моникой Левински. Возможно, из-за некоторой цензуры текст напоминает неумело написанный порнографический рассказ, в котором много повторов: «Он коснулся ее грудей, он расстегнул ширинку, и т. д.». К концу доклада мы абсолютно забываем, что главное действующее лицо — это президент Соединенных Штатов Америки. Это достаточно банальная история рядового гражданина, осторожного, не трахающегося по-настоящему из-за страха заразиться СПИДом или из-за боязни стать отцом. Описанный оральный контакт опошляет этого человека, но сохраняет некий миф, который развенчивается с последней точкой.

Еще более непристойным было изображение Клинтона на следующий день, произнесшего с экрана телевизора: «Я согрешил, я прошу прощения и т. д.».

Моника Левински была членом организации, выступающей против абортов.

Она знает все о фелляции, но что она знает об аборте, об этом испытании, о его сущности?

Сегодня митингуют учащиеся старших классов. Но только «хорошие». Чтобы помешать «плохим», хулиганам, к ним присоединиться, власти разместили отряды полиции на станциях метро и на вокзалах пригородных поездов. Санитарный кордон в Париже разделяет банды хулиганов и группы серьезных, опрятно одетых молодых людей. На вокзале в Сержи-Префектюр, у каждого выхода поставили по агенту полицейской безопасности. Несколько арабов держались в стороне.

Сегодня ехать в Париж разрешается только людям с белой кожей.

В вагоне пригородного метро сидят трое молодых людей, вероятно студенты. Один из них читает «Историю сексуальности» Фуко, другие — книги по философии. В вагон вошла женщина с ребенком и уселась в том же ряду, что и молодые люди. Ребенок начинается забавляться с игрушечным сотовым телефоном, который воспроизводит кошачьи крики, женские голоса и другие звуки. Студенты начинают подчеркнуто выражать свое недовольство: так, например, они внезапно наклоняются и пристально смотрят на детскую игрушку. Мать, чернокожая женщина, не замечает их поведения. Этого ребенка трех — четырех лет сложно заставить спокойно сидеть на месте. Кажется, что терпению молодых людей пришел конец. То, что они прочли, узнали о культурных различиях, о терпимости не играет никакой роли в этот момент. Возможно, сама философия утверждает их право не быть побеспокоенными в процессе чтения, во имя превосходства мира людей над реальным миром.

Административный суд Парижа. Девять иностранных граждан без документов, удостоверяющих их личность, предстают перед трибуналом: одни, либо с адвокатами. Они хотят попросить об отмене указа, о «выдворении иностранных граждан, незаконно проживающих на территории Франции, за пределы страны».

Это уютное место с креслами из велюра в холле. Приходит молодая женщина адвокат, натягивая на ходу свое адвокатское одеяние. Появляется еще одна. Мы входим в полупустой зал суда, большой и темный. Председатель еще не пришел.

Мы ждем сорок пять минут. Приходит и усаживается на свое место представительница от префектуры Парижа. Это — пятидесятилетняя женщина с безразличным выражением лица, с папками досье перед собой. Африканская семья — отец, мать и пятеро детей предстали перед слушателями.

Приходит председатель. Он садится в отдалении. Его лицо кажется нечетким, в зале не хватает освещения. Его плохо слышно. Женщина — адвокат выступает в течение трех минут в защиту мужчины, содержащего семью, в которой пять детей. Женщина, с которой он живет, имеет вид на жительство во Франции; он воспитывает четырех ее детей от предыдущего мужчины и одного своего собственного. Представительница префекта тяжело поднимается и говорит вкратце, что этот человек не имеет права оставаться во Франции.

Теперь очередь адвоката Фатиматы Н. Она быстро перечисляет доводы в защиту своей клиентки, потом спрашивает у председателя, могу ли я сказать несколько слов в защиту Фатиматы Н. Председатель говорит: «Да, если это недолго». Я подхожу к барьеру, отделяющему публику от заседателей. Я пытаюсь быстро сформулировать причины, по которым Фатимата Н. могла бы на законных основаниях остаться во Франции. Издали председатель смотрит на меня с безучастным видом. Ощущение, что ставишь неудачную пьесу, не оказывающую положительного эффекта на окружающих. Представительница префекта поднимается, высказывает свои аргументы в пользу данного указа. Все кончено, на все ушло около десяти минут.

Этим вечером я узнаю, что все прошения были отклонены.

Сегодняшним морозным утром по радио сообщили, что от холода умерли четыре человека: одна женщина в Тулузе и трое бездомных в Париже. Под словом «бездомный» подразумевают бесполое существо без прошлого и будущего, одетого в бесцветные одежды и которому некуда пойти. Это значит, что они больше не являются нормальными людьми.

Во Франции тридцать миллионов кошек и собак, которых ни за что бы не выпустили на улицу в такое время. Но мы оставляем умирать на улице мужчин и женщин может быть потому, что они подобны нам, у них такие же желания и потребности, что и у нас. Очень сложно вынести эту часть нас самих грязную, лишенную всего. Немцы, живущие рядом с концентрационными лагерями не верили, что евреи в ветхих лохмотьях — это такие же люди, как и они сами.

Сегодняшней, пожалуй, самой холодной ночью, семейная пара, пятидесяти лет, простые рабочие, укрылись от холода вместе со своим щенком в туалете местного кладбища.

По радио передают песню Пьера Башле «В шахтерском поселке», которую можно было часто слышать в 81 году, когда к власти пришли левые силы. В ней упоминается уголь, силикоз, беспросветная бедность и Жорес; это своего рода жуткий раскат грома над целой толпой угнетенных рабочих. Это была песня, связанная с ожиданиями этой эпохи, с воображаемым Народным Фронтом, с красной розой. И в процессе всего этого, неумолимо обнажалась реальность: безработица и увольнения, биржевые спекуляции и бедность.

Сесть на бетонный пол станции метро, опустить голову и протянуть руку.

Видеть ноги людей; от тех, которые замедляют шаги — испытать надежду. Чтобы я предпочла: просить милостыню или торговать своим телом, испытывая общественное или личное презрение? Необходимость измерить себя высшими формами одиночества, как если бы существовала правда, которую можно познать только лишь этой ценой.