Гениталии истины

– Иногда. – будто внутрь себе проговорила Алёнка. Парасолька поцеловал её в затылок и стал погладил по голове.

– Маленькая моя… Грустная моя девочка… – приговаривал он и снова гладил и целовал её волосы. – Моя пластмассовая печальная девочка. Ну что с тобой приключилось, Алёнушка моя неразумная?

– Я всё знаю… – тихо сказала она и после продолжительной паузы заговорила достаточно быстро. – Я всё знаю. Совсем-совсем всё, понимаешь? Даже то, о чём сама не догадываюсь. Я не хочу! Я не хочу! Я всё знала и раньше. Я всегда всё знала. А когда меня не было на свете, всё равно был кто-то, кто знал всё это вместо меня. И так всегда всё. Только так всегда и бывает. Всё всегда так. И все всё знают. Иногда сами пытаются себя обмануть, что не знают, а потом всё равно… всё равно приходится… всё равно настаёт такой день или такая ночь, когда каждому приходится согласиться с тем, что он всё и всегда знал. Знал, как будет, как было и даже как никогда не будет. Вот что самое страшное! Понимаешь?

Алёнка зарыдала. Майор аккуратно затушил её папиросу, присел на корточки рядом со своей пластмассовой девочкой, ласково убрал растрёпанные волосы у неё со лба; с едва заметным, но исключающим сопротивленье усилием повернул её лицом к себе и внимательно посмотрел в глаза:

– Что с тобой? – спросил он шёпотом.

– Я не хочу, чтобы это кончалось… – ответила Алёнка. И вдруг с неожиданным проворством вскочила с табуретки и потянула Парасольку за собой в комнату. Они оба почувствовали, что это начинается. Их сердца бешено заколотились внутри пластмассовых тел, словно язычки внутри церковных колоколов в самый разгар пасхального звона.

Не успели майор с Алёнкой упасть на кровать, как их действительно накрыло той самой волной высшего сексуального удовлетворения, известного в мире игрушек. Они крепко-крепко прижались друг к дружке и безудержно зарыдали.

19.

Мишутка пил уже вторую чашку кофе, когда ему вспомнился сегодняшний сон.

В нём они прогуливались с Тяпой по тому самому лесопарку, где Андрюша сбил его своим детским мячом. Ему снилось, насколько он теперь мог судить, будто он идёт по дорожке, так же, как и тогда, когда это имело место в реальности, спотыкаясь о сосновые шишки, размышляя о роли Тяпы в его плюшевой жизни и о том, насколько случайны те внезапные события в наших судьбах, ведущие впоследствии к коренным переменам.

Он шёл себе по лесу и никого, как обычно, не трогал, когда неожиданно почувствовал, что он тут не один. Определённо, кто-то шёл рядом с ним. Мишутка отчаянно завертел головой, но никого не увидел. Он посмотрел себе под ноги, предположив, что этот кто-то, идущий с ним рядом, есть не что иное, как приставшие к подошвам игрушечные собачьи фекалышки или просто-напросто шишки. Но нет, с обувью всё было в порядке. «Боже мой, – подумал прямо во сне Мишутка, – вдруг это смерть моя хочет вступить со мной в диалог?» Он где-то читал, что смерть всегда находится на расстоянии вытянутой левой руки от любого из нас.

Медвежонок тревожно пошарил в воздухе левой лапкой. Вроде всё было тихо. Во всяком случае, лапка его не встретила никакого сопротивления. «Наверное, этого-то и следует опасаться!» – тут же подумал Мишутка, но шаг не ускорил, чтобы его смерть не подумала, в свою очередь, что он трус.

И вдруг, казалось бы, ни с того ни с сего, как это часто бывает во сне, он понял, что рядом с ним идёт Тяпа, и что на самом-то деле она шла рядом с самого начала – только он почему-то не замечал её. Обезьянка, казалось, тоже только что поняла, что идёт рядом с Мишуткой. До последнего момента ей тоже казалось, что она идёт по лесопарку одна, и последнюю пару минут она тоже искала кого-то, кого ощущала, но не видела рядом.

Они с Мишуткой переглянулись и невольно взяли друг дружку за передние лапки. И вот тут-то откуда-то сверху и донёсся этот спокойный чуть дребезжащий голос: «ВСЕ ВАШИ СТРАДАНИЯ ПРОИСХОДЯТ ЛИШЬ ОТ ТОГО, ЧТО ВЫ ВСЁ ПОНИМАЕТЕ ВЕРНО!..»

«Чёрт знает что такое, – подумал Мишутка уже в процессе мытья посуды, – а главное, опять непонятно, откуда в этом лесу взялась Тяпа! Что с того, что мы с ней переспали! Ведь когда она появилась в лесопарке в первый раз, то есть в реальности, мы оба даже и не подозревали, чем всё это закончится. Да и чем, собственно, таким уж это закончилось? Ну бывает. И кому вообще от этого плохо? Живёт без мужа, сына воспитывает, – кстати, преотвратительный мальчик, – что ж ей теперь, душу себе зашить?» Он подумал ещё немного, пока отмывал сковородку с ошмётками медового омлета, а потом, прикинув, что сейчас Андрюша скорее всего в саду, всё-таки набрал её номер.

Пока звучали длинные гудки, в голове у медвежонка крутилась какая-то печальная протяжная песенка. Он уже где-то слышал её буквально на днях, но никак не мог вспомнить где. Песенка то выплывала на первый план, то уступала своё место праздным размышлениям о том, что вот ведь как странно: то, что он, Мишутка, слышит как гудок, в это же самое время Тяпа слышит как звонок; при этом он наверняка знает, что эти гудки означают звонки в квартире именно у Тяпы, а ни у кого другого – Тяпа же, слыша их, может только предполагать, с той или иной степенью достоверности, у кого это сейчас гудит в голове.

В это самое время Тяпа подумала так: «Ага! Вот ты и попался, умник! Созрел, стало быть!» После этого она сняла трубку и сказала туда «алло».

20.

– Принимая во внимание уверенность высшего руководства Восточной Понарошкии в том, что они имеют отсрочку в начале военных действий как минимум до середины июня, предлагаю считать днём начала операции «Жанна д’Арк» 29-е мая! – сказал старший пиротехник Норштейн.

– Считать… – задумчиво проговорил Пиночет. – Считать можно всё, что угодно. Можно, например, считать, что Земля – это Марс или, скажем, что Вы умны, а я глуп. Но становимся ли мы марсианами в случае утраты Луны, даже если обретаем взамен Фобос и Деймос? Нет, не думаю. – подвёл он черту собственным размышлениям.

– Насколько я понимаю, – вступил в разговор генерал Гитлер, – товарищ Норштейн опирается на данные нашей разведки…

– Которая находится под Вашим началом. – закончил за него Пиночет и, выдержав паузу добавил, – Откуда у вас эти сведения? Мне бы хотелось ещё раз послушать эту увлекательную историю.

– Сведения предоставлены нашим агентом Фортуной, которая работает в Панарошкии с 29-го января сего года. Данная информация добыта ею в процессе интимного общения с майором Парасолькой… Я бы сказал, максимально интимного. – уточнил Гитлер.

– Парасолька, Домисолька… – рассеянно пробурчал Пиночет. – Скажите мне, Гитлер, а что Вы сами знаете о «максимально интимных отношениях»?

Гитлер покраснел. Пиночету же явно пришёлся по вкусу неожиданный поворот в их разговоре:

– Ведь насколько мне известно, ваша супруга фрау Анни будет вагинофицирована только в будущем году. Или вы знаете об этом от фрау Марты?

Пиночет прищурился и, подобно удаву, всё крепче сжимающему в своих смертельных объятьях незлобивую, но окончательно обречённую обезьянку, продолжал, постепенно замедляя темп речи:

– Ведь Конституция не является для Вас книгой за семью печатями, и Вы, должно быть в курсе, что супружеские измены караются у нас родовым проклятьем?

– Простите, – начал оправдываться Гитлер, – я не имел в виду ничего подобного. Я сказал лишь, что интимные отношения между нашим агентом Фортуной и майором Парасолькой были интимными ровно настолько, насколько, если принять во внимание, что Фортуна так же… – Гитлер на секунду осёкся, – так же, как и моя жена невагинофицирована, и Парасолька тоже принадлежит к доминирующему в Панарошкии гладколобковому типу мужчин.

Пиночет покрутил в воздухе курительной трубкой, пустил несколько неестественно круглых дымных колечек, походивших скорее на виниловые пластинки и, насладившись, воцарившейся в его кабинете тишиной, сказал:

– Я удовлетворён Вашими объяснениями, товарищ Гитлер! А теперь мне бы хотелось выслушать Вас! – обратился он к Эйлеру, который, как истинный экстрасенс, приосанился двумя мгновеньями раньше.