Петрович

Время, однако, шло, а Вероника во дворе не появлялась. Кошка окончательно плюнула на охоту и легла на бок посреди тротуара; самый хвост ее устал и вытянулся на отлете, вяло подергиваясь. Успокоились и голуби; они наелись и занялись личной жизнью: кто принимал пылевые ванны, кто спал на животе, затянув глаза пленочками, кто толковал про любовь с соседкой или соседом. Петрович ногой раздавил последовательно все «куличи» в песочнице, посидел на трех разных лавочках и несколько раз прошелся по двору из конца в конец. Нетерпение в нем сменилось разочарованием, разочарование — скукой. В голову уже стали приходить фантазии не совсем романтического свойства: о том, к примеру, что нынче Ирина приготовит на обед…

И совсем было собрался он уходить, как вдруг из дома… нет, из дома вышла не Вероника, а двое незнакомых мальчишек — каждый на голову выше Петровича. Выйдя из подъезда, они оглядели свой двор так же по-хозяйски, как давеча Сережка-«мусорник», и, конечно, немедленно обнаружили в нем одиноко слонявшегося чужака. Мальчишки о чем-то коротко между собой переговорили и направились к Петровичу. Еще издали, по одной только их разбитной походке он понял, что эта встреча не сулит ему ничего хорошего. Скука у Петровича прошла, зато желание уйти отсюда многократно усилилось. Так и следовало поступить: бежать, не дожидаясь развязки; но, как это часто с ним бывало, опасность ввергла Петровича в оцепенение. Со стороны поведение его могло показаться вызывающим: он стоял как вкопанный, покуда мальчишки не подошли вплотную. Один из них, не говоря ни слова, сделал рукой движение, будто хотел ткнуть Петровича в живот… но он не шелохнулся.

— Боисся? — усмехнулся мальчишка.

— Нет, — ответил Петрович напряженным голосом.

Забияка, казалось, огорчился.

— Ничего, — пробормотал он, — щас забоисся…

Пока он заговаривал зубы, его приятель зашел Петровичу за спину и стал на четвереньки. Тогда первый, вдруг прервавшись на полуслове, сильно толкнул Петровича в грудь. Расчет был верен: не сразу даже сообразив, что произошло, Петрович оказался на земле. Впрочем, он недолго оставался в лежачем положении, а быстро вскочил и с красным от гнева лицом запальчиво крикнул:

— Вы!.. Что вам надо?

Мальчишки удивились его прыти, и тот, что был поразговорчивее, насмешливо спросил:

— Ты из какого дома, щегол?

— Вон из того, — показал он сердито.

— Вот и уходи к себе во двор!

Но беда была в том, что Петрович не любил, чтобы им командовали. Он и сам очень хотел уйти, и он, конечно, ушел бы… если бы они не приказывали.

— Не уйду, — заявил он, и это уже было полным безрассудством…

Петрович падал много раз от толчков, либо скошенный подножкой, но не сдавался, а даже лежа на спине, отбивался от противников ногами.

— Дур-раки!! — кричал он им, от ярости не чувствуя боли.

Наконец, мальчишки, сами запыхавшиеся от борьбы, уселись на Петровича верхом и, скрутив ему руки, лишили его всякой возможности сопротивляться.

— Что будем делать? — спросил один другого.

Подумав, тот предложил:

— Давай накормим его песком.

Это уже было слишком! Петрович завопил так громко, что старушки, дремавшие на лавочке, вздрогнули и очнулись. Одна из них даже встала и заковыляла к дерущимся.

— Вот я вам! — еще издали она показала палку.

Мальчишки отпустили Петровича и приготовились дать стрекача.

— Санька, паршивец! — пригрозила старушка. — Смотри, поймаю — к матери за ухо отведу!

— Поймала! — отозвался тот, к кому она обращалась.

Но старушка, конечно, и не пыталась никого ловить. Она подслеповато вглядывалась в Петровича:

— Чей это? Не пойму…

— Он с того двора, — хором пояснили мальчишки.

— Ишь, куда забрел, — удивилась старушка. — С того двора, так и ступай к себе. Не то бока тебе намнуть.

Впрочем, бока ему уже намяли. Петрович покинул поле боя не в лучшем виде, довольный лишь тем, что сумел не расплакаться.

Какая разница между его вчерашним возвращением домой и сегодняшним! — Ирина была потрясена. А когда она вышла из потрясения, то принялась Петровича отмывать и мазать его царапины зеленкой. Тогда он узнал, что лечить боевые раны еще больнее, чем их получать.

Но когда вечером пришли Генрих с Петей, то оба они сказали, что, по их мнению, не случилось ничего страшного. Драки, — заявили они, — дело мужское. Ободренный Петрович поведал им о своем сражении — во всех геройских подробностях, частью даже присочиненных. Только об одном он не стал распространяться: о том, с какой целью ходил он в соседний двор.

А ведь было еще одно, утешительное для Петровича соображение — скорее даже не соображение, а фантазия. Отчего-то ему казалось, что пострадал он сегодня не просто так, а во имя чего-то важного. И всякий раз при этой мысли Петровичу грезилась она — синеглазая Вероника…

Даже когда уложили Петровича в постель, когда погашен был в детской свет, события минувшего дня не хотели его отпускать. Они только преображались тем сильнее, чем дальше ко сну клонилось его сознание. Вот опять он увидел Веронику, — она вышла во двор со скакалками и… сейчас же была взята в плен кровожадным Санькой. Петрович вмиг оценил он ситуацию; в руке его оказалась увесистая палка. «Паршивец!» — вскричал он и бросился Веронике на выручку. Санька от страха даже не смог убежать; под градом ударов он упал на землю и что есть мочи принялся вопить. «Накормим его песком?» — предложил Петрович. «Не надо, — сжалилась над поверженным Вероника. — Видишь, он и так описался». Она подошла к своему спасителю и потрепала по волосам…

Назавтра Петрович проснулся под перестук дождевых капель, — за окном непогодилось. Правда, дождик был весенний и вскоре кончился, но облака продолжали морщить небо, придавая ему то унылое, то беспокойное выражение. На душе у Петровича тоже было неясно. Сегодняшней прогулки дожидался он с некоторой тревогой.

Подавая ему одежду, вычистить которую после вчерашнего стоило немалых трудов, Ирина хмурилась.

— На улице сыро, — предупредила она. — Ты уж постарайся сегодня не драться.

Петровичу и самому не улыбалось быть битым во второй раз. Сегодня он не пошел сразу в чужой двор, а, забравшись в палисадник, отыскал там палку, какими мальчишки пользовались для своих потешных сражений. Лишь вооружившись таким образом, он осторожно обогнул свой дом и выглянул из-за угла, чтобы оценить обстановку. На сей раз за домом царило полнейшее безлюдье. По случаю плохой погоды не было даже старушек на лавочке, — только в некоторых окнах виднелись их лица между цветочными горшками…