Осенний мост

1281 год, замок «Воробьиная туча»

Я ничего не понимаю, — сказала госпожа Киёми, с надутым видом глядя на мужа. — Почему ты должен помогать князю Хакаты? Разве их клан не враждует с нашим вот уже много поколений?

Масамунэ успокоил своего нетерпеливого боевого скакуна. Ему хотелось вздохнуть, но его окружали пять сотен его вассалов, и он никак не мог при них повести себя настолько неуместно для воина. Нужно ему было послушаться отца и жениться на менее красивой, но зато более послушной женщине.

Как я уже не раз объяснял, на священную землю наших предков вторглись монгольские орды.

Ты уже не раз это сказал, мой господин, но ничего не объяснил. Княжество Хаката — вовсе не священная земля наших предковю Какое нам дело до того, что орды монголов — кто бы это ни был — вторглись в Хакату? Пускай разрушают ее. У нас станет одним врагом меньше. Разве не так?

Масамунэ повернулся к своему управляющему в поисках помощи, но сей муж, равно одаренный опытом и мудростью, еще несколько минут назад сосредоточил все свое внимание на дальней кромке леса.

Если монголы уничтожат Хакату, то они явятся и сюда — это будет лишь вопросом времени.

Киёми рассмеялась.

Пожалуйста, не шути. Хаката расположена на острове Кюсю, а мы — на Сикоку.

Она произнесла это таким тоном, как будто ее слова объясняли все, что только нужно.

Хотя Киёми была его женой уже десять лет и родила ему троих детей, она все еще казалась Масамунэ юной, особенно когда смеялась. Он обнаружил, что совершенно не в состоянии сердиться на нее, хотя она возмутительно мало понимает в политике.

Он поклонился, не сходя с седла.

Я привезу множество голов монголов.

Если тебе обязательно нужно везти что-нибудь монгольское, привези лучше монгольские драгоценности, — заявила Киёри. — Я вообще не понимаю, что ты находишь в этих головах.

На этот раз Масамунэ, как ни старался, не смог удержаться, и вздохнул, прежде чем повернуть коня к воротам замка.

Прощай.

Когда мужчины уехали, старшая из придворных дам госпожи Киёри сказала:

Госпожа моя, я понимаю, почему вы вели себя подобным образом, но разумно ли это? Разве в такое время ваша мудрость не была бы полезнее для князя Киёми, чем ваша мнимая глупость?

Если бы я располагала отсутствующими у него знаниями или могла дать совет, которого он ни от кого более не может получить, тогда да, твое беспокойство было бы обоснованным. Но у нашего князя достаточно хороших советников. Он не нуждается в еще одном. Так что пускай лучше он думает, что я ничего не понимаю, — тогда он не будет беспокоиться из-за того, что я беспокоюсь. Когда он вспомнит обо мне, то весело улыбнется, а затем полностью сосредоточится на стоящей перед ним задаче. Быть может, таким образом я помогу ему вернуться обратно.

Конечно же, в этом не может быть сомнений, — сказала другая из ее дам. — Князь Масамунэ — величайший воин на Сикоку.

Сикоку — это щепка на волнах, — сказала госпожа Киёри, — а прочие острова Японии — всего лишь щепки покрупнее. Великий хан монголов повелевает армиями, исчисляющимися в миллионах. Он и его предки завоевали государства, во много раз превосходящие величиною это незначительное место. Куда более вероятно, что наш господин погибнет в битве.

Они в молчании прошли во дворик, где играли дети. Там они присоединились к детским играм и не говорили более о войне.

Масамунэ!

Гэнгё, князь Хакаты, был потрясен, увидев, как один из его злейших врагов спешит ему на помощь.

Масамунэ поклонился и широко улыбнулся. Смятение, написанное сейчас на лице Гэнгё, уже само по себе искупало невзгоды трудного пути.

Мы пришли, чтобы помочь вам изгнать наглых захватчиков.

Глубоко вам признателен. К несчастью, мы еще не готовы изгнать их. Быть может, теперь, с вашей помощью, у нас появится надежда замедлить их продвижение и продержаться до подхода армии сёгуна.

Вздор! Когда монголы явились сюда семь лет назад, мы разбили их и обратили в бегство первым же ударом.

Если бы Масамунэ потрудился припомнить подробности, он вспомнил бы, что все было не совсем так. Сражение было тяжким и кровопролитным, и вполне возможно, что если бы не налетел ветер и не отогнал их корабли, монголы одержали бы верх. Но его представление о первом вторжении приняло совершенно другой вид, благодаря преувеличенно геройским повествованиям.

На этот раз их больше, — сказал Гэнгё, — намного больше.

Ну и что? Давайте ударим немедленно. Разве варвары смогут выстоять перед атакой самураев?

Гэнгё жестом предложил Масамунэ следовать за ним. Он провел его к земляному валу, с которого открывался вид на прибрежную равнину.

Взгляните сами.

Бухта Хаката была заполнена кораблями; их было сотни, и новые сотни шли от горизонта. Те монголы, что уже высадились, устроили военные лагеря, тоже обнесенные земляными валами. На взгляд Масамунэ, тут было около двенадцати тысяч монголов. Тех, которых он видел. Но их лагеря тянулись вдоль берега, насколько хватает глаз, и уходили в западные холмы. Если же с кораблей сошли все войска, то, значит, в Японии уже находится около пятидесяти тысяч монголов, и новые тысячи плывут сюда.

Лошади, — сказал Гэнгё. — Видите? У них тоже есть лошади. Много лошадей. Должно быть, все, что мы слыхали о них — как они завоевали Китай и Корею, и неведомые империи на далеком западе — все это правда. Мы несколько раз схватывались с ними. Их умение биться верхом превосходит всякое воображение. Я не помню, чтобы они прежде так дрались. — Несомненно, воспоминания Гэнгё тоже претерпели некоторые изменения. — Наши храбрые моряки из княжеств Чосу и Сацума проникают по ночам на вражеские корабли и убивают монголов во множестве. Но на место каждого убитого приходит десять новых.

А что они сгружают сейчас?

Эти трубки и цилиндры? — Вид у Гэнгё был чрезвычайно встревоженный. — Не знаю. Но они направляют их в нашу сторону.

А когда должна прибыть армия сёгуна? — спросил Масамунэ.

Завтра. Или послезавтра. Монголы, возможно, атакуют нас в полдень.

Несколько минут Масамунэ и Гэнгё в молчании наблюдали за монголами. В конце концов Масамунэ сказал своему заместителю:

Отведи лошадей в безопасное место. Приведи сюда наших воинов пешими, с луками.

Он повернулся к Гэнгё.

Они должны пересечь широкую открытую полосу, чтобы добраться до нас. Мы сразим их ливнем стрел еще на полдороге.

Ты! — монгол — командир тумена ткнул пальцем в Эрогута. — Выводи свой отряд. Пойдешь в первых рядах.

Монгольские псы! — сказал Эрогут брату. — Они посылают нас на смерть. А потом поскачут по нашим трупам к победе. Трусы!

Мы не умрем, — сказал брат. — Вспомни, что говорила мать. Наша кровь переживет жирного Хубилая. Когда монголы исчезнут, нюргенские орды воспрянут снова.

Эрогут ничего на это не ответил. Его младший брат трогательно верил в слова матери. Подобно прочим их выжившим соплеменникам-нюргенам, он считал ее чародейкой, происходящей от легендарной Танголун, которая якобы повелела великому Атилле идти за солнцем, в земли, предназначенные гуннам самой судьбой. Те же самые легенды называли нюргенов родичами гуннов, извечных врагов монголов. Все это чушь и детские сказочки. Эрогут не верил, что Танголун или даже Атилла и вправду были настолько велики, как о них рассказывают. Что же касается возрождения нюргенских орд — и как же они, интересно, воспрянут, если их едва наберется не то, что на племя — хотя бы на клан, — а орда должна состоять не менее чем из сотни племен? Нет, он с братом и их родичи, последние на свете воины-нюргены, умрут здесь, в этом треклятом месте, именуемым Японией. Они проиграли, а ненавистные монголы победили. Но они умрут не в одиночку.

Они пошлют нас против этих укреплений над берегом, — сказал Эрогут. — Они пошлют вместе с нами уйгуров, и калмыков, и киданей. Старайтесь укрыться за ними. Монголы пойдут за нами по пятам, словно собаки, пожирающие дерьмо — да они и есть собаки. Как только мы достигнем вершины холма, разворачивайтесь и убивайте монголов.