На кресах всходних (СИ)

Макарка убежденно заявил, что Анатоль, конечно, самый-самый, потому что Рамазан сердитый и никогда с ним нельзя поговорить всерьез, а, например, Буткевич все время гладит по голове и предлагает сахар, как будто Макарка коник.

Вот этот Буткевич со своим помощником Данильчиком-старшим. Они вообще старые приятели; кажется, даже были соседями. Просидели они у Витольда недолго, вышли, переговариваясь. Как сразу после их ухода выскочил на минутку Шукеть в первый раз. Вслед за командиром взвода с помощником пришла старуха, кажется Максимовна, с козой. Козу привязала к орешине, торчащей у входа. Что-то громко говорила внутри, матерчатая «дверь» была нараспашку, и было слышно. Дело важное: козе надобен козел, а то она не доится. Прибежал Шукеть и выпроводил старуху, она возмущалась, уходя.

Станислава забежала к отцу на словцо. Станиславу сменил старый Ерш; еще он не ушел, а уже Копытко, ходячая жердь, такой же противный, как Шукеть, со своим комсомольским нетерпением и злобным задором, если бы не абсолютно бескорыстный. Он, в отличие от помначштаба, никогда не искал никаких отличий для себя и готов был рядовым лезть в любое дело, лишь бы это было дело. Говорят, он с первых дней с Витольдом, но так и не выбился из рядовых и, главное, ничуть по этому поводу не кручинится. Вернулась бабка с козой: видно, результат визита ее не устроил, причем вместе с другой бабкой, без козы, но тоже с какими-то претензиями. Шукеть их не пустил, обнял за кривые спины и почти пинками отправил вон.

Антоник! Я заволновался. Сейчас может решиться.

Медленно приковылял сам Бобрин. Рана все еще дает себя знать, вояка из него никакой. Надо же, такая невезуха — получить осколок, безвылазно сидя в середине огромного леса. Они с Антоником пробыли у Витольда минут двадцать — великолепный состав, чтобы решить мелкий кадровый вопрос. Вышли, Антоник поддерживал начальника штаба за локоть. Да.

Опять Станислава, теперь не одна, с Коником, он у нее на подноске дров. Что ему делать у командира? Он и пробыл там недолго. А, это не тот Коник, а тот, что при конях, такое вот немудрящее совпадение. Жизнь иногда бесплатно ими кормит. Любимая тема для шуток, которые и Конику, и даже коням нравятся.

И так весь день после полудня.

Принесли поесть, это Оленька. у нее настоящий поднос, на нем видно, как дымится суп и стакан с подстаканником. Вот это да, признаки налаживающегося быта.

Я сходил поискал Антоника, попался ему пару раз на глаза. Нет, не подзывает, не поздравляет. Значит, еще не говорил.

Вернулся на свое место, когда уже сильно вечерело.

Витольд вместе с Зеноном вышли из землянки. Что теперь? Обход владений? Дошли до кухонь. Там толчется кучка бабок с мисками. Обступили, жалуются. Он терпеливо улыбается. Претензии населения. Он ведь действительно не просто отец-командир, он тут просто отец. Батька. Все, даже старики, за глаза зовут его батькой. И в глаза, надо думать.

Все, кажется, бабок удовлетворил. Теперь арсенал. Там постоянное охранение. Один сидит, другой стоит. Второй встал, завидев. Все в порядке, краткий инструктаж. Совсем краткий. Теперь лазарет. Три землянки и палатка. По очереди зашел во все помещения. Мы с Макаркой подобрались поближе. Макарка — отличная маскировка, все время что-то лопочет.

Зенон откололся, куда-то послан.

Витольд Ромуальдович один.

Подойти?!

А что я ему так, с налета, скажу? Нет уж, пусть Антоник, перед ним можно и поканючить — мол, рвусь, аж не могу.

Дальше уже начинаются «улицы». Сколько у нас тут мирного населения? Сотни две, не меньше. Можно два часа шастать. Нет, поворачивает. А эта тропинка у нас куда бежит? А бежит она в сторону от поселка. Дальше мне за ним нельзя, совсем не нужно, чтобы он заметил во мне излишне интересующегося. Если пройти по этой тропке шагов двести, там секрет, а за ним, если еще потопать минут так двадцать, и опушка.

Понятно! Я ухмыльнулся. Впрочем, какое мое дело! Зазноба на краю деревни, говорят, многолетняя, чуть ли не с довоенной поры. И сын-инвалид. Слышал даже сплетни, что сын этот прямо от Витольда. Другие, кто поосведомленней, смеются: чушь! Такая вот военно-житейская драма.

Вечером Макарка куда-то увинтил, и я по привычке лежал с закрытыми глазами — так лучше строить мысленный образ моего Дворца.

Что мне доподлинно известно?

И что я хочу узнать? Что там произошло, я знаю? И кто виноват?

Для чего?

А так, просто хочу!

Пока одни плавающие в неопределимом пространстве ошметки видений и фактов.

Не знаю, сколько проспал, — тормошит! Вставай, дядька, вставай.

В чем дело? — раздираю пасть зевотой.

Батька пропал!

На одевание мне нужно меньше минуты, и уже бегу к штабному блиндажу. Раз чуть не навернулся, саданув сапогом в корень.

Там в темноте толкутся, гудят в кулак.

Скоро прояснилось: действительно, Витольд не вернулся от зазнобы как обычно и как обещался и в этот конкретно раз. До рассвета он никогда себе не давал прохлаждаться. Уже даже вернулись и посланные на разведку.

У Оксаны Лавриновны его нет. Она сообщила следующее: ворвались в хату четверо. По возгласам и отдельным словам сделала вывод: поляки!

Многие присвистнули: это что же такое! Знали, конечно, знали при такой разведке, что есть какой-то затаившийся аковский (Армии крайовы) отрядец. Переползает с места на место, всего хоронится. Но чтобы такая наглость!..

Антоник, Анатоль, Шукеть, Рамазан и Буткевич хотели уединиться для совета. Но приковылял раненый начштаба. Вместе с Бобриным в блиндаж сунулся Копытко, прямо сам не свой от тревоги, а уж где Копытко, там и всякому можно.

Совещались сначала довольно бестолково — к настоящей инициативе были не приучены, да и откуда? У них все Витольд: война — Витольд, каша — Ромуальдович. Самая горячая голова, Копытко, требовал сразу рвать в ночь и громить. Ему втолковывали: где мы их сейчас сыщем, сами готовы рвать на куски, да некого пока.

Его не убьют, сказал Бобрин первое разумное слово. Хотели бы убить — сразу порешили б, в теплой кровати.

Будет торговля. Это бы хорошо. У нас тут есть два сомнительных поляка. Отдать не жалко. Только это ли нужно аковцам?

Тише по лагерю, не хватало нам еще тут массовой паники. Выставили за порог Макарку, он заявил, что пойдет сейчас всех перебудит. Да ладно, сиди!

Тут я взял слово:

— Понятно, что сегодняшней ночью нам нечего опасаться за Витольда: его не расстреляют. Он им действительно нужен для особых целей. Будут выменивать. Уже, гляньте, рассвело. Нужно ждать следующей ночи.

— Зачем? — раздалось сразу несколько голосов.

— Как стемнеет заново, они потащат его к Гапану.

— Зачем?

— За голову Витольда они купят себе... как бы это сказать... покровительство полиции.

— Почему ж они днем не отведут его туда?

— Нас боятся. Им же понятно, что мы всей силой по лесу разбежимся, оцепим все выходы из леса на Гуриновичи и дальше, до Дворца. Будем отбивать.

Кивают: будем!

— Вот поэтому будут ждать ночи.

— А когда ночь — что нам делать? — уже официально спросил товарищ Бобрин.

— А это я сейчас расскажу.

Глава восьмая

Неман большая река, а на мост без документов соваться опасно, даже очень опасно. Мысль, что кого-то удастся уговорить провезти девочку, спрятав среди тюков или ящиков, Янина отбросила сразу. Тут глубокий тыл, немцы, конечно, ведут себя не как таможенники или тюремная охрана, не протыкают штыками подозрительные возы, но все же позволить Саре даже на время оказаться без непосредственной защиты она не могла. Да и не станет никто стараться ради незнакомых людей. Хотя едут многие: городу нужно есть.

Побрели к берегу, потом вдоль берега по течению, обходя постройки в низкой части. Лесопилки, маслозавод, непонятные мастерские с дворами, набитыми всяким ржавеющим и гниющим хламом, а главное — злющими собаками.

Нужна лодка.