ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

— Схватки начались.

— Отлично. Скоро придет сестра.

Ланарк нащупал под одеялом ладонь Римы. В отсек деловым шагом вошла плотная особа, смерила Ланарка хмурым взглядом и, улыбаясь во весь рот, склонилась над Римой.

— Значит, мы ждем малютку? — проговорила она громко и подчеркнуто членораздельно, как обращаются к слабоумным. — Малютку вроде той, какой вы сами родились в свое время у своей мамочки! Правда, прелесть?

— Я не собираюсь с ней разговаривать, — сказала Рима Ланарку. Она судорожно втянула ноздрями воздух и словно бы о чем-то задумалась.

— Все хорошо, — просюсюкала сестра. — Вам по-настоящему еще не больно, так ведь?

— Скажи ей, у меня болит спина! — огрызнулась Рима.

— У нее болит спина, — повторил Ланарк.

— А вам в самом деле хочется, чтобы муж оставался здесь? Некоторые мужчины очень-очень тяжело такое переносят.

— Скажи ей, пусть заткнется! — Чуть помолчав, Рима добавила злобно: — Скажи, я обмочила кровать.

— Это не то, о чем вы думаете, — пояснила сестра. — Вполне естественная вещь.

Она перевернула матрас и сменила простыню, а Рима тем временем, закутавшись в одеяло, устроилась на подстилке.

— У меня будет девочка, — проговорила она.

— Вот как, — откликнулся Ланарк.

— Я не хочу мальчика.

— Тогда я хочу.

— Почему?

— Кто бы ни появился, хоть один из нас будет ему рад.

— Не можешь не выставить меня неправой при первом удобном случае?

— Прости.

Она вернулась в постель, нахмурилась, скрипнула зубами и некоторое время, держа Ланарка за руку, старательно тужилась. Потом расслабилась и отчаянно выкрикнула:

— Скажи ей, пусть уберет боль у меня в спине!

— Если совсем худо, значит, скоро будет лучше, — утешила сестра. Она прихлебывала чай из фляжки-термоса.

— А! — прорычала Рима, отбросила ладонь Ланарка, стиснула кулаки поверх одеяла и, обливаясь потом, снова принялась тужиться.

Долгое время промежутки беспокойного отдыха чередовались с немыми упорными потугами.

Наконец Рима согнула ноги в коленях, раскинула их в стороны и резко спросила:

— Что происходит?

Медсестра откинула одеяла. Ланарк прислонился к стене напротив изножья постели и устремил взгляд на красную рану, которая росла меж бедер Римы. Шумно вздохнув, Рима закричала:

— Спина! Моя спина! Что происходит?

— Он появляется. Вот уже лицо.

В глубине раны Ланарк разглядел как будто стиснутое личико, высотой в шесть дюймов и шириной вполовину меньше; тонкий, как струнка, нос заканчивался нелепым пятачком, глаза тонули в вертикальных щелках. Рот представлял собой сморщенную дырочку, куда медсестра все время старалась сунуть палец — видимо, чтобы помочь дыханию. Затем рот растянулся в овальное отверстие с чем-то плоским внутри, овал стал расти, заполняя собой рану, плоская поверхность выпятилась наружу куполом, и купол оказался головой, за которую ухватилась рука сестры. Вселенная, казалось, замедлилась и смолкла. В медленной тишине на воздух было поднято крохотное рассерженное существо бледно-лилового цвета; за ним волочился канат из плоти. Существо имело пенис, суставы были согнуты, кулачки сжаты, веки плотно прикрыты, рот разевался в беззвучном крике ужаса и ярости. Рима, с лицом, словно бы исхлестанным бурей, неспешно обратила к нему любящую, одобрительную улыбку. Крохотное существо побагровело, раскрыло один глаз, другой и, несколько раз икнув, издало злой вибрирующий вопль. Вселенная задвигалась с прежней скоростью. Сестра отдала ребенка Риме и суровым тоном приказала Ланарку:

— Пойдите в кухню и принесите две глубокие тарелки.

— Зачем?

— Делайте, что вам говорят.

Ланарк побежал мимо арок, слыша отзвуки проходившей внизу службы. Далекий голос пастыря читал нараспев: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена» [13].

В кухне находился Джек и слушал Ритчи-Смоллета, который сидел, облокотившись о стол.

— Я бы посоветовал вести себя осторожнее, но мы сожгли за собой корабли, и теперь последствий не избежать. А, Ланарк! Как ваши дела?

— Отлично. Можно попросить две глубокие тарелки?

— Поздравляю! Мальчик или девочка? А как мать? — Ритчи-Смоллет взял из стопки две тарелки и протянул Ланарку:

— Спасибо. Мальчик. Мать вроде бы в порядке.

— Был один человек, а стало два — самое лучшее на земле чудо, правда? Надеюсь, вы удостоите меня чести окрестить малыша.

— Поговорю с его матерью, но она неверующая, — отозвался Ланарк, направляясь к двери.

— Вы уверены? Ну ладно. Возвращайтесь, как только сможете, и мы выпьем за их здоровье. В шкафу как будто хранится немного хереса — его используют для приготовления разных блюд.

Отсек, казалось, был весь заполнен женщинами. Рима кормила младенца. Фрэнки лила в таз воду из чайника, сестра выхватила у Ланарка из рук тарелки и сказала:

— Отлично, можете идти.

— Но…

— Тут и без вас негде повернуться.

Бросив еще один ревнивый взгляд на сына, Ланарк побрел прочь, но не в кухню, потому что не нуждался в компании. Внезапно ему захотелось физической нагрузки: пуститься бежать или одолеть подъем. Вблизи хоров он обнаружил винтовую лестницу и по ней быстро достиг еще одного открытого перехода под звездами. Под ледяным ветром Ланарк добрался до другой дверцы. Распахнув ее, он оказался в большой квадратной комнате, пыльной и тускло освещенной прожекторами, расположенными на полу. В центре стояла крутая железная лесенка, вдоль стены лежали в спальных мешках и курили шестеро «Лопухов Казанов». Один из них проговорил:

— Закрой дверь, приятель, и так тут зуб на зуб не попадает.

Ланарк, извинившись, закрыл дверь и направился к лестнице. Холодные ржавые ступени на каждом шагу скрипели и шатались. Вверху, когда тень скрыла его от глаз наблюдателей, Ланарк замедлил ход, стараясь иметь одновременно не меньше трех точек опоры. Пол, куда он вышел, состоял из тонких планок с дюймовыми промежутками. В пробивавшемся снизу свете виднелось подножие еще более крутой лестницы. В стенах спереди, сзади и по сторонам располагались гигантские окна, перегороженные горизонтальными каменными плитами. Ланарк глянул вниз, на черную крышу собора, обрамленную городскими огнями. Он стоял на узких ступеньках высоко в старой каменной клетке и прислушивался к слабому посвистыванию ветерка. С каждым очередным шагом Ланарк напоминал себе, что лестница прочная и что местами она прикреплена брусьями к стене, которая простояла уже не один век и, вероятно, не обрушится просто так, без предупреждения. Наконец он добрался — нет, не до пола, а до узкого металлического моста. Над ним нависал черный механизм. Ланарк различал деревянные балки, большое колесо и колокол, край которого, когда он туда просунулся, оказался на уровне его плеч. Он осторожно потянулся к массивному языку, рассчитывая легонько коснуться стенки колокола, однако при значительном угле отклонения усилий потребовалось больше, чем Ланарк рассчитывал, язык ударился в стенку и обдал его внезапным звонким «дон». Наполовину оглушенный и наполовину опьяненный этим звуком, Ланарк громко рассмеялся, позволил языку упасть и толкнул его обеими руками, поднырнул под ним, когда он шел обратно, и вновь потянулся, чтобы вновь толкнуть. Удары сделались неслышными. Ланарк чувствовал только гулкое дрожание колокола, моста, своих костей, башни, воздуха. Руки у него заныли от усталости. Вынырнув из-под колокола, он схватился за перила, хотя вначале ходивший в них звук ожег его ладони как электрическим током.

Гул постепенно затих. Ланарку почудились протестующие крики внизу, и он, стыдясь, что наделал шуму, взобрался по другой лестнице. Она привела его на перекрытие из деревянных планок — самый верхний этаж, где царила абсолютная тьма, если не считать полоски света под дверью. Ланарк пробрался туда, отодвинул задвижку и вышел на открытую ветрам площадку у подножия подсвеченной прожекторами колокольни. С перекрестка вновь донесся шум; он то усиливался, то стихал. Ланарк предположил, что это рев ветра, и шагнул к парапету, выходившему на некрополь, поскольку звуки шли с той стороны. На фоне пульсирующего зарева вырисовывались самые высокие монументы. Гул, напоминающий хор голосов, сменился глухим бормотанием, запнулся, кашлянул и стих. В темноте по небу поплыли величавые длинные тени, затем они внезапно стали расползаться, а зарево побледнело. Ярче всего теперь светили большие фонари вдоль шоссе. Вдали послышался и стал быстро приближаться пронзительный свист. На изогнутом мосту по дороге к перекрестку показалась цепочка красных пожарных машин с завывающими сиренами, которая устремилась в узкий проезд между некрополем и собором. Воздух начал наполняться транспортными шумами. Ланарк обошел башню и посмотрел на площадь. Ее с грохотом пересекали два грузовика, таща за собой прицепы, полные металлических обломков; потом струйка автомобилей потекла в обратном направлении. На территорию собора въехал самоходный кран, пересек старое кладбище и остановился у стены. Ланарк внезапно ощутил, как заледенели у него уши, руки и все тело, и вернулся к дверце в башенке.