Вид с холма (сборник)

Ну, а про Дом кино рассказывать нечего. Очутившись в престижном ресторане, англичане сникли, весь их вид выражал — подобных заведений мы насмотрелись предостаточно, уж лучше б задержались в детском саду. И нам с ними стало скучно, ведь они почти ничего не пили и, соответственно, как собеседники были неинтересны.

Единственно кто развеселился — это переводчик; в какой-то момент к нам подсели Рудькины приятели и заговорили с англичанами на их родном языке; переводчик воспользовался этим и налег на водку и закуску — уминал все подряд и то и дело подмигивал мне, как бы говорил: «Наконец-то передохну, займусь делом».

…А за окном был потрясающий осенний вечер, тихий, светлый, и я подумал: «Какой-то суматошный получился день. И чего пошел на поводу у Рудьки? Лучше б погулял с собаками».

Разбойники

Мне несколько раз довелось встречаться с разбойниками. Самыми первыми были герои книг, которыми я зачитывался в детстве — они внезапно сходили со страниц, когда я меньше всего их ждал.

В те послевоенные годы отец с заводским товарищем после работы ходил на ночную рыбалку. Они ловили рыбу бреднем на речке Казанке; с рыбалки отец приносил несколько рыбешек, из которых мать варила уху — в нашей семье постоянно не хватало продуктов. Однажды я уговорил отца взять меня с собой, тем более, что Казанка протекала недалеко от нашего общежития. Мы пришли на речку поздно вечером. Уже наступала осень, вода была холодной и, чтобы согреться, после рыбалки, отец с товарищем разожгли костер. Мне наказали быть костерщиком — поддерживать огонь, а сами, размотав бредень, вошли на мелководье в осоку и потащили сеть вдоль берега. Скоро они исчезли в темноте, я только слышал всплески от их движений.

Через полчаса они вернулись, выбрали из сети бьющихся рыбешек, недолго погрелись у костра и снова полезли в воду. Они приходили и уходили еще несколько раз, пока, как мне показалось, не пропали совсем. К этому времени я просто-напросто уснул. Долго боролся со сном — смотрел на лягушек, которые прискакали на свет, на тени от костра в прибрежных кустах; эти тени дрожали, ползли в разные стороны и меняли очертания, превращаясь в разбойников, которые только и ждали, когда я закрою глаза, чтобы расправиться со мной. От страха я крепился изо всех сил — тряс головой, шлепал себя по щекам, но все же мои глаза слиплись. И сразу один из разбойников ударил меня ножом в живот. От боли я заорал изо всей мочи. На мой вопль прибежал отец.

— Что случилось?! — тревожно выпалил он.

И тут, открыв глаза, я увидел, что рубашка на моем животе дымится и тлеет, выгорел уже огромный кусок — с тарелку.

В юности мы с приятелем совершили поход по Закарпатью. Где-то на каменистой дороге между селений, устав от горных переходов, мы посигналили попутному грузовику. Шофер притормозил и кивнул на кузов, где уже сидели парень с девушкой и пожилой небритый мужик. Нас предупреждали, что местные мадьяры не любят русских — считают, что их насильно присоединили к России, — но мы столкнулись не просто с нелюбовью, а с лютой ненавистью. Как только мы залезли в кузов, небритый мужик стал метать в нашу сторону злобные взгляды и с пеной у рта что-то выкрикивать на своем языке. Парень с девушкой успокаивали его, но как-то нехотя, с ленцой, было видно, что и они не питают к нам светлых чувств. А небритый расходился все больше: стиснув зубы и сжав кулаки, он делал выпады к нам и хрипел, а потом вдруг достал перочинный нож. Он корчил из себя «благородного рыцаря», хранителя национальных устоев, на самом деле являлся разбойником — конечно, не с большой дороги, но уж с малой точно. Когда он достал нож, парень с девушкой все же не выдержали и застучали по кабине. Грузовик остановился. Мы вылезли из кузова и больше никаких машин не ловили, а селенья обходили стороной, благо у нас была палатка и мы могли ночевать, где вздумается.

Так же в юности, и вновь в кузове грузовика, я встретил еще одного представителя разбойничьего племени. Как-то летом мы с приятелями решили пройти на байдарках по Оке, но мой отпуск на работе начинался чуть позднее, чем у приятелей. Мы договорились — они отправятся без меня, а я присоединюсь к ним в определенный день в определенном месте. В тот день, вскинув рюкзак, я добрался до аэропорта Быково. Рейса на Рязань пришлось ждать больше двух часов, потом еще час полета на «кукурузнике» и ожидание автобуса до Солотчи, и затем тряска в переполненном «экарусе». Короче, когда до Оки уже было рукой подать, стало темнеть. Я вышел на проселочную дорогу и направился в сторону реки — предстояло прошагать десять-двенадцать километров. Но я прошел меньше половины пути — показался попутный грузовик.

В кузове на лавке сидел плотный короткостриженный парень со шрамом на верхней губе; кисти его рук украшали татуировки. Не успел я примоститься около него, как он протянул руку и, дыхнув на меня спиртным, представился Борисом. И сразу объявил, что недавно освободился, сидел за грабеж и едет на танцы в Дом отдыха на Оке.

— А ты сколько тянул? — вдруг обратился он ко мне — почему-то решил, что с рюкзаком едут только из мест заключения.

Я не успел ответить, как он кивнул на деревню, которую мы проезжали, и предложил «гробануть продмаг»:

— …Точно знаю, его днем закрыли, а сторожа нет.

Похоже, время проведенное за решеткой, его ничему не научило. Я, разумеется, не поддержал его порыв, сославшись на друзей, которые меня «ждут не дождутся» на берегу реки. Парень прищурился и оскалился.

— Не темнишь?.. А что везешь в рюкзачке-то?

— Да ничего особенного. Свитер и пару консервов.

Но попутчик мне явно не верил. Нахмурившись, он засучил брючину и достал из носка финку и демонстративно стал втыкать ее в настил кузова. Я напрягся, приготовился к любой выходке парня — кто знает, что ему втемяшится в голову. К счастью, грузовик подъехал к Дому отдыха, парень бросил: «Бывай кореш!» и спрыгнул на землю. Понятно, этот парень тоже не был разбойником с большой дороги, — всего лишь с проселочной.

С более серьезным разбойником я столкнулся спустя несколько лет, когда помогал «Обществу защиты животных». У меня был старый «Запорожец» и по просьбе «Общества» я возил бездомных животных в приюты и ветлечебницы. Однажды мне предстояло отвезти двух дворняжек в подвал, где временно содержались «ничейные» собаки — им подыскивали хозяев. Вместе с собаками обитал некий бездомный Николай; в его обязанности входило кормить и выгуливать животных, за что «Общество» установило ему небольшую зарплату и предоставило жилье — в подвале имелась кое-какая мебель. Николая предупредили, что я привезу собак на своей машине, а мне о нем сказали только одно: «Бездомный Николай, наш сторож».

Когда я постучал в подвал, раздался лай и сиплый кашель. Дверь открыл дремучий мужик, с квадратной физиономией и тяжелым взглядом исподлобья. Пропустив меня с собаками в темное помещение, он закрыл толстую железную дверь на два засова и, пока я знакомился с собаками в подвале, сел на табуретку и закурил. И тут я совершил ошибку — попросил у него сигарету (свои оставил в машине). Он молча пододвинул ко мне пачку. Я сел рядом и тоже закурил — думал: «мы оба любители собак и найдем общий язык». Но собачий сторож сразу поставил меня на место:

— Что ж катаешься на собственной тачке, а сигареты стреляешь?

— Да в машине оставил, сейчас принесу, — пробормотал я.

— Потом принесешь, — просипел сторож и стал играть большим кухонным ножом на столе.

«Везет мне на любителей ножей», — подумал я, сразу вспомнив и разъяренного мадьяра и парня уголовника в кузовах грузовиков.

— И сколько стоит твоя тачка? — подал голос сторож.

Я объяснил, что машина старая и стоит всего ничего.

— А для вашего брата все мелочь, — сторож резко воткнул нож в пол.

Стало ясно — для него, бездомного, всякие москвичи, имеющие квартиры, да еще раскатывающие на собственных машинах — классовые враги. Чтобы наш разговор не зашел слишком далеко, я встал.