Ночью на белых конях

А девушка внизу, наверное, вместе с другими прикладывалась к бутылке. Академик отвернулся от окна, испытывая чувство, похожее на зубную боль. Она, верно, и курила вместе со всеми. Крупные мускулистые ноги девушки белели во мраке. До чего же они здоровенные в самом деле. В его время, он помнил, во всем городе была одна-единственная полная девушка… Но что думать об этом. Сейчас надо будет объяснить племяннику, зачем он его вызвал. А он и сам не знает зачем. Старческое одиночество вовсе не причина для того, чтобы беспокоить беззаботных молодых людей.

Когда спустя четверть часа Сашо позвонил у двери, академик уже кое-что придумал. Он встал и неторопливо открыл юноше. Сашо вошел чуть небрежно и торопливо, словно вышел за сигаретами и на минутку забежал к дяде.

— Знаешь, когда я был молод, я тоже играл в бильярд, — сказал академик. — До пятидесяти карамболей делал.

Племянник недоверчиво взглянул на него. Такие тощие руки и пятьдесят карамболей — совсем неплохо.

— Верю, дядя, только никак не могу себе это представить.

— Почему?

— С тех пор как я тебя помню, ты всегда был пожилым и очень серьезным, — ответил юноша. — Да на мой взгляд, ты и сейчас такой же, ни на день не постарел.

Они вошли в кабинет. Сашо уселся в кресло, стоявшее у письменного стола.

— В молодости я был такой же, как и все, ничем не выделялся.

— Неужели даже выпивал? — Сашо искренне рассмеялся.

— Нет, в те годы у нас еще не было так называемой «золотой молодежи»… Считалось неприличным ходить по ресторанам.

— Как же вы развлекались?

— Играли в бильярд, в карты… Зимой катались на коньках.

— А в карты во что играли? В покер?

— Нет, порядочные люди в покер не играли… Я играл в вист. А дед твой, он ведь учился в России, играл просто замечательно. Каждый вечер ходил в «Юнион-клуб», там у него были постоянные партнеры.

— А я-то удивлялся, в кого это я пошел! — засмеялся Сашо.

— Почему? Ты тоже хорошо играешь?

— А как же иначе?.. При моей-то математической памяти… В картах я могу допустить только теоретическую ошибку, практическую — никогда!

Они еще ни разу не говорили на такие темы. Урумов с любопытством смотрел на племянника:

— А еще что? Я хочу сказать, как вы еще развлекаетесь?

— Ну как… Немного секса, немного плавания, немного подводной охоты…

— Немного спиртного.

— Это уж как придется. Но вообще-то на спиртное я не слишком падок.

— Да, ты разумный юноша.

Сашо как будто снова обиделся.

— У меня вовсе не спекулятивный ум, дядя. И но практичный тоже. Самое большое, что можно про него сказать, это что он комбинативный.

— Да, вы, молодое поколение, вообще реалисты, — сказал академик, и это отнюдь не звучало как комплимент.

— По-твоему, это плохо? — шутливо спросил юноша.

— Не плохо, если не перебарщивать. Как, по-твоему, почему в Англии не было революции?

Сашо промолчал. Видно, для дяди понятия «практический человек» и «реалист» так же мало отличаются друг от друга, как «практический человек» и «корыстный человек».

— Знаешь, зачем я тебя позвал? — внезапно повернул разговор дядя. — У меня совсем из головы вон, что «Просторы» заказали мне статью… А я через несколько дней уезжаю за границу. Не слишком далеко — в Венгрию. Так что придется тебе заняться этой работой.

— «Просторы»? — удивленно спросил Сашо.

Журнал был литературный, зачем им понадобилась дядина статья?

— Ты за ним не следишь? — в свою очередь удивился старик. — А у них очень солидная научная рубрика.

— Не обращал внимания.

— Мне, естественно, заказали научную статью. Скажем, в таком роде — микробиология и ее современные проблемы.

— Популяризация?..

— Не совсем. И в этом все дело. В статье должны сочетаться эссеистика, публицистика и, как они выражаются, прогнозы посмелее. Хотя мне это не слишком нравится.

— Сколько страниц? — коротко спросил Сашо.

— Около двадцати.

— Многовато же они хотят впихнуть в двадцать страниц… Это материя серьезная!

Глаза у него заблестели.

— Я им сказал то же самое. Ну, скажем, тридцать… Возьмешься?

— Интересный эксперимент! — проговорил Сашо. — Прогнозы!.. А что, дядя, без прогнозов любая наука слепа… Интересно только, какие прогнозы хотят они услышать от нас? Как выводить в инкубаторах писателей?

— Во всяком случае, тут ты не слишком увлекайся. Журнал достаточно серьезный, и мне бы хотелось, чтобы ты как следует постарался.

— Будь спокоен, — заверил юноша.

Но академик и в самом деле был спокоен. Послеобеденный кошмар прошел, и теперь он чувствовал необыкновенную легкость, словно с его души свалился какой-то огромный груз.

— Имей в виду, заплатят они хорошо… Около пятисот левов. Я дам тебе авансом половину этих денег, чтобы ты мог спокойно работать.

— Спасибо, дядя. — Сашо был тронут.

— Хочешь, я дам тебе ключи от дачи? Там очень хорошо работается.

— Не стоит, — отказался Сашо. — Слишком много времени будет уходить на дорогу.

— Это не проблема. Я и без того хотел оставить тебе машину. Не бросать же ее на улице, все-таки кто-нибудь да должен за ней присматривать.

— А шофер? — спросил юноша, почти испуганный этой блестящей перспективой.

— Шофер? Ты же знаешь, я никогда не держу шофера летом.

Это было верно. Летом машину водила тетка. И водила очень хорошо, прямо по-мужски. Шофером у академика работал какой-то наполовину глухой, наполовину слепой пенсионер, который вечно спал, опустив на руль голову. Но зато с ним не были страшны никакие аварии.

Скорость в пятьдесят километров он позволял себе только на прямых участках шоссе за пределами города. Они немного прошлись на его счет, потом академик смущенно взглянул на часы.

— Ну ладно, теперь ступай! — сказал он. — Тебя ведь ждет бильярд!

— Да нет, там уже закрыто.

— Все равно, значит, ждет что-нибудь другое… Ступай, ступай…

Никто нигде его не ждал. Сашо вообще не любил свиданий, он ревниво охранял свою свободу. К чему связывать себя заранее, если в Софии полно мест, где и так можно повидаться с друзьями. Все же минут через десять он ушел. На этот раз дядя проводил его до самой прихожей. Сашо не успел даже удивиться этому необычайному вниманию. Что это со стариком в самом деле? А впрочем, ничего особенного — по отношению к нему дядя всегда был щедрым.

Проводив племянника, академик снова вернулся к себе в кабинет. На душе было все так же легко, словно тягостное чувство одиночества покинуло его навсегда. Небольшая альтруистическая оргия, только что отбушевавшая у него в кабинете, наполняла его гордостью и удовлетворением. И неважно, что по сути дела эта оргия была порядком легкомысленна. Он просто поддался порыву, естественному для старого и одинокого человека, жаждущего чьей-нибудь близости. И как всякий старый и одинокий человек, инстинктивно чувствовал, что в обмен на эту близость он не может предложить ничего, кроме щедрости.

Не хотелось подходить к окну, не хотелось садиться за письменный стол. Самое лучшее — принять таблетку, гексадорма и хоть раз выспаться по-человечески — без мыслей, с чистым сердцем и покойной совестью.