mASIAfucker

На темной площади возле закрытого ларька стоял узбек приблизительно моего возраста. У него не было одного глаза и двух пальцев на правой руке. Зато рубашка была модного оранжевого цвета.

За его спиной, возле вокзала, таксисты выкрикивали душманские названия городов: Коканд! Бухара! Фергана! Самарканд!

Я угостил парня сигаретой. Он прижал руку к груди, поклонился и сказал:

— Рахмат!

— Помоги мне. Мне нужно уехать из этого города. Докуда отсюда можно доехать? Какие города здесь рядом?

— Здесь рядом — всякие города.

— Мне нужен большой город. Маленький не нужен. Чтобы была гостиница и авиакасса. Билет на самолет покупать буду. Понимаешь?

— Понимаю.

— Фергана — большой город? Там есть кассы?

— Фергана — пиздец, маленький город!

— А Самарканд?

— Самарканд — пиздец, большой город!

Я подошел к толпе таксистов и громко крикнул: «Самарканд!» После небольшой драки среди водителей нарисовались три финалиста, готовые отвезти меня до автобуса, идущего в пиздец, большой город Самарканд.

За десятилетие без Советской власти узбеки почти совсем разучились говорить по-русски. Водители, взмахивая руками, что-то мне объясняли, а я почти ничего не понимал.

В конце концов, черный азиат с кустистыми бровями просто взял мой рюкзак, положил его в багажник своего антикварного транспортного средства, и мы поехали.

Ехать молча в Центральной Азии считалось верхом неприличия. Водитель развлекал меня светской беседой:

— У нас дороги лучше, чем в России. И питание у нас лучше, чем в России.

— Вы были в России?

— Никогда не был. А ты кушал в наших чайханах?

— Нет.

— У нас все блюда… как сказать?., для мужской силы. Попробуй.

— Зачем мне здесь мужская сила? У меня жена — за четыре тысячи километров отсюда.

— С собой возьмешь. Или здесь используешь. У нас цивилизованный город. Бары, шлюхи на каждом шагу. У нас все есть!

— Шлюхи? Русские?

— Почему? Разные. Негритянки есть. Я один раз итальяночку отодрал. Я тебе говорю: мы нормальный город.

— И местные есть? Узбечки?

— Конечно! Знаешь, какие нежные!

— В шароварах? С золотыми зубами?

— В русских платьях. Нежные. Сходи в любой клуб. Тебе понравится.

В этих краях есть клубы! Отдам два пальца на левой ноге, чтобы услышать, какая музыка играет в клубах города Ташкента!

Мы припарковались на асфальтированном пустыре. Водитель сказал, что сейчас придет. Не было его долго. Вернувшись, он сказал, что менты, суки, обложили, ходить опасно, но он договорился: автобус ждет, я могу ехать.

— Ну так пошли?

— Какое, пошли! Деньги давай! Деньги!

— В смысле?

— Я заплатил за твое место в автобусе! Если бы менты увидели, что ты платишь, тебя бы сняли с автобуса! Давай! Давай! Скорее плати! Автобус уходит! Скорее!

Я вытащил из кармана пачку узбекских денег, и водитель долго отсчитывал свою долю. Быстро пересчитывая купюры, он пополам порвал одну, но не обратил на это внимания, бросил половинки на пол и стал считать дальше.

Потом я схватил рюкзак, и мы бегом добежали до автобуса. Таксист махал руками и кричал по-узбекски.

Я заскочил внутрь, и автобус сразу же тронулся. Пассажиры выдохнули: «Аллах акбар!»

Когда-то, в предыдущей жизни, наш междугородный автобус был американским школьным автобусом. Потом из него вынули все стекла, ободрали обшивку с кресел и украсили рекламными наклейками товаров, которые никогда не продавались в этих широтах.

Белых среди пассажиров не было. Были типы в тюбетейках, выглядящие так, будто их верблюд с привязанным пулеметом едет багажом, а хозяин, прикола ради, решил попутешествовать налегке. Все курили. Когда курить надоедало, они протягивали недокуренную сигарету соседям: «Хочешь?»

Свободное место обнаружилось только в самой дальней части салона. Я сел, засунул рюкзак под сиденье, закрыл глаза.

Какое-то время я просто сидел. Потом подумал, что пошли уже вторые сутки, как я не ел, вспомнил о печенье, купленном еще в Казахстане, достал рюкзак, порылся в нем, но печенья не нашел, оно пропало, и я убрал рюкзак обратно.

В рюкзаке лежало не просто много денег. В моем рюкзаке лежало больше денег, чем было у остальных пассажиров автобуса, вместе взятых.

Было жарко. В проходе между сиденьями стояли алюминиевые бидоны с жидкой грязью. Пассажиры засасывали немного жижи в пластиковые бутылки, пили и передавали соседям.

Я еще раз закрыл глаза. Ко мне тут же подошел юноша, который сказал, что мне пора заплатить за проезд.

— Я же уже платил.

— Когда?

— Я заплатил таксисту, который меня сюда посадил. Он сказал, что заплатил за дорогу сам.

Юноша сходил к водителю, посовещался с ним, вернулся, долго говорил узбекские слова, среди которых удалось разобрать «пидораса гнойная», а потом объяснил, что таксист не отдавал им ни единого узбекского сума и поэтому мне все-таки придется заплатить.

Иногда автобус останавливался и подбирал попутчиков. Сидячих мест давно не было. Новые пассажиры оставались стоять.

На одной остановке внутрь вошли плешивый горбун, узбекская женщина с нарядной маленькой девочкой на руках и военный в форме.

Честно сказать, я устал, как собака. Я хотел спать. Но я не мог видеть стоящую надо мной женщину с ребенком. Я встал и уступил ей место. Сидевшие вокруг мужчины посмотрели на меня с интересом.

Военный подмигнул мне, показал, что, как и у всех приличных азиатов, у него имеется полный рот золотых зубов, и спросил, откуда я. Сам он — прапорщик Узбекских ВС. Уволился и едет домой. Я сказал, что рад за него.

— Тебя как зовут? А меня — Абдула-Умар. Двойное имя, понимаешь?

— Очень приятно.

— Ты куда едешь?

— Во-он туда.

— И что там?

— Я думал, ты знаешь, что там.

Грохоча на выбоинах в дороге, завывая турецкими голосами в динамиках, воняя азиатскими папиросами и бараньим салом, автобус ехал вглубь пустыни Кызылкум, а я ехал внутри его.

Самарканд. (Время пребывания: 5 суток)

Я нанял Абдулу-Умара. До самого четверга я обзавелся Пятницей, и обошлось мне это меньше, чем в $10.

Мы болтали всю дорогу до Самарканда. Золотые зубы прапорщика блестели в темноте. К моменту, когда мы проехали горный перевал, называвшийся «Ворота Тимура», молодой и чернокожий Абдула-Умар предложил, чтобы сегодня я переночевал у него.

Я спросил, женат ли он.

— Да. Два раза.

— По очереди? Или одновременно?

— Сейчас у меня есть две жены.

— Жена… в смысле, две твои жены не будут возражать, что ты посреди ночи приволок домой чужого человека?

Абдула-Умар не понял, о чем я.

Мы вылезли на темной, неосвещенной улице Самарканда, пересели в такси, еще немного проехали, а потом долго шли в темноте вдоль бесконечного забора. Я не видел дороги, а она была неровная, и я спотыкался, не успевал за прапорщиком.

В горах, окружавших город, шла гроза. В полной тишине блестели изгибы молний, но ни дождя, ни грома не было. Это была очень необычная гроза.

Проснулся я в пустой комнате загородного дома Абдулы-Умара. Пол был в несколько слоев укрыт мохнатыми коврами. Кровати не было, и спал я на накиданных на пол подушках.

В туалете вместо туалетной бумаги висел узорный металлический кувшинчик. Инструкции не прилагалось. Как использовать кувшинчик, я не знал. Возможно, внутри кувшинчика жил старик Хоттабыч, и бумагу нужно было спрашивать у него.

Еще в комнате, прямо на коврах, валялись забытые женщинами прапорщика шароварчики. Я внимательно изучил, как они устроены.

Абдула-Умар принес в комнату низенький столик, ополоснул пиалы, сделал мне и себе чаю. Еще он принес в комнату маленький телевизор.

Канал, как я понял, был самаркандский.

— Как ты?

— Жарко здесь.

— Понимаю. У вас сейчас, наверное, снег?