ЖИЗНЬ И ВРЕМЯ МИХАЭЛА К.

Все два часа дороги К. притворялся, что спит. Один раз мужчина, который сидел напротив, осторожно выдвинул ногой коробку и открыл – видно, искал что поесть. Увидев пепел, он закрыл коробку и задвинул обратно под ноги К. Тот наблюдал за ним из-под полуприкрытых век, но не пошевелился.

В пять вечера их высадили в Тоус-ривер. К. в нерешительности стоял на платформе. Они могут обнаружить, что он сел на другой поезд, и отправят его обратно в Вустер или упрячут в тюрьму, в этом холодном, открытом всем ветрам городишке, за то, что у него нет разрешения на въезд, а может, тут у них на линии все время оползни, и разрыв путей, и взрывы по ночам, и развороченные рельсы, и им все время нужна такая рабочая команда из пятидесяти человек, чтобы возить ее туда-сюда неизвестно сколько лет, кормить кашей и чаем, чтобы люди не околели, и ничего им не платить. Однако охранники свели их с платформы, молча повернулись и ушли, оставив их на припорошенных угольной крошкой запасных путях; теперь им разрешалось вернуться к их прежней жизни.

Ни минуты не мешкая, К. перешел пути, нырнул в дыру в заборе и пошел по тропинке, которая вела от станции к оазису бензоколонок, придорожных закусочных и детских площадок у шоссе. Когда-то яркие раскрашенные кони-качалки и карусели облупились, бензоколонки давно не работали, но лавчонка с фирменным знаком кока-колы над входом и корзиной с пожухлыми апельсинами в витрине как будто торговала.

К. подошел к двери и уже перешагнул порог, но ему навстречу вдруг кинулась старушонка в черном. Не успел он опомниться, как она вытолкала его за порог и с лязгом заперла перед его носом дверь. Он заглянул в дверное стекло, постучал и показал десятку, но старуха даже не взглянула и скрылась за высоким прилавком. Двое его недавних спутников, которые шли за ним следом, видели, как его вытолкали из лавки. Один из них набрал в горсть гравия и со злобой швырнул в окно лавчонки; потом они ушли.

К. остался. За стеллажом с книгами в бумажных обложках, между корзинок с конфетами он и теперь видел край черного платья. Он прикрыл глаза ладонями и стал ждать. Стояла тишина, только ветер свистел в вельде да поскрипывала вывеска над головой. Немного погодя старуха приподняла голову над прилавком и встретилась с ним взглядом. На ней были очки в массивной черной оправе, серебряные волосы гладко зачесаны назад и туго стянуты на затылке. На полках позади нее К. разглядел консервные банки, пакеты с мукой и сахаром, стиральные порошки. На полу перед прилавком стояла корзина с лимонами. Он опять поднял над головой десятку и прижал ее к стеклу. Старуха не двинулась с места.

Он отвернул водопроводный кран возле бензонасоса, но вода не шла. Тогда он напился из крана за лавочкой. На пустыре за бензоколонкой стояло десятка два-три старых машин. Он подергал дверцы одной, другой, потом нашел незапертый кузов, заднее сиденье в нем было снято, но у К. не было сил искать дальше. За горы садилось солнце, и облака засветились оранжевым светом. К. захлопнул дверцу, лег на пыльный выгнутый пол, положил под голову коробку с прахом и сразу же заснул.

Утром лавчонка открылась. За прилавком теперь стоял высокий мужчина в костюме цвета хаки, и К. без всяких помех купил у него три банки фасоли в томате, пакет сухого молока и спички. Он зашел за бензоколонку и развел костер; покуда разогревалась банка с фасолью, он насыпал на ладонь молочного порошка и слизал его.

Поев, он пошел по автостраде, солнце было у него справа. Он шел ровным шагом весь день. Спрятаться здесь было негде – вокруг раскинулась поросшая редким кустарником каменистая равнина, колонны машин проезжали и в ту и в другую сторону, но он не обращал на них внимания. Когда стемнело, он свернул с дороги, перелез через изгородь и расположился на ночлег в высохшем русле реки. Развел костер и съел вторую банку фасоли. Придвинувшись поближе к тлеющим уголькам, он заснул; в ветвях деревьев возились птицы, по камням пробегали чьи-то лапки, но он ничего не слышал.

Попав в вельд, он понял, что идти тут спокойнее. Он шел весь день. Под вечер ему повезло – он сбил камнем дикого голубя, когда тот в сумерках усаживался на ветку в терновнике. Он свернул ему шею, ощипал, зажарил, насадив на кусок проволоки, и съел вместе с последней банкой фасоли.

Утром его грубо разбудил старик крестьянин в рваном военном кителе. Непонятно, почему он так злобно орал на него.

– Да я только спал тут, я же ничего не сделал, – защищался К.

– Не нарывайся на беду! – кричал старик. – Найдут тебя в вельде – убьют! Сам на рожон лезешь! Уходи!

К. спросил, куда ведет шоссе, но старик замахал на него руками и начал забрасывать землей остатки костра. К. ушел и около часа шагал по шоссе, но вокруг все было спокойно, и он опять перелез через изгородь.

В кормушке у запруды он нашел остатки еды и наскреб полжестянки маиса и костяной муки, развел их в воде, сварил и съел скрипевшее на зубах месиво. Потом собрал в берет все, что еще оставалось у запруды. «Наконец-то меня кормит земля», – подумал он.

Тишина была такая, что он слышал, как хлопают одна о другую штанины. И пустота – от горизонта до горизонта. Он поднялся на холм и лег на спину, вслушиваясь в тишину, чувствуя, как солнечное тепло проникает в его кости.

Из кустов выбежали какие-то странные существа – маленькие собачки с огромными ушами, и тут же умчались прочь.

Я могу жить здесь всегда, думал он, до самой смерти. Никаких событий не будет происходить, каждый новый день будет таким же, как вчера, не о чем даже будет рассказывать. Беспокойство, которое владело им на шоссе, постепенно утихло. Иногда он шагал и думал: сплю я или бодрствую? – и не мог ответить на этот вопрос. Теперь он понял, почему люди бегут от шума городов и загораживаются милями тишины; он понял, что им, наверное, хочется навсегда завещать эту тишину своим детям (хотя не был уверен, есть ли у них на это право); а может, тут остались какие-то забытые уголки или полоски меж оградами, думал он, которые еще никому не принадлежат. И, если высоко взлететь, их можно увидеть.

В небе, с юга на север, пролетели два самолета, оставляя за собой волны шума и белые хвосты, которые медленно блекли в небе.

В закатных лучах солнца он поднялся на последние холмы, подступавшие к Лайнсбургу; когда он перешел мост и ступил на широкую главную улицу, небо стало темно-фиолетовым. Он шел мимо заправочных станций, магазинов, закусочных – все было закрыто. Затявкала собачонка и уже не могла остановиться. Другие собаки тоже подняли лай. Уличные фонари не горели.

Он стоял перед полутемной витриной, где была выставлена детская одежда, и тут прохожий, миновавший его, остановился и вернулся назад.

– Сейчас зазвонит колокол – начнется комендантский час, – раздался голос у него за спиной. – Лучше вам уйти отсюда.

К. обернулся.

Мужчина, стоявший перед ним, был моложе его, в зеленой с золотыми позументами форменной куртке, в руках деревянный чемоданчик с инструментами.

Что увидел перед собой незнакомец, он не знал.

– Вам плохо? – спросил молодой человек.

– Я не хочу делать остановку, – сказал К. – Я иду в Принс-Альберт, путь далекий.

Но он все же пошел с незнакомцем к нему домой и, поужинав супом с хлебом, проспал ночь под его крышей. В семье было трое детей. Пока К. ел, младшенькая девочка сидела у матери на коленях и не сводила с него глаз, хотя мать время от времени что-то шептала ей на ухо. Двое постарше уткнулись в тарелки. К. долго не мог решиться, потом наконец заговорил о своем путешествии.

– Недавно я встретил старика. – начал он. – так он мне сказал, тут убивают людей. Увидят кого на своей земле и стреляют.

Его друг покачал головой.

– Никогда о таком не слышал, – сказал он. – Люди должны помогать друг другу, я так считаю.

Эти слова запали ему в голову. «А я в это верю – что люди должны помогать друг другу?» – размышлял он. Сам он может помочь, а может и не помочь, заранее сказать трудно, и так и сяк может случиться. Похоже, у него нет никаких убеждений, во всяком случае, насчет помощи людям. «Может, я каменный», – подумал он.