Центр

Она где-то читала, что на загнивающем Западе, на роскошных трансатлантических лайнерах специально на рейс нанимают молодую парочку на роль идеальных влюбленных. Якобы не видящих ничего вокруг себя, поглощенных друг другом, танцующих весь вечер только друг с другом и… глаза в глаза. Конечно, манекенно-безупречных внешне. Разумеется, пылающих от восторга и страсти. И, разумеется, публика не должна догадываться, что они — статисты напрокат, что имитируют неутомимость в танцах и нежностях для того, чтобы она, почтеннейшая публика, почтеннейшие зевающие толстосумы не очень-то зевали, чтобы воодушевлялись и приободрялись, глядя на юную безупречную пару и украдкой вздыхали: «Были когда-то и мы рысаками». Так вот, в первый год они с Юрой без всяких вознаграждений, вполне добровольно и, самое главное, вполне естественно были такой парой, катализатором, идеальной моделью везде, где бы ни появлялись. Она дала ему все и получила все.

Она знала, что это только начало, что чудеса будут продолжаться и дальше, но то будут другие чудеса. Что не стоит ни с чем спешить, но непозволительно и медлить.

В конце второго года она настояла, чтобы сложная операция по обзаведению собственной квартирой была-таки доведена до конца. И Юрину маму они любят, и Катиных родственников уважают, и на даче летом пожить — одно удовольствие (электричкой от Павелецкого 20 минут) — все так, но… пора было строить прочные, долговременные формы общения.

Начисто, без помарок определять, как они будут жить друг с другом. А для этого годилась единственная ситуация: остаться с глазу на глаз — без подсказки, опеки, советов и доброжелательств. Материал был, пора было опробовать этот материал под серьезной нагрузкой. Без хи-хи-ха-ха, без необязательности временного, пусть даже вполне сносного или даже более чем сносного, жилища, без необязательности всегдашней возможности каких-то куда-то переездов и перемещений. Мужчина и женщина — этот пункт был освоен и отработан полностью. Естественным следующим пунктом являлось: Дом.

И все получилось. Его и ее родственники переместились, поменяли адреса, кое-кто немного потерял в площади, на каком-то этапе кому-то дали небольшую доплату, и — не из пены морской, а из проворота всего этого многосоставного, сложнообдуманного механизма — появилась отдельная, малогабаритная двухкомнатная квартира. «Ваше гнездышко», — как говорила Катина мама. «Мой дом — моя крепость!» — так, по всеобщему убеждению, говорили или должны были говорить англичане. Но Екатерина Николаевна не питала тогда к ним никаких недобрых чувств. Не питала вообще никаких чувств. Не до англичан было.

Затем их стало трое: родился Боря. Сейчас ему пять. На четвертом году появилась машина. Ее, можно сказать, родил муж. Зарабатывали они тогда уже прилично, хотя это и было еще до Юриной защиты. Но можно сказать и так: всего лишь прилично. Ни в чем себе не отказывали, а значит, ничего и не откладывали. С дотациями или даже с любой формой подкормки от родителей было покончено, как только они переехали в свой малогабаритный чертановский замок. Понятие «Дом» включало для нее не только возможность уединения, но и способность к выживанию. Словом, она так настояла, а муж, муж ничего плохого, кроме хорошего, в этом не усматривал. Способность к выживанию они продемонстрировали великолепно, но, уж конечно, какие там излишки на сберкнижке! Машину, можно сказать, Юра изобрел, выдул из воздуха.

Усилие продолжалось без малого год. Юра — парень мастеровой и быстро пустил корни среди завсегдатаев самодеятельного клуба любителей «мотора». На лужайке, лежащей между тремя длиннющими белыми линкорами панельных девятиэтажек, стояло небольшое, безобразно индустриального облика строение ТЭЦ. Тоже белое и вообще издали смахивающее на украинскую мазанку. На асфальтовом пятачке около ТЭЦ досужие мужички-пенсионеры соорудили столик и скамейки, дабы с удобством и без устали забивать доминошного козла. Мужички среднего возраста отнеслись к забою сего бессмертного, как птица Феникс, животного без особой страсти. За стол садились редко, но часто останавливались около, гуляя с детьми, посланные ли на спецзадание женами в местный универсам или просто возвращаясь с работы. Вскоре одна из стенок ТЭЦ обросла мотохламом: кто-то что-то чинил, кто-то красил, объявились и спрос и предложение на операции обмена шила на швайку. Большей же частью толпились просто зеваки, болельщики, горячо обсуждавшие дальнейшие перспективы полуразобранного мотоцикла и остова неведомого миру, но явно доисторического аппарата, владельцу которого явно не давали покоя лавры Кювье, способного восстановить по одной кости облик вымерших чудищ. Юра тоже ходил на спецзадания и тоже, пять раз в неделю, возвращался с работы. К судьбам вышеупомянутого козла он оставался вполне равнодушен, но среди текучего коллектива импровизированной мехмастерской под открытым небом вскоре стал своим человеком. Короче говоря, однажды он пришел домой и сказал Кате: «Слушай, нужно тыщу триста. Можно «Запорожец» купить. Драндулет, заезженный, конечно, вусмерть, но на ходу». — «Так ведь нету, Юрочка», — спокойно ответила Катя, потому что денег действительно не было, и он это знал.

Он это знал, но тут уже вмешалось то, что выше знания: увлеченность. Ну вот, загорелось, и все тут! Катя не возражала. Мужчину тянет к мужчинам — дело естественное. Это все укладывалось в ее модель. Не все же ребенок да жена — это она понимала. У одного футбол до фанатизма, у другого рыбалка — вся квартира в спиннингах да банках и мешочках с наживкой, а у него «мотор». Ладно, что-нибудь в этом роде у мужчин должно быть. Это она слыхала (уж не из маминых ли разглагольствований об искусстве личной жизни у женщины?) и сама знала, согласна была, что это так. Что так этому и следовало быть. Сводились эти идеи, грубо говоря, к тому, что лучше уж, чтобы муж забивал козла, чем смотрел на козочек этак пятидесятого года рождения. Если он не увиливает, не халтурит в ролях добытчика, мужа, отца, то хобби — если не слишком разорительное и не слишком экстравагантное — это его святое право.

С помощью двух местных корифеев Юра при осмотре так раскритиковал состояние драндулета, так неопровержимо доказал, что это просто груда лома, что обескураженный владелец съехал с первоначальной цены на семь сотен. Юра загнал свой гоночный велосипед и красавец «Адидас», тренировочный костюм, подаренный ему по случаю окончания института. В результате этих операций он стал обладателем движимого имущества, «Запорожца», который, правда, двигался только от случая к случаю, в основном под горку и с помощью энтузиастов, разгоняющих его сзади. Быстро выяснилось, что Юрино красноречие при сбитии первоначальной цены оказалось отнюдь не преувеличением. Мотор глох по любому поводу и даже без оного, электропитание никуда не годилось, передняя панель с приборами управления отсутствовала вовсе, дверцы не закрывались и висели на честном слове. Больше всего этот «Запорожец» напоминал старый диван с торчащими из него пружинами, который кое-как поставлен на заплатанные колеса, выуженные не иначе, как на свалке.

Год, без малого год отдал Юра, чтобы вдохнуть жизнь в этот рыдван. Перебирал мотор и тормозную систему, доставал запчасти, красил, выстукивал мелкие вмятины. Помощники, конечно, нашлись, когда за бутылку, когда за так, за треп или за «одолжи домкрат на пару часов». Словом, какие счеты, «свои люди — сочтемся».

Долго та сказка сказывалась, но и дело делалось. И однажды «Запорожец» предстал перед Катей, ну… если и не как с конвейера, то все-таки вполне в товарном виде: свежевыкрашенный, с новыми (закрывающимися) дверцами, на новых колесах, с прямо-таки приличным салоном, со всем полагающимся набором фар, подфарников и тормозных огней. И самое главное, он не только предстал, но и после того как Катя с сыном на руках села рядом с мужем, без всяких взрывов, чиханий и тарахтения резво взял с ходу и, ритмично пофыркивая, поплыл с семейством Гончаровых на борту. Поплыл, побежал, направляемый рукой штурмана, пилота, шофера, то есть Юрия Андреевича.