Гром небесный

Каждый раз, когда кто-нибудь из собак шевелился, Мария бросала на них взгляд. В конце концов, в 8 часам она встала, чтобы накрыть на стол. Видя, что она ставит только две тарелки, я спросила её, будем ли мы ждать Леандра.

— Это бесполезно, — сказала она всё тем же своим неизменным тоном. — Если он успел сесть на последний поезд, то рано или поздно всё равно приедет. Сейчас поезда ходят по зимнему расписанию.

Как только мы закончили ужинать, Мария отвела собак в ригу. Когда она вернулась, я спросила, вернула ли она Дика.

— Нет, — ответила Мария. — Из-за ветра его всё равно не дозовёшься. И вообще он всё равно нас не послушает.

— Хотите, я пойду его поищу?

— Лучше оставить его на улице. Если вы заставите его вернуться силком, он будит скулить всю ночь, а из-за него будут скулить все собаки.

После этого мы поднялись спать.

Я никак не могла заснуть. Долгое время я прислушивалась к ночным шумам. Я думала о Брассаке. Я видела его мертвецки пьяным в баре, где встретила его. Возможно, он столкнулся с Марселем. Я заволновалась. Однако я знала, что Марсель очень дорожит своим спокойствием, и это меня немного успокаивало. Ещё я думала о Марии, о тех вечерах, которые она, должно быть, проводила одна, прислушиваясь, подстерегая каждое движение собак. Со времени «визита» Марселя я чувствовала, что она привязалась ко мне, и я тоже её полюбила. Но её манера поведения по утрам была мне не по душе. Более того, она была слишком скрытная. Но, думая о той жизни, которой она жила с тех пор, как осталась здесь одна с Леандром, я просто не могла на неё обижаться.

11

Меня разбудил голос Леандра. Была ночь, и я сразу же поняла, что проспала не очень долго. Очевидно, Леандр был на кухне. Я слышала, как он орёт и зовёт Марию.

Он опрокинул стул. А потом я тут же услышала тяжёлые шаги Марии, спускавшейся по лестнице. Я встала и торопливо оделась. Когда я пришла на кухню, Мария разжигала огонь. Брассак смотрел на неё, водрузив локти на стол. Она не успела одеться и потому была в белой ночной рубашке, очень просторной и такой длинной, что она доходила ей до пят. Под столом что-то шевелилось. Я подошла ближе. В ногах у Брассака намывалась маленькая, совсем чёрненькая собачка.

Брассак начал беспричинно смеяться, а потом сказал мне:

— Держи, девчушка, вот всё твоё хозяйство.

Он говорил с большим трудом. Широким жестом он вытащил из кармана кучу бумаг и швырнул их на стол. Я поблагодарила его и спросила, не возникло ли у него каких-либо трудностей. Он снова начал смеяться, но на это раз стуча себя кулаком в грудь.

— Запомни, малышка, у Антонена де Брассака не бывает непреодолимых трудностей. Брассак любит сложные обстоятельства… Спроси у старухи…

И он произнёс длинную тираду о том, что в его жизни было много ситуаций, одна опаснее другой, из которых он выбирался живым, подобно молодым героям вестернов.

Его слова, манера говорить и жесты были бы уместны и смешны, если бы это происходило, к примеру, в зале кафе. Я вспомнила о Маринетте и о многих других, кто так часто говорил о Брассаке, как о «забавном типе». Но сейчас мне не хотелось смеяться. Наоборот.

Я повидала много пьяниц, и всегда они были мне противны — кто-то меньше, кто-то больше. Но никогда не один набравшийся мужчина не производил на меня такого тягостного впечатления. Когда я была обязана их ублажать, я их ненавидела. Поначалу мне хотелось, чтобы ещё один стакан и вправду прикончил их. Сейчас же слушая Леандра, видя сгорбившуюся Марию, которая бегала от стола к шкафу, я чувствовала, как моё сердце переполняет боль.

При одном неосторожном жесте Леандра я заметила, что рукав его куртки был порван и окровавлен. Я подошла к нему.

— Вы ранены?

Он засмеялся и сказал:

— Царапина, малышка. Совсем небольшой след от ножичка. Ласково, так сказать.

Он немного помолчал и заговорил громче:

— Но Брассак не любит таких ласк. И тот сутенёр, что нанёс мне это удар, кряхтит сейчас на больничной койке. Или уже в морге… Но, разрази меня гром, дай Бог, чтоб кулак Брассака не совсем прикончил этого болвана.

Тут он резко поднялся. Стул упал, и собачка под столом заскулила, после чего ушла спать за печку. Брассаку не было дела ни до собаки, ни до стула. Он уже петлял зигзагом к двери, махая при этом руками и крича:

— Чёрт бы побрал вас, дорогой месье де Брассак, ну и резню вы устроили. Как оттаскали вы этого подонка и весь этот гнусный притон, который был свидетелем вашей победы над воровским сбродом на улице Мерсьер!..

Мария повернулась ко мне. Она была очень бледной, следя за его шатанием в разные стороны. Брассак уже не обращал на нас внимания. Он, спотыкаясь, передвигался из одного угла комнаты в другой. Остановился он только перед окном. Секунду он смотрел в него, не переставая орать, а потом пошёл дальше.

Потом он еле внятно забормотал. Однако сцену, которую он пытался описать, представить было нетрудно. Я прекрасно знала бар, где всё это происходило, и знала также большую часть её участников. Я понимала, что полиция почти никогда не вмешивается в такого рода стычки, где сводились счёты, потому что владелец бара её попросту не вызывает. Это меня успокаивало. И потом я была уверена, что Брассак преувеличивал. И в то же время я видела испуганное лицо Марии. Её низкий лоб нахмурился. Она становилась всё бледнее и бледнее. Должно быть, она знала, как это опасно перебивать Брассака, и потому сдерживала себя. Но, когда он замолчал, она сказала:

— Может быть, было бы лучше пойти в полицию, как это делают все?

Она говорила очень тихо, но Брассак всё равно её услышал. Он резко обернулся, чтобы обрушить на неё град проклятий. Сжав кулаки, он двинулся на Марию, которая от страха просто потеряла голову. Она испустила крик и бросилась к лестнице, но на третьей же ступеньке запнулась о свою длинную рубашку и упала.

Брассак встал перед ней и стал гоготать, хлопая себя по ляжкам. Я подбежала к Марии, чтобы помочь ей встать. Вроде бы она не слишком ушиблась. Обернувшись, я увидела, что Брассак сел на разломанный стул. Он больше не смотрел на нас, но продолжал смеяться.

Мы начали подниматься, и я снова взглянула на Брассака. Он всё так же сидел на сломанном стуле, кашлял, задыхался и плевал себе под ноги.

Оказавшись перед дверью своей комнаты, Мария повернулась ко мне. Она смотрела на меня, и её глаза больше не были пусты — в них застыл страх. Она страшно боялась. Я не знала, что делать. Мария заговорила первой:

— Обычно, когда он такой, я закрывалась на ключ.

Я поняла, что сегодня она не сможет этого сделать, потому что комнату, в которую уходил в таких случаях Леандр, занимала я. Тогда я предложила ей переночевать у меня. Не отвечая, она пошла за мной.

Брассак внизу больше не кричал. Наверное, он ел.

Вытянувшись рядом со мной, Мария не шевелилась. Казалось, она даже дышать перестала.

Некоторое время всё было спокойно, только ветер шумел за окном. Потом я услышала, как Брассак, спотыкаясь, поднимается по лестнице. Он задержался около нашей двери, проворчал что-то — я не разобрала слов, — и пошёл в конец коридора. Открылась другая дверь, но Брассак не вошёл. Должно быть, он включил свет и увидел, что Марии там нет, потому что вскоре быстро вернулся к нам. Мария начала дрожать и прижалась ко мне.

Он стал крутить ручку нашей двери, но напрасно — я закрыла её на ключ. Три раза Брассак сильно ударил в дверь.

— Он сломает дверь, — выдохнула Мария.

Тут Брассак стал кричать:

— Открывайте, шлюхи… или я… или я всё здесь разнесу!

Я почувствовала, как Мария зашевелилась. Я схватила её за руку и сказала, чтобы она не вставала. В отличие от неё, я его не боялась.

Брассак продолжал нас поносить, но он говорил так громко и так быстро, что я половины не поняла из того, что он сказал. Он заткнулся только, чтобы два раза ударить в дверь ногой. Потом он снова заорал, но теперь было отчётливо слышно каждое слово: