Наставники

Это было в сорок пятом, год спустя после большой войны, однако в домах становилось веселее, хотя и не так быстро. В окнах, с которых было содрано черное бумажное затемнение, появились банки, во всех банках торжественно плавал разодранный на части, живучий, оздоровляющий мамин японский гриб, универсальное лекарство нашей свободы. Появился Вацулич, мама встретила его на пороге с банкой чудесной жидкости. Вацулич, усталый, с руками, окровавленными в результате изгнания врага, сел и тяжело вздохнул: «Полейте лучше руки вымыть!» Мама прижала банку к груди. Вацулич вымыл руки, окровавленные войной и другими бедами, иной водой – хлорированной, профильтрованной от фашистской мути, но все же обыкновенной водой.

О стирке белья и его глажении

Дядя предложил осуществить перепись практикующихся по соседству ремесел, чтобы знать, кто чем занимается. Данные он хотел занести в записную книжку с желтыми корочками, хорошо нам известную. Дядя сказал: «Первым номером перепишу всех прачек и гладильщиц, как самое необходимое!» Дедушка сказал: «Конечно, потому что бабы!» Мама сказала: «Ну что это за профессия, я сама этим каждый день занимаюсь! – и добавила: – Что касается белья, то я в этом деле академик, столько я его перестирала, учитывая, что вас полон дом!» Дядя сказал: «Они просто стирают и гладят, но как они это делают!» Дедушка удивился: «Да ну?» По соседству была прачечная, в прачечной было несколько девушек, девушки говорили: «Вы смотрели кино «"Принцесса тропической ночи" – правда, красивое кино?» Они беспрерывно пересказывали друг другу любовные приключения известных киноактрис, добавляя обязательно: «Что поделаешь, с нами, раз мы стираем и гладим, ничего такого никогда не произойдет!» На это дядя сказал: «К вашим услугам!» Дедушка подвел черту: «Если где много баб собирается, там обязательно бордель будет!» Мама сказала: «Не надо оскорблять честных тружениц!» Отец заявил: «Да кому они нужны со своей утюжкой сейчас, в войну! – и добавил: – Только кучкуются да смотрят, как бы мужика за штаны ухватить!» Дедушка сказал: «Вот и я говорю!» В сорок третьем году, в центральном году нашей жизни, очень тревожной, прачки из нашей округи, знаменитые гладильщицы в наших окрестностях прекратили вершить свой драгоценный труд в результате нехватки тонких господских сорочек, в результате нехватки мыла, древесного угля для утюгов и вообще всего. Дядя и другие мужчины предлагали: «Пошли сучку на улице загоним, а вы 3 нее мыло сварите!» Утонченные прачки времен нашей оккупации отвечали: «Ах нет!» Мама собирала ошметки довоенной ветчины, больных котят, дохлых птиц, из всего этою варила мыло, абсолютно искусственное, после чего говорила: «Это только для нас!» В сорок третьем военном году люди стирали и мылись мылом исключительно искусственным, сделанным из погибших животных, из песка, толченого кирпича, и только немецкие унтер-офицеры употребляли туалетное мыло итальянского производства; купаясь, они восклицали: «О-хо-хо!» – и тому подобное. В сорок третьем году многим людям не удавалось постирать собственное белье, умыть собственное лицо, руки, порой очень грязные. Прачки из нашей округи говорили: «К сожалению, ничем помочь не можем!» Люди жаловались: «Грязью зарастаем!» Некоторые господа из довоенных говорили: «Приходится выходить неглаженым!» Мама говорила: «У моего мужа стрелка на брюках такая, что порезаться можно, потому что я знаю, как их гладить!» К нам тайно проникали какие-то люди и шепотом сообщали: «Скоро всю эту нечисть мы выведем на чистую воду!» Наша соседка Даросава стала рассказывать о своих неприятностях с лодочником, дедушка сказал: «Нас твое грязное белье не интересует!»

Все это происходило в сорок третьем, очень тревожном году, в году редкой помывки в результате нехватки мыла, в году отмирания одной из профессий – прачечно-гладильного ремесла. В прачечной собирались мужчины, перемигивались с бездельничающими девушками, те говорили: «Приходите после обеда! – а чуть позже: – Приходите завтра!» Дядя сказал: «Что вы ломаетесь, все равно ведь делать нечего!» Хозяйка прачечной сказала: «Один господин обещал нам мыло довоенного производства марки «Шихтов» с изображением оленя в прыжке!» Дедушка спросил: «А что общего у оленя с мылом?» Отец сказал: «Все марки мыла выдуманы из головы и не имеют ничего общего со стиркой!» Павел Босустов, очень серьезный мужчина, сказал: «В России все ходят неглаженые!» Дедушка ответил: «Зато они отутюжили фрицев под Сталинградом!» Босустов сказал: «Это другое дело!» Я сказал: «Мы отполоскали одного типчика, который настучал учителю математики, что мы смылись с уроков!» Дедушка сказал: «Я запрещаю тебе жаргон как способ общения!» Дядя сказал: «А в то же время у американцев рубахи вообще не гладят, потому что они не мнутся!» Отец сказал: «Да они у них бумажные – сразу рвутся, как зацепишь!» Дядя возразил: «А вот и нет, сам увидишь, когда придут!» Отец сказал: «На кой они здесь, с нас и этих хватит, фрицев то есть!» Мама вздохнула: «Наступит ли в будущем время, когда одежда и человеческое тело перестанут пачкаться?» Тетки сказали: «Величайшие короли Франции никогда не мылись, а только употребляли духи с запахами различных фруктов!» Дедушка отреагировал: «Все они были вонючие козлы, которых совершенно справедливо укоротили на голову с помощью гильотины!» Дядя сказал: «Человек вообще вонючее животное, тут уж ничего не поделаешь!» Тетки принялись тихонько плакать. Потом сказали: «А ведь ничего подобного в голову не приходит, когда смотришь на фото Рональда Колмана или Джонни Вайсмюллера!» Мама подвела черту: «Это кто как за собой следит!»

Мы все были одна семья, в семье делались различные дела, но в первую очередь творилось дело поддержания чистоты, гигиеническая работа. В сорок четвертом году, на исходе войны, мы продолжили великое дело сохранения рода человеческого путем стирки, хотя гладить стали намного реже. Мы продолжили там, где остановились служители наипрогрессивнейшего в истории человечества ремесла – портомойного. Мы насмотрелись вдоволь на людей в коросте, появившейся в результате нечеловеческих условий, но мы были не в состоянии помочь всем. С некоторых людей грязь слезала вроде пленки, как шелуха, а на других она стойко держалась. Одним мы говорили: «Умойтесь, пока не поздно!» Другим мы говорили только одно слово: «Тьфу!»

В сорок четвертом году конники Двадцать первой сербской вытащили из крысиных нор представителей буржуазии, буржуи вопили: «Мы чисты перед вами!» Буржуев стреляли у стенки, на их нечеловеческих лицах смешались грязь, кровь, слезы, сразу было видно, что они лгут относительно своей чистоты, не существующей в природе. Капитан Вацулич, лучший человек из всех, привычный к любому делу, засучил рукава, полуоторванные в схватках с врагом, и воскликнул: «А сейчас будем отмывать ваши внутренние души!» Дедушка спросил: «Он что, прачечную открывать собрался?» Все мы, глубоко веря в новейшее дело очищения наших душ от проклятого прошлого, ответили дедушке: «Да!» – что, впрочем, и без того было весьма очевидно.

О производстве содовой и всяком прочем

В сорок третьем году многие занятия привлекали внимание моей вечно любопытной семьи, в этом плане ее больше всего влекло к себе производство содовой воды – чудотворной и в то же время безопасной жидкости. Дедушка говорил: «Какую деньгу зашибают на воде из-под крана!» Дядя говорил: «Да, но у них есть машина, которая все это делает!» Дедушка ответил: «Машину они и спереть могли!» Дядя настаивал: «А кроме того, нужны химикаты, чтобы добавлять в обычную воду!» Тут дедушка соглашался: «Это другое дело!» Вся семья размышляла о содовой воде, о необычном производном, получаемом с помощью машины и таинственной добавки химического свойства. Дедушка сказал: «Меня вообще страшно раздражает, когда кто-то зарабатывает, а я не понимаю как!» Мама сказала: «Везет им, они в любой момент могут выпить газировки, если в горле пересохло!» Я сказал: «Да, этот напиток приятно пригубить!» Все начали восхищаться водой – искусственной, горьковатой, произведенной по соседству с помощью химических порошков, только отец приподнялся в своем углу и сказал: «Тьфу!»