Смерть Вронского

В комнате царила тишина, за окнами неподалеку от дома легкие дуновения ветра время от времени колыхали цветы дикого мака и заросли папоротника.

Рыжеволосый резко поднялся, движением руки приказал толстяку убрать с карты живот, энергичными шагами подошел к столу.

Словно по приказу к штабному столу приблизились и все остальные, склонились над картой и принялись обшаривать глазами и пальцами нанесенные на ней кружочки, крестики, треугольники, зеленые пятна и голубые, как слеза, точки, прямые и извилистые линии, все эти значки, изображавшие шоссе и железные дороги, колодцы и элеваторы, церкви и монастыри, средневековые развалины и кемпинги для туристов.

— Это означает, что Вуковар скоро должен пасть! А за ним и Осиек. Сербское национальное вече Славонии, Бараний и Западного Срема проголосовало за присоединение этих бывших хорватских областей к Сербии, а наше дело — провести это решение в жизнь с помощью тотальной войны, — закончил рыжеволосый.

Присутствующие в полной тишине сдвигали и перемещали пачки сигарет, бутылки с ракией и стаканы, потом возвращали их на старое место и в прежнее положение, перебирались по кухонному ножу с одного берега Дуная на другой, шагая указательным и средним пальцами, и все это молча, напряженно, внимательно, жадно, похожие на ястребов, которые как раз в это время кружили над домом.

Рыжеволосый попросил помочь ему надеть рубашку, и некоторые из присутствующих только тут обратили внимание на страшные шрамы, пересекавшие его тело, — следы участия в партизанской войне полувековой давности. Майор бросился ему помогать.

— Что касается убитых, — подал голос лысый толстяк, — все остается как и до сих пор — их нет, вы о них ничего не знаете. А сами по-прежнему всех до одного возвращаете в фурах назад, в Сербию. Это же относится и к танкам, когда дело дойдет до настоящей войны. Пусть даже их будут тысячи. Потому что мы, товарищи, любой ценой добьемся того, чего хотим добиться.

И снова под деревьями с узкими, удлиненными, похожими на перья листьями показалась колонна беженцев. Через открытые настежь окна было видно, что она тянется по всей пшеничной равнине, было слышно, как пронзительно скрипят перегруженные телеги и тачки, ржут лошади и звучит музыка портативных радиоприемников.

Один только капитан первого класса, находившийся у самого дальнего края большого штабного стола, за все это время не проронил ни слова, он неподвижно стоял, глядя через окно в высокое небо над равниной, бескрайнее, голубое, по которому сейчас под предводительством пышного облака розоватого цвета проплывала череда его пухлых белых собратьев; и, следя за ними, он чувствовал, что его успокаивает это высокое небо над равниной, бескрайнее, голубое, что оно уводит его в какие-то далекие пространства, где царят спокойствие, тишина и мудрость, и этот небесный мир не могут нарушить никакие, даже самые бесстыдные человеческие слова.

А в спокойствии он очень нуждался, потому что после этого совещания ему предстояло вернуться к исполнению своих привычных обязанностей в казарме, и в этом не было бы ничего странного, не находись эта казарма югославской армии на хорватской территории!

Тут сбежавший из Винковцев полицейский попросил у него закурить и, увидев при этом через окно колонну беженцев, с шумом двигавшуюся в восточном направлении, удовлетворенно заметил, лизнув кончик сигареты:

— Эта колонна еще одно доказательство эффективной работы нашей пропаганды. Эти люди поверили, что усташи перебьют их всех до одного!

Капитан тихо заметил в ответ:

— Знаете, я никогда бы не поверил, что мне придется обращать в бегство мой собственный народ, да еще пользуясь теми методами, которые мы изучали на занятиях по психологической войне! А ведь именно так получается, друг мой, когда у людей перепутаны причины и следствия. Кто-то, как эти, бросится в страхе бежать, кто-то, оставшись, возьмет в руки оружие, чтобы разрушить хорватское государство. — И горько добавил: — Нам пригодятся и те, и другие. Бывший полицейский бросил взгляд на лежавшие на столе сливы, перламутровые, сине-зеленые, недозрелые, и скороговоркой произнес:

— Боже, сделай так, чтобы все у нас получилось.

— Боюсь, что так не получится, — медленно и снова тихо выговорил капитан первого класса. «И ведь кто-то во всем этом виноват», — ужаснулся он про себя.

Тут босоногая старуха внесла и поставила на стол новые бутылки с ракией. И снова, как и в прошлый раз, беззвучно исчезла.

Бывший полицейский взялся за бутылку:

— Товарищ полковник, еще глоток?

— Спасибо за предложение. Мое личное мнение, что пить больше не стоит. Но это не приказ, — ответил полковник.

Прежде чем покинуть помещение, рыжеволосый в армейской форме пальцем поманил к себе майора и сказал ему:

— Завтра забирай с собой в Вуковар и эскадрон русских добровольцев.

— Есть! — отрубил майор.

— С ними и этот граф… его зовут… — он не мог вспомнить русского имени графа.

— Граф Алексей Кириллович Вронский, — с готовностью подсказал майор.

— Да, он самый. Присмотри, чтобы с ним там чего-нибудь не случилось. Говорят, он большая шишка.

Все быстро покинули деревянный дом и направились каждый своим путем. Тот, что пил пиво из горлышка, отшвырнул бутылку подальше в заросли диких маков и папоротника.

А когда в комнате остались только они одни, мать Мория потянула за рукав Царя ветров и сказала ему, показывая рукой на окно, в котором еще виднелась фигура капитана первого класса, быстро удалявшегося по тропинке через высокую летнюю траву:

— Этого ты не трогай. Этот — мой.

5

Там, на крайнем востоке хорватской земли, в воображаемом треугольнике, между рекой Вука на севере, рекой Босут на юге и городом Илок на востоке, где-то там, на одной из пыльных дорог, вдоль которой наши предки строили массивные деревянные дома, украшенные резьбой, в один из ясных летних дней, около полудня, встретились две колонны сербов: одна состояла из беженцев, направлявшихся на восток, другая из военных, эта шла на запад. И если бы по воле случая здесь оказался кто-то из тех людей, что на предыдущих страницах этой книги собирались вокруг большого штабного стола с миской недозрелых слив, то он без труда узнал бы в первой колонне тех самых беженцев, которых капитан первого класса, угостивший сигаретой бывшего полицейского из Винковцев, видел из окна деревянного дома, где происходила та встреча, наблюдая за их движением по равнине, над которой простиралось высокое голубое небо, по которому и сейчас под предводительством пышного облака розоватого цвета проплывала череда его пухлых белых собратьев. В другой колонне грохотали танки, бронетранспортеры, самоходные пушки, автобусы с резервистами, грузовики, рефрижераторы, цистерны, транспортеры с понтонами для моста — металл, дым, ветер, который они сами же и поднимали в своем неумолимом движении вперед, стремительном, мощном.

Все было окутано горячей густой пылью, казалось, небо померкло и прямо с него валились листья, которые срывала проходящая военная техника, она же гусеницами и колесами вминала в землю траву на обочине, и весь этот сухой дождь из листьев и пыли падал на беженцев, сорвавшихся со своих мест в телегах и автомобилях, чтобы всем вместе — женщинам, водителям, возчикам, детям, старикам — броситься друг к другу с объятиями, растроганно плакать, поднимать руки с двумя растопыренными в виде латинской буквы «V» пальцами и махать военным, которые двигались по той же самой дороге, только в противоположную сторону. Одни на повозках и телегах направлялись в Шид, другие, военной колонной, в Хорватию.

Несколько собак, обезумев от грохота техники, с лаем бросились прямо под гусеницы и остались лежать на пыльной дороге, раздавленные размеренным движением железных суставов и пластин. Отбившиеся от телег, на которых сидели их хозяева, и перепуганные громыханием и постоянным движением, свиньи с визгом пытались найти выход из смертоносного лабиринта, образованного двумя текущими навстречу друг другу колоннами, и, не найдя его, сбились в придорожном рву, тянувшемся вдоль дороги. Из него, при первых звуках приближающихся, но еще далеких моторов, с карканьем и скрипучими криками взлетали в небо какие-то тяжелые черные птицы и, не узнавая свое старое доброе спокойное небо, падали, еще более черные и тяжелые, на содрогающуюся землю.