Бог ищет тебя

– Станцуешь? – опешил Андрей.

– Да. Я теперь танцую восточные танцы.

– Ну давай...

Лиза оглядела номер в поисках сокровищ, которые она накупила при выходе из клуба. Вон он, большой пакет – валяется на полу под телевизором. Она бросила его туда, когда зашла в номер и увидела корзину с цветами.

Лиза достала из пакета диск и вставила в маленький проигрыватель.

– Хабиби... я хабиби... – немедленно полилось из колонок.

Андрей не верил своим ушам. Какая-то хабиби – и это у его жены, идущей по жизни под томную звукопись Дебюсси и Равеля.

Лиза подхватила с пола пакет и направилась в ванную.

– Ты куда? – спросил он.

– Переодеваться.

Андрей из осторожности решил оставить это без комментариев.

Через несколько минут она появилась в дверном проеме: прозрачная шифоновая юбка с разрезом до бедра, сверкающий топ из блесток, звонкая бахрома и мониста, мониста... Встала, улыбнулась, округлила руки. Поиграла пальцами.

Андрей включил камеру.

Хабиби, хабиби... Три шажка в диагональ, три – в другую – томно, вкрадчиво, словно кошка, которая охотится за воробьем. Прокрутилась – спина как струнка, голова поднята, третий глаз неподвижен – остановилась, приставила ножку, согнула в колене, пококетничала плечиком: я стесняюсь. Больше нет ни шагов на снегу, ни даже металлического крещендо «Болеро» – только восточная мелодия, густая и вязкая, как рахат-лукум, пропитанный розовым маслом.

«Нижняя волна»: бедра выгибаются, удар пахом вперед.

Ах!

Еще один удар.

И опять шаги – во-он к тому мужчине у окна, с камерой в руках. Шаги уже четче, увереннее: кошке не надо больше красться. Птичка попалась.

И – «большая поза», позиция «ключ»: одна рука – в сторону, другая – над головой, запястья выгнуты, грудь мелко дрожит. Покрывало летит, руки выписывают затейливые фигуры перед лицом: повращала бедрами – и ну страдать!

Я страдаю. Боже, как же я страдаю...

А вы, между прочим, пока я страдаю, полюбуйтесь: какая фигура, какие волосы. Успевайте поворачивать за мной камеры, когда я поплыву в проходе между окном и кроватью. Правое бедро вверх, вверх, и еще вверх, как учила темная танцовщица.

Но что это с ним, Лиза? Отчего он так бледен? Почему он снимает тебя с такой жалкой улыбкой на лице? Словно прямо сейчас грянется об пол, станет молить прерывающимся голосом:

– Танцуй для меня еще, серебряная царевна. Танцуй, и я подарю тебе топазы, желтые, как глаза тигров, и красные, как глаза голубей, и зеленые, как глаза кошек...

Или закусит губу и скажет себе, что это невероятно, его жена – строгий девический бутон – раскрылась в томную палевую розу, а он здесь совершенно ни при чем. Он не мог ее разбудить, не мог растопить, хоть и любил, и злился на себя, злился на нее, на ее скованность, и даже демонстративно изменил ей с досады, из мести за холодность, а она в это время... И что, это сделал кто-то другой? Чужой, неизвестный дотронулся до его жены волшебной палочкой, и она растаяла, как Снегурочка? Кто-то пришел ночью к башне, под окно, и просил, молил:

– Мелизанда, дай мне свою ручку. Только твою маленькую ручку!

И она наклонилась, и золотые волосы волной потекли вниз и накрыли счастливца.

А он сам видел только ее слезы – взрослый, мрачный, темный муж, король Голо.

– Лизонька, – сказал он, – прости меня.

Она танцевала.

Уж какой там «мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из листика сирени сделал зонтик он для тени»! Императрица Елизавета на сверкающем балу-маскараде.

– Возвращайся домой, Лиза. Я без тебя не могу.

Она танцевала.

– Хочешь, я на колени встану?

Изображение в камере дрожало и прыгало.

Только танцуй для меня, Саломея, и я дам тебе ониксы, похожие на глазные яблоки мертвой женщины. Я подарю тебе сапфиры, большие как яйца, и синие как синие цветы.

Хабиби, моя хабиби, любимая. Да, я – хабиби. Я.

Лежишь у моих ног?

Лежи, лежи.

Ах, хабиби...

– Послушай, – сказал Андрей, когда музыка смолкла, – я тебе все объясню.

Он отложил камеру в сторону и взял Лизу за руку. Потянул, усадил на развороченную кровать.

Сверкающая блестками, звонкая Лиза села рядом с ним, как театральная Жар-птица.

– Я был не в себе, когда это произошло... На Рождество. Не соображал, что делаю. Мне было так плохо, а ты даже не пыталась понять. Тебе было как будто все равно.

– Я же еще и виновата?

– Нет, нет, ты не виновата. Просто на работе было черт знает что... – он помедлил, взглянул на нее.

Она слушала.

– Ты же знаешь, что я хочу открыть большой филиал в Петербурге, – сказал он. – Мне удалось договориться, что мы получим на это крупную сумму из федерального бюджета. Ну, знаешь, развитие города и всякое такое... Я был уже в струе, все шло хорошо, и тут... – Андрей запнулся, подбирая слова. – Словом, обнаружилось, что на эти деньги есть другие претенденты. Конкуренты.

– Что, опасные конкуренты?

– Да какая-то новгородская фирма «РСТ», которую и знать-то никто не знает. Спекулируют только на том, что они не СП, а стопроцентно русское предприятие, и хотят деньги перебить на себя. Сказки рассказывают, что еще займ получат у французов, в «Лионском кредите». И ничего бы у них не вышло, если бы не один тип, советник генерального по финансам. Молодой, черт, но ловкий. Ума не приложу, что с ним делать. Все нервы мне вымотал.

– А что ты, собственно, с ним собираешься сделать? Придушить, что ли?

– Ой, Лиза, мне не до шуток, – мрачно сказал Андрей. – Я в трубу могу вылететь из-за этого козла. И правда придушил бы, если бы мог...

– Ну, Андрюша...

Да нет, – отмахнулся он. – Мне надо как-то его дискредитировать. Документы, что ли, какие-нибудь получить, из которых бы следовало, что им никогда не получить этого французского кредита. Ведь это же блеф, Лиза, сплошное фуфло, – почти закричал он, рассердившись. – Сейчас мои деньги себе возьмут, а потом ищи-свищи. Но доказательств-то нет. Мне бы какие-нибудь финансовые отчеты получить, чтобы с фактами в руках доказать, что этот кредит – сплошное вранье. Но сколько я ни пытался – и через агентов, и взятки давал, ничего не выходит, – Андрей бесился. – И все из-за этого подонка-финансиста. Это он воду мутит, у него связи в Петербурге. Наврал целую гору, и все уши развесили. Шустрый, сволочь.

– Кто же это такой? – удивилась Лиза.

– Да есть там один... ты все равно не знаешь. Некий Дмитрий Печатников.

– Как? – переспросила ошарашенная Лиза. – Дмитрий Печатников?

– Ты что, с ним знакома?

– Кажется, я его видела внизу, в гостинице... – пробормотала она.

Потянулась к столу, достала из ящика визитку. «Дмитрий Печатников. Фирма «РСТ»».

– Надо же, и правда «РСТ», а я не обратила внимания...

– Ну, везде поспел, – сказал Андрей с ненавистью.

– Да нет, нет, – заторопилась Лиза. – Просто он вещи помог мне до номера донести... ну и визитку заодно дал...

Опять игра одной левой рукой. Одним пальцем левой руки.

– А швейцара нельзя было попросить? – насупившись, поинтересовался Андрей.

Темная, темная волна по лицу: кто стоял там внизу, под окном, у башни?

Чей голос шептал словно во сне: «Мелизанда, дай мне ручку. Только твою маленькую ручку...» – и брякали мониста, золотые волосы проливались с башни вниз...

– Почему у тебя цветы в номере? – резко спросил он. – Откуда корзина?

Он сидел на краю кровати, сложа руки и грозно нахмурясь. Глаза его сверкали из-под шапки черных волос. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну.

Лет двести назад барышня Лиза подумала бы на ее месте: «Ах, этот Германн! Лицо истинно романтическое; у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля».

– А какое тебе дело? – огрызнулась Лиза. – Ты бы вообще лучше молчал... Отелло...

Ссора вспыхнула между ними, как внезапно раскрывшееся оперение огненной Жар-птицы.