Распятый ангел

Все в посёлке сочувствовали нам и помогали, чем могли. Мои старания были вознаграждены золотой медалью и поступлением на переводческий факультет института имени Мориса Тореза. В глазах мамы появился огонёк надежды. Ещё меня взяли на подработку секретарём: в этом помог директор моей школы, похлопотав за меня перед ректором, бывшим когда-то его другом.

Моя будущая специальность сулила заработок и работу на дому. Всё лето мы сажали и взращивали огород в полученном садоводческом товариществе, вывозя туда и Юрочку. О лечении не могло быть и речи: случай был слишком тяжёлый, а сдать его в интернат врачам-варварам мы даже не смели думать. Мама однажды ездила в один лечебный пансионат и вернулась с твёрдым решением: одного его там оставлять нельзя. Два года она писала письма главврачу этой больницы, соглашалась на любую должность, чтобы быть рядом с сыном, но в те времена это оказалось невозможным. Почему?! – молча кричала её душа и винила, винила себя, не пробивную, беспомощную, никому не нужную, не способную родить здорового ребёнка, обеспечить нормальный уход больному…

Мама во всех бедах винила себя, и тихо таяла, безропотно неся свой крест. Я несла знамя надежды – училась. Летом тянули лямку вдвоём. Третий курс, зимняя сессия, телеграмма: «Мама в больнице». Мне позволили, как исключение, сдавать предметы по мере их подготовки. Если я не смогу, то мне оформят академический, пообещал декан.

В больнице я смотрела на маму, на родное, почти мумифицированное лицо и рыдала.

– Поленька, я держалась, как могла, – шептала она виновато. – Не обижай Юрочку, – просила она уже в бреду.

Я разрывалась между больницей и домом и, конечно, было не до учёбы.

Не знаю, насколько бы меня хватило, если бы не чудо. Судьба на мгновение ослабила удушающие тиски: в меня влюбился молодой и талантливый врач, присланный на практику из Москвы в нашу больницу.

Ему поручили вести маму, считавшуюся безнадёжно больной. Ей ставили один диагноз за другим, но так толком и не могли понять, как её лечить. Пробовали одни лекарства за другими, а ей становилось всё хуже и хуже.

Антон Константинович взялся за лечение серьёзно. Несколько раз консультировался у столичных светил, и окончательный диагноз был поставлен. Жил он на квартире у одинокой старушки, а на выходные ездил на собственной машине домой в Москву. Все говорили, что он у нас ненадолго, что ждёт свободное место в ординатуре при элитной клинике.

Все заметили его неровное дыхание при моём появлении, а медсестры стали хихикать за его спиной и делать мне намёки… Утренний обход. Я оторвала взгляд от угасающей мамы, посмотрела прямо в глаза молодого врача и потеряла голову. Он свою потерял чуть раньше, впервые увидев меня. Любовь… Неожиданная, нежданная, взаимная.

Почти всю мою жизнь меня сопровождала только жалость окружающих. И в институте влюблённые в меня мальчики больше жалели. Многие из них пытались ухаживать, но, узнав о моём тяжёлом семейном положении, быстро гасили в себе страстные чувства. Я давно привыкла к этому и ничего не ждала. Мир изменился за то мгновение, пока мы смотрели друг на друга.

Антон вытянул маму с того света. Помогли дорогие лекарства, которые он привозил из Москвы. Он почти месяц не отходил от неё, за это время мы переговорили с ним обо всём на свете. Когда мама стала ходить, я смотрела на него уже как на бога.

Именно тогда он впервые пригласил меня вместе с ним провести майские праздники, прислав медсестру присмотреть за Юрочкой. Два дня и две ночи на берегу озера в сторожке лесника прошли, как один прекрасный сон. Потом он уехал в Москву, выписав маму домой. Я осталась в полной эйфории нахлынувшего счастья.

Мама впервые увидела меня такой. Я не могла не порадовать её, раскрыв ей свою тайну. Слёзы полились из её выцветших небесно-голубых когда-то глаз. Казалось, она омыла все страдания, выпавшие на её долю.

– Что же теперь будет, Поля? Мы с Юрочкой такая помеха…

– Ну, что ты, мама, Антон поможет, он меня любит! Обещал найти место для тебя и Юры в специальной клинике в Москве. Пока он планирует снимать квартиру для нас, если его возьмут в ординатуру. Я продолжу учиться. Мама, я такая счастливая! Мы вместе будем счастливы, наконец».

– Мама, я такая счастливая! – ворвалась Света и бросилась Юле на шею. – Он меня поцеловал! Сам! Впервые! – и закружила её по номеру.

Юля медленно осознавала реальность. Они на Канарах. Глубокая ночь. После обеда она открыла дневник Полины. Это не её глаза выцвели от горя и страданий. И рядом её дочка, а не Полина.

– Не всё то золото, что блестит, не все бери, что плохо лежит, детка.

– Это Александр плохо лежит?! Да за ним очередь всех возрастов и мастей!

– Не повод считать его достойным человеком. А очередь потому, что сегодня по статистике на десять девчонок только трое приличных ребят.

Рассказать ли дочери его историю? – подумала Юля. – Нет. Сначала надо самой разобраться, что кроется за внешним блеском педагога. Как разгадать чужую душу, какое событие раскроет её нараспашку?

– Светик, я рада за тебя, но помни поговорку: «Кто поспел, того и съели».

– Это точно не про меня, я бы продержалась дольше. Он так молчал! И я ему поверила.

Дочка мечтательно закрыла глаза.

– Ходят слухи, что ты не первая и… – Юлия не договорила и подумала: «Какую пошлятину она несёт?»

– Наплевать! Я счастлива сегодня и сейчас! Ты, как я поняла, намекаешь на прошлое? Так вот оно меня не интересует!

– Лукавишь, дочь! Неужели не знаешь, что первый раз женятся по любви, второй – по расчёту, третий – по привычке? Тебя устраивает такое?

Это был снова неуместный откровенный намёк с её стороны, но Света не поняла или не захотела понять. Любовь ослепляет и оглушает.

– Мамуля, не будь занудой, это так на тебя не похоже. Почему тебя так взволновал всего лишь какой-то поцелуй? Пока всё это игра, флирт, не откровенный даже и только с моей подачи. Александр нагло осторожен.

– Лолита-переросток…

– Я всех впитала женщин, я умна. Расчётливо я голову теряю, – Света встала в театральную позу. Она с детства увлеклась театром.

Юля с Лёшей раньше были заядлыми театралами и часто брали с собой дочку. Бабушка водила внучку на спортивные танцы, которые обожала сама, и в бассейн, а потом в детскую драматическую студию, где совмещались движение и декламация. В МГУ дочь сразу попала в студенческий театр и пропадала там всё свободное время.

– О! Стиль шекспировских комедий? Смотри! Я и Минздрав предупреждали…

– Мамуля, я от тебя в восторге: за словом ты в карман не лезешь.

– А в розовых очках не заменить ли стёкла?

– Хочу я счастья, потому нарочно их надела. Как идеал без них найти? Завидую тебе: наш папа исключенье.

Впору было надевать театральные костюмы. Телефонный звонок прервал полемику.

– Девочки мои, как отдыхаете? Буду вас встречать: я возвращаюсь первым. До встречи. Люблю, скучаю, ваш Петрович.

Осталось несколько дней. Дневник Юлия решила дочитать потом. Пока их Бог хранит, и пусть дитя потешится сегодня. Что будет завтра? Покалывает в сердце. Просто перегрелась на солнце.

Петрович онемел, когда при встрече ему был представлен Александр. Дома он затащил Юлия в спальню и потребовал объяснений:

– От кого я спасал Светку? Ты что, в заговоре с ней?!

Юле долго пришлось его успокаивать. Муж был смешон и непривычен в таком состоянии.

– Не так страшен чёрт… Мужик совсем даже не бабник, с хорошими амбициями. Не будем пороть горячку. Света влюбилась, и хорошо, что мы его немного знаем, – Юля поцеловала любящего и очень взволнованного отца. – Всё под контролем, дорогой. И знаешь, под чьим? Под Светкиным! Вырос умный человечек, давай им гордиться.

Она рассказала обо всех манипуляциях чертовки.

– Получается, что Александр должен её опасаться? – их флагман улыбнулся, наконец, и уже спокойно подвёл черту: – Будем ждать предложения…