Дела твои, любовь

Для меня это было что-то вроде скороговорки, но в целом я понимала, что она хочет мне сказать. Я говорила себе: "Этой женщине сейчас плохо, и это вполне объяснимо. Ее горе безмерно, она, должно быть, день и ночь думает о смерти мужа, снова и снова пытается представить себе, как прожил он те последние мгновения, когда сознание еще не покинуло его, снова и снова задается вопросом, о чем он думал тогда. А у него и времени на это не было: ему нужно было пытаться увернуться от первых ударов навахи, нужно было попробовать убежать, спастись от "гориллы". Вряд ли он вспоминал в те минуты о жене: смерть была слишком близко, и он должен был сделать все возможное, чтобы избежать встречи с ней. Он был ошеломлен, потрясен, он не понимал, что происходит, так что если в то время у него в голове и мелькали какие-то мысли, то это было "что происходит как это возможно что делает этот человек почему он на меня нападает почему он выбрал меня из миллионов людей в этом городе и за кого черт возьми он меня принял, он что, не понимает что не я виноват в его бедах и как смешно как обидно как глупо умереть вот так из-за чьей-то ошибки из-за чьей-то навязчивой идеи, умереть такой жестокой смертью погибнуть от руки незнакомца или человека игравшего в моей жизни едва заметную роль, на которого я и внимания почти не обращал — только тогда, когда он сам настойчиво потребовал обратить на него внимание, когда грубо и бесцеремонно вмешался в нашу жизнь, когда однажды ни с того ни с сего набросился на Пабло, этот человек значил для меня меньше чем провизор из аптеки на углу или официант из кафе где я завтракаю, ничтожный человек не имеющий отношения к моей жизни, это все равно как если бы меня вдруг решила убить Та Благоразумная Девушка которая тоже приходит в то кафе каждое утро и с которой мы ни разу даже словом не перекинулись, — случайные фигуры, расплывчатые тени на заднем плане картины, о которых когда они исчезают никто даже не вспоминает да никто и не замечает их исчезновения, то что со мной происходит не может происходить на самом деле потому что это абсурдно, это невероятное невезение и я даже рассказать об этом никому не смогу, и единственное что хоть немного утешает это то что человек никогда не знает какую маску наденет смерть, чтобы предстать перед ним, и при каких обстоятельствах произойдет эта смерть — его личная, ни на какую другую не похожая даже если человек покинет этот мир вместе со многими другими, став жертвой массовой катастрофы, — что к ней приведет: наследственная болезнь эпидемия несчастный случай на дороге отказ одного из органов или террористический акт, обрушение здания, в котором он находился, инфаркт, пожар, бандиты ворвавшиеся в дом среди ночи или кто-то кто выйдет из темного переулка в опасном районе в который человек забрел случайно впервые попав в незнакомый еще совсем неизвестный город, я часто оказывался в подобных местах во время своих поездок особенно когда был молодой и пускался в самые рискованные путешествия, и малейшая неосторожность могла стоить мне жизни где угодно — в Каракасе и в Буэнос-Айресе в Мехико в Нью-Йорке в Москве и в Гамбурге и даже в самом Мадриде, но не здесь, а на других улицах более опасных и более темных, не в этом таком удобном освещенном и респектабельном квартале моем квартале который я знаю как свои пять пальцев, и не тогда когда я вышел из своей машины как выходил много раз в другие дни, и почему именно сегодня почему не вчера или не завтра, почему это случилось именно сегодня и именно со мной, это могло случиться с любым, с тем же самым Пабло, это должно было случиться с ним ведь у него уже была стычка с этим человеком, и серьезная стычка, он мог заявить на нападавшего в полицию за то, что тот его ударил, это я, идиот, отсоветовал, мне стало жаль этого несчастного, даже не знаю как его зовут а если бы Пабло обратился тогда в полицию, сейчас этого человека здесь не было бы, и я же получил предупреждение вчера когда он прицепился ко мне, а я не придал этому значения и поспешил все забыть, а надо было испугаться и быть осторожнее, избегать встречи с ним хотя бы несколько дней пока он обо мне не забудет, я не должен был сегодня показываться на глаза этому разъяренному психу которому вдруг взбрело в голову наброситься на меня с ножом и бить и бить и бить, и его наваха наверное очень грязная, но это уже не важно, я умру не от инфекции гораздо быстрее меня убьет это лезвие что вонзается в мое тело и поворачивается, от этого человека ужасно пахнет, он сто лет не мылся, ему негде, он живет в брошенной машине, я не хочу умирать, чувствуя этот запах, но выбирать не приходится, почему это должно быть последним, что я увижу и почувствую на земле, перед тем, как ее покину, это и запах крови, моей крови, запах железа и детства, потому что в детстве чаще всего у нас идет кровь, это моя кровь, это не может быть его кровь, ведь я не ранил этого сумасшедшего, он очень сильный, он разъярен, и мне не сладить с ним, мне нечем ударить его в ответ, это он распорол мою кожу и мою плоть и из этих ран вытекает моя кровь и уходит моя жизнь, и вот еще удар и еще, и ничего тут не поделаешь, еще один удар…все кончено". А потом я сказала себе: "Но ничего этого он подумать не мог. Или мог, но за один миг".

— Я не вправе давать советы, — ответила я Луисе после продолжительного молчания, — но, мне кажется, ты не должна так много размышлять о том, что думал он в те минуты. В конце концов, это длилось всего лишь несколько минут — ничто в сравнении со всей его жизнью, и, возможно, у него не было времени о чем-нибудь подумать. И не стоило тебе мучиться этими вопросами все прошедшие три месяца и кто знает сколько времени еще — это тебе ничего не даст. И ему тоже. Сколько бы ты ни ломала голову, ты все равно не добьешься того, чего хотела бы — прожить эти минуты вместе с ним, оказаться с ним рядом. Ты не сможешь ни умереть вместе с ним, ни умереть вместо него. Ты не сможешь его спасти. Тебя там не было, ты не знала о том, что происходит, и этого уже не изменить, сколько бы ты ни старалась. — Я вдруг поняла, что проникла в чужие мысли, хотя Луиса сама подтолкнула меня к этому. Рискованное это дело — проникать в чужие мысли: потом иногда из них бывает трудно выбраться. Думаю, именно поэтому на такое решаются далеко не все. Большинство людей этого избегает, говоря себе: "Это не мои мысли, не моя жизнь, и чего ради я буду добавлять к своим заботам еще и чужие? Это не моя беда, каждый должен испить свою чашу. Как бы то ни было, все уже позади и сделать ничего уже нельзя. Он уже ни о чем не думает, то, что случилось, уже случилось".

Луиса снова наполнила свой бокал, подперла лицо руками и на минуту задумалась — наверное, не ожидала услышать от меня то, что услышала. Руки были сильные и длинные, на них не было украшений (если не считать обручального кольца). Локти она поставила на колени, отчего стало казаться, что она уменьшилась, сжалась в комочек. Она заговорила, словно для себя, словно рассуждала вслух:

— Да, так все обычно и считают: то, что уже случилось, менее важно, чем то, что происходит сейчас, мысль о том, что все закончилось, должна приносить облегчение, и прошлое, каким бы страшным оно ни было, должно причинять меньшую боль, чем настоящее. Но разве не то же самое думать, будто мысль о том, что человек уже умер, менее тягостна для нас, чем мысль, что человек сейчас умирает? Ведь это же не так, ты согласна? Если человек умер, это необратимо, это гораздо больнее. И то, что переход от жизни к смерти уже закончился, вовсе не означает, что его не было. И как мне не думать об этом переходе, если это последнее, что Мигель еще делил с нами, с теми, кто остался жить? То, что было с ним после этого перехода, нам недоступно, но, когда он происходил, мы все были здесь, в одном и том же измерении, мы дышали одним воздухом. Мы все были еще в одном и том же времени, в одном и том же мире. Не знаю, как это объяснить… — Она замолчала, закурила сигарету — первую за вечер, хотя пачка все время лежала рядом. Я подумала, что она, возможно, какое-то время назад бросила курить, но теперь снова начала. А может быть, она только пыталась бросить: покупала сигареты, но старалась не трогать их. И потом, ничто не уходит навсегда. Остаются сны, и мертвые являются в них живыми, а иногда нам снится, что умирают те, кто сейчас жив. Мне часто снится тот вечер, и во сне я рядом с ним в те страшные минуты: я там, я все знаю, мы приезжаем вместе и вместе выходим из машины, и я предупреждаю его, потому что знаю, что произойдет дальше, но это не помогает ему спастись. Ты сама знаешь, как это бывает во сне: все очень отчетливо и в то же время очень сумбурно. Я открываю глаза — наваждение исчезает. Но очень скоро я понимаю, что это не был всего лишь страшный сон, что это правда, что все произошло на самом деле, что Мигеля больше нет, что его убили так, как я видела во сне, хотя сама сцена уже стерлась из моей памяти… — Она снова замолчала, потушила недокуренную сигарету — словно вдруг удивилась, заметив ее в руке. — Знаешь, что страшнее всего? То, что мне не на кого обратить свой гнев, некого винить. Я не могу никого ненавидеть, хотя Мигель умер страшной смертью — был убит на улице среди бела дня. Если бы была хоть какая-нибудь причина! Если бы его выслеживали, потому что хотели напасть именно на него, потому что хотели отомстить за что-то или потому что он кому-то мешал, или просто для того, чтобы ограбить! Если бы он пал жертвой ЭТА, [2] я могла бы объединиться с близкими других жертв, и мы вместе ненавидели бы террористов или даже всех басков подряд — чем больше была бы ненависть, которую мы делили бы на всех, тем лучше, правда же? Я помню, что когда-то в юности мой парень бросил меня ради другой девушки. Она была с Канарских островов, и я ненавидела не только ее, но и всех, кто живет на этих островах. Глупо, конечно. Если по телевизору передавали матч с участием "Тенерифе" или "Лас-Пальмас", я болела за их противников, кем бы они ни были, хотя меня футбол совсем не интересует и я никогда его не смотрела — смотрели отец или брат. Если проходил какой-нибудь из этих идиотских конкурсов "Мисс Чего-Нибудь", я желала, чтобы ни одна из девиц с Канарских островов не прошла в финал, и ужасно злилась, потому что они часто побеждали: они там все просто красавицы. — И она вдруг рассмеялась: не смогла удержаться. Если ей что-то казалось смешным, она смеялась, даже в тяжелую минуту. — Ты не поверишь, но я дала себе слово никогда больше не читать Гальдоса, потому что он, хотя и прожил почти всю жизнь в Мадриде, родом был тоже с Канарских островов. Так что он довольно долгое время числился в черном списке. — И она снова засмеялась, так весело и заразительно, что и я рассмеялась вслед за ней. — Это, конечно, было глупо и очень по-детски, но такие вещи всегда почему-то помогают, мгновенно улучшают настроение. Сейчас я уже не так молода и не могу прибегнуть к подобному средству, чтобы пережить какой-нибудь из тяжелых моментов, которых так много набирается за день, а потому, вместо того чтобы на несколько минут хорошенько разозлиться, выпустить пар и обо всем забыть, хожу целый день мрачная.