Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья

– Давыдов? – я не удержался. – Врешь! – неожиданно для себя перешел я на «ты».

– Нет, не вру. Тогда она была потрясающе красива. Даже сейчас, спустя годы, и после всего, что ей пришлось здесь пережить, она все еще очень красива. А тогда толпы мужчин-поклонников, перспектива сольных концертов, ее даже на телевидение звали ведущей. Говорили, вы, главное, приходите, а какую передачу будете вести – придумаем. Отец очень ревновал. Просто места себе не находил. А потом поставил вопрос ребром – или я, или сцена. А тут еще ему предложили место заместителя генерального директора в крупной строительной компании в Грозном. Для молодого, амбициозного парня это была хорошая карьера. В принципе я понимаю его. Он хотел быть главным в семье, не оглядываться на родителей жены. Для мужчины это важно, а для кавказского мужчины – важно особенно.

Мы вышли за ворота базы и медленно идем по направлению к небольшому рынку, расположенному на площади перед комендатурой. На рынке чеченки торгуют всем, что может заинтересовать военных: тушенка, макароны, сигареты, пиво, можно купить даже обмундирование. Я хочу дослушать рассказ Ольги. Совсем не хочется ее отпускать. Кажется, я давно ее знаю. Так бывает: видишь человека, и кажется тебе он своим. Как будто видел ты уже когда-то это лицо, глаза, слышал этот голос и чувствовал запах. Ученые называют это химией. Я подумал о том, что, возможно, Ольга – землянка женского пола, подходящая мне по химическим и биологическим признакам.

– Что было потом? – я не заметил, как мы миновали рынок на площади и подошли к шлагбауму, за которым начинаются руины. Млеющие на пригревающем солнце контрактники, облокотившись на мешки с песком, с любопытством разглядывают Ольгу.

– А потом мы переехали в Грозный. Тогда это был очень красивый, цветущий город. Маленький Париж, так здесь говорили.

– Да, я слышал.

– Бабушка и дедушка остались в Москве. Они поругались с мамой и почти не общались. Отец стал работать заместителем гендиректора в строительной компании, а мама сначала сидела дома, как и подобает жене чеченца. Это ей не нравилось. Со временем начались скандалы. Отец разрешил ей устроиться в школу обыкновенным преподавателем музыки, но этого ей было недостаточно, конечно. Бабушка с дедом умерли. Мама продала их московскую квартиру, но началась перестройка, и деньги прогорели. В итоге родители все-таки развелись. Отец оставил нам квартиру, а сам ушел на съемную. Потом наступили девяностые, и компания, в которой он работал, закрылась. В Чечне стало совсем плохо с работой, многие стали уезжать. Друзья отца предложили ему в Москве начать небольшой строительный бизнес. Он снова отправился в Москву, а мы остались в Грозном. А потом началась война. Отец всегда нам помогал. У него давно другая семья, но он несколько раз приезжал, чтобы увезти нас, а мама каждый раз наотрез отказывалась. Никак не могла простить ему загубленной карьеры и, как она говорит, жизни. Да и возвращаться в Москву уже не к кому. Ни родных, ни друзей, ни квартиры. Здесь сначала были хорошие соседи, друзья, но и их не осталось. Кто погиб, кто уехал. А потом как-то и отношение к русским семьям изменилось, мягко говоря.

Мне известно про тот период. Тогда нечеченские семьи вытеснялись, вплоть до убийств. И не только русские. Многие стали уезжать, пытаясь продать квартиры, но их никто не покупал. На стенах домов часто можно было встретить надпись: «Не спешите покупать квартиры у Вани и Маши, они все равно будут наши». Русских выгоняли с работы, убивали, насиловали, выбрасывали из окон собственных квартир, вешали во дворах, отбирали имущество, угоняли в рабство. В почтовых ящиках русские находили «письма счастья»: «Русские, не уезжайте! Нам нужны рабы и проститутки!» Все это мне неоднократно рассказывали бежавшие из этих мест люди, с которыми встречался во время съемок репортажей. Непонятно, как Ольга с матерью выжили в этом кошмаре. Словно прочитав мои мысли, Ольга сказала:

– Нас не тронули, потому что отец чеченец и семья русская только наполовину. Но не всем так повезло.

– Ты сегодня отцу в Москву звонила? – наконец, не удержавшись, спросил я.

– Да. Думаю, теперь уже мама готова уехать. Хочу попросить его помочь.

– Где же вы живете сейчас?

– Там же, где и жили до войны. В Октябрьском районе, на Фонтанной улице.

– В руинах?! – вырвалось у меня.

– Да, от дома мало что осталось, – Ольга горько усмехнулась, – мама работает здесь, в Центральной комендатуре, секретарем в Доме правительства. Я иногда помогаю ей перебирать бумаги. А в свободное время подрабатываю переводчиком и заодно проводником для западных журналистов.

– Так ты переводчик?

– Вообще-то я немного художник и хотела стать дизайнером интерьеров. Но не сложилось, как видишь, – она снова повела головой в сторону руин, – при таком экстерьере интерьер невозможен. А английский выучила просто так, чтобы занять себя чем-то и не думать о войне. Мне иностранные языки всегда легко давались. Еще на итальянском говорю. Только итальянцев я здесь что-то не видела.

– И чеченский знаешь?

– Конечно, знаю. Я же выросла здесь.

– А с нами можешь поработать? Проводником, если понадобится?

– Могу, конечно, если платить будете, – Ольга строго посмотрела на меня. – Западные телеканалы хорошо платят.

– Будем, конечно, нам выделяют для этого деньги. Только…

– Что только? – Ольга уловила недоверие в моем взгляде.

– Прости за прямоту, сколько тебе лет?

– Я не стану кокетничать, – она улыбнулась. – Мне двадцать четыре.

– Честное слово, я бы не дал больше восемнадцати.

– Да ладно, это в маму. Она очень моложавая. Такая конституция. А у нее от бабушки. А бабушка всегда молодо выглядела в свою маму и так далее, – Ольга засмеялась. – Меня и сейчас иногда за школьницу принимают. Ну, мне пора, – Ольга в который раз посмотрела на руины и вздохнула. Видно, что ей совсем не хочется туда возвращаться. Находясь на базе, она ненадолго забывает о кошмаре, в котором живет уже много лет.

– Как же ты добираешься до дома? – спросил я и вдруг заметил стоявшую неподалеку грязную «шестерку» с тонированными стеклами. На капот машины облокотился совсем юный чернявый парень с бледным, болезненным лицом. С хмурым интересом он наблюдает за нами.

– Это Рустам, – сказала Ольга, перехватив мой взгляд. – Он живет в нашем подъезде и иногда по-соседски подвозит нас с мамой.

Парень явно нервничает, и взгляд его на Ольгу не показался мне соседским. Я вдруг поймал себя на том, что очень не хочу отпускать ее в эти страшные, черные руины, где нет ни воды, ни тепла, ни света, ничего, кроме страха и неизвестности, с этим недобро глядящим на меня чеченцем.

– Ты заходи в любое время, если нужно будет позвонить, – предложил я ей. – Если меня не будет, техники в курсе. Они тебя уже видели. А о гонорарах проводника договоримся!

– Хорошо, – улыбнулась Ольга и зашагала в сторону машины.

Ночью «саушки» снова принялись ровнять горы. Строительный вагончик, в котором спим мы с Гусем и Иваном, вздрагивает от каждого выстрела гаубиц и будто поеживается, когда над ним со стороны Ханкалы с протяжным свистом пролетают тяжелые, начиненные смертью металлические болванки. За окном повалил снег, и Вермут с Вискарем жалобно подвывают у крыльца в тон пролетающим снарядам. Пришлось открыть дверь и впустить собак в вагончик. Темными мохнатыми клубками ворвались они в сени и уселись на специально отведенные для таких случаев места. Высунув языки, горячо и часто задышали, благодарно сверкая в темноте глазами. Где-то далеко в горах слышны глухие, ухающие, словно из-под земли, разрывы и доносится едва различимый стрекот вертолета. Это он наводит артиллерию на цели, зависнув над горами, с помощью тепловизора выискивая теплокровных существ. На экране тепловизора тела животных и людей загораются красным. Большое скопление двуногих красных существ ночью означает банду боевиков. Туда и летят снаряды.