Сестра Ноя (СИ)

— Забери свою требуху, бусурманин! Небось, всё, чего ты касаешься проклято! Вон отсюда!

— А мне что! Деньги не верну, а товарец твой еще раз продам. Мне только в прибыль! – мстительно кричал купец в закрытую дверь, пытаясь перекрыть заливистый собачий лай со всех дворов.

В тот день Ваня понял, что ничего‑то не знает он о жизни: ни о верах иных, ни о своей истории–происхождении, ничего кроме этой обыденной деревенской житухи. И стал он расспрашивать, да «почемучить» родителей, братьев–сестриц, священника, старосту, да кое‑что узнавать.

…Род Стрельцовых основал деревню Верякушу Лукояновского уезда Нижегородской губернии в Смутное время. Тогда крестьяне из разоренной Московии уезжали на завоёванные царём Иоанном Грозным мордовские земли Поволжья. Крестьяне Верякуши, как и соседних селений: Гавриловка, Трегубовка, Наруксово имели московский «акающий» правильный говор, никогда не были крепостными, не знали барщины, не давали оброка помещикам, но числились «государственными экономическими» и как свободные граждане платили налог в казну деньгами. Доход на то давала в основном конопля, а еще обработка леса, охота, бортничество. После завершения летней страды многие мужики уходили на отхожий промысел: плотниками на строительство в Нижний, Арзамас и Ардатов, работниками на поташный завод в Наруксово. Сыновья Архипа Степановича Стрельцова две зимы работали на Починковском конезаводе, откуда приводили орловских рысаков и тяжеловозов брабансоновской породы, купленных с половинной скидкой, всего‑то за семьдесят–сто рублей.

Архип Степанович на речке Ирсеть выстроил мельницу, которая не только молола муку, но и давила постное масло из семени конопли. Половина душистого зеленоватого масла продавалось «на налоги», остальное – с великим удовольствием употреблялось в пищу. Конопляные стебли шли на производство пенковой веревки и просмоленного каната, которые очень высоко ценились. Девки ткали холст и шили из него мешки.

А еще старший брат с другом – сыном старосты – уходил на работу в село Шутилово в знаменитые Кильдишевские мастерские. Там изготавливались молотилки производитель¬ностью пятьсот снопов в час, отмеченные медалью Императорского общества сельского хозяйства, а также плуги и бороны на конской тяге, сеялки и веялки. Парни горячей работой и покладистым нравом обеспечили свою общину новейшей техникой, а себя – уважением селян.

С семилетнего возраста отец приучил Ваню к охоте. Ему в наследство от старшего брата досталась «детская» винтовка «бердана», переделанная из настоящего боевого карабина, только обрезанная и облегченная. Уже в одиннадцать лет он из старенькой берданки попадал белке в глаз, чтобы не портить шкурку, валил тридцатипудовых оленей, клыкастых злющих кабанов и даже один раз медведя–шатуна – одним выстрелом в сердце. «Истинный Стрельцов! Пробивает пятак со ста шагов, не целясь. Это у него родовое, от предков!» – говаривал отец односельчанам. А к тринадцатилетию отец подарил любимцу винчестер – компактную, легкую пятизарядную полуавтоматическую винтовку под русский патрон, купленную на Нижегородской ярмарке в магазине Петрова.

Отец самолично ездил в мордовское село Атингеево, которое поставляло окорока к царскому столу. Там он вызнал секреты копчения, устроил во дворе коптильню и сам принялся делать окорока из свинины, оленины и кабанятины, осетровые балыки. Еще он поднаторел вялить жирную чехонь, воблу и леща, солить сельдь–залом, севрюгу и мясо в огромных кадках.

О том, что в Поволжье оказывается, год уж как свирепствует голод Архип Степанович узнал в октябре 1891–го года в Починковском трактире от Данилы Антоновича, управляющего Криушинским имением знаменитого историка К.Н. Бестужева–Рюмина, дальнего родственника опального «декабриста». Эти двое закадычных друзей отмечали сделку по купле–продаже сельхозпродукции, один отправив подводы с товаром в поместье, а другой позвякивая пригоршней золотых монеток. Между селянкой с осетриной и поросенком с хреном, запивая вишневой настойкой и закусывая подовыми пирогами с маком, визигой и яйцом, Данила Антонович и сообщил о великом голоде, охватившем окрестности.

— Я что‑то не понимаю, – пригладив усы, сказал Архип Степанович, – откуда же взяться в наших краях голоду, коль у нас все амбары под самую завязку зерном набиты? У меня на дворе полны кадки рыбы и мяса, погреб ломится от картошки с репой, копченые окорока висят на любой вкус и цвет, конопляное масло – бочками. Три коровы заливают нас молоком, дают масло, сметану, сыр. Рысак орловский копытами бьет и летает шибче ветра, тяжеловоз брабансонских кровей сто пудов за раз в подводе тащит и только покрякивает, зверюга эдакая. Куры там, гуси, индюки по двору гуляют – это бессчётно. Одежонку самую ладную всей семье каждый год на ярмарке справляем от самых лучших столичных магазинов. Вот поглянь, на мне сюртук тонкого аглицкого сукна, жилетка атласная и рубаха шелковая – да в таких нарядах раньше только графья ходили! Сапоги юфтевые уж надевать срамимся, хромовые офицерские со скрипом нам подавай, девкам – сапожки легонькие на шнуровке, с сафьяновым подгибом. Так откуда он взялся этот голод, Данилушка! Неуж, опять социалисты, цареубийцы, якобинцы какие придумали и народ смущают?

— Нет, Степаныч, на сей раз есть он – голод, есть. Я самолично заезжал в мордовские и татарские села, там такая голытьба, что тошно видеть.

— Слушай, брат, а может они не справляют молебны перед посевной или, скажем, от бездождия?.. Ну да, прошлое лето было жарким, не спорю. Так мы как увидим, что земля–кормилица иссохла и водицы просит, так сразу отца Георгия зовем: помоги, честной батюшка. Он, как положено, на молебен уже со своим зонтом приходит, как отпоёт молитву, как скажет «аминь», так зонтик открывает, потому как в небе невесть откуда облако наливное появляется и давай поливать дождиком леса–поля, да нас, грешных. У них, разве не так, что ли?

— Этого, конечно, у них нет. Откудова!

— Вот и ответ! – воскликнул Архип Степанович, ударив огромной загорелой лапищей по крахмальной белоснежной скатерти. – А еще, поди, ума нету, чтобы запасы предусмотреть, да излишки продать, чтобы монетка на всякий–провсякий случай в сберегательном банке лежала.

— Какие там у них излишки, – махнул рукой Данила Антонович. – Да они подчистую съедают урожай уже к марту, а потом на подножный корм переходят, на кору да лебеду.

— Ничего опять не понимаю, – глубоко вздохнул Архип Степанович. – Нам Бог такую землю дал от щедрот Своих, что просто на хлеб намазывай, да ешь – кругом чернозёмы жирные; реки полны рыбы, леса – дичи. Знай себе, трудись не ленись во славу Божию и живи добропорядочно.

Заехал с бедовой новостью Архип Степанович к знакомому уряднику, тот подтвердил – есть голод, аж в шестнадцати губерниях. Потом еще завернул к священнику Верякушинскому, отцу Георгию, а тот уж ящик справляет для сбора милостыни голодающим. Сказал, что бумагу из епархии привезли, чтобы, значит, собирать начал. Зашел к старосте, а тот уж сам ему новость выкладывает: завтра сельский сход, будем решать насчет голода, запасов продовольствия и помощи бедным.

Сход решил принять денежную ссуду от Государевого займа, закупить зерна в магазинных лабазах, что в Лукояновском земстве да отрядить по первому снегу санный обоз в Новороссию, где по слову верному урожай богатый собрали. А еще в трех бедствующих деревнях поблизости организовать столовые бесплатные и послать туда отца дьякона и двух–трех девок в подмогу, чтобы готовить да на столы накрывать.

По первым заморозкам потянулись к Архипу Степановичу бедные родственники из дальних мест, рассказывали о голоде, распространении тифа, холеры, о брошенных пустых деревнях. Каждый увозил домой мешки с мукой, зерном, окорока и солонину. И так уж вышло, что запасы начали таять на глазах. Пробный заезд старосты в земские лабазы показал, что цены на зерно подскочили и стали невыгодны, и потому санный обоз из богатой Новороссии Архип Степанович ожидал вместе с селянами, как Моисей в пустыне манну небесную. Но, слава Богу, дождались. Словом, пережили они и этот голод и последующие, которые проходили не так драматично. Но самое главное слово в этом деле сказал отец Георгий на проповеди в церкви на обедне.