Дом паука

Основная цель Амара состояла в том, чтобы отвлечь внимание Йазами от своего места работы: появись парень там, гончар сразу бы что-то заподозрил. Теперь приходилось ломать голову: как мог он оказаться настолько глуп, чтобы назначить встречу именно там?

— Ты лучше завтра не приходи, — сказал он и добавил: — Он дал мне только двадцать пять риалов. В темноте он сунул монеты в руку Эль-Йазами. Тот вернулся к дверям кафе, чтобы пересчитать их в тусклом свете, падавшем изнутри. Это был приятный сюрприз, потому что он уже ни на что не рассчитывал.

— Значит, я должен тебе еще двадцать пять, — сказал Амар, — и я их отдам, как только раздобуду. Но постарайся придумать еще какой-нибудь заказ, ладно? Тем скорее получишь остальное.

Эль-Йазами это показалось вполне разумным, и он пообещал сделать все от него зависящее. После чего они расстались, причем каждый был не без оснований доволен исходом встречи.

Удивительно, но в ближайшие дни Эль-Йазами приложил немало усилий, чтобы найти покупателей хозяину Амара, и усилия эти оказались далеко не тщетными. И действительно, сделки были настолько успешными, что как-то под вечер к концу недели гончар зашел в маленькую мастерскую Амара. Прежде чем заговорить, он немного постоял, глядя на Амара. Когда же заговорил, в голосе его послышались удовлетворенные нотки и некоторое удивление.

— Господин, — сказал он. (Амар про себя улыбнулся: никогда прежде гончар так не обращался к нему) — С тех пор, как ты здесь, Аллах благоволит мне, дела идут на лад — так, как мне и не снилось.

— Хамдулла, — ответил Амар.

— Тебе нравится работа?

— Да, хозяин.

— Надеюсь, ты останешься у меня, — сказал гончар. Ему стоило труда продолжать, но он сделал над собой усилие. В конце концов, подумал он про себя, конечно же, это Аллах послал ему парня, ведь сначала он не поверил, что перед ним — Шариф, да еще обладающий даром барака, и он не мог припомнить, что заставило его держаться с мальчишкой дружелюбно. Если тут не обошлось без вмешательства Аллаха, гончар чувствовал себя надежней и ему легче было проявить великодушие. — Думаю, я удвою тебе плату.

— Если такова воля Аллаха, — ответил Амар, — я буду очень, очень рад.

Гончар достал из кармана перстенек и протянул его Амару

— Надень его, — сказал он. — Пусть это будет тебе небольшим подарком. Никто не может сказать, что Саид не отблагодарил Аллаха за Его милость.

— Спасибо вам большое, — ответил Амар, примеривая перстень то на один, то на другой палец. — Единственное, я хотел бы знать, с какого времени плата будет считаться удвоенной. Начиная с сегодня или с того дня, как я поступил к вам на работу?

Гончар воззрился на него и уже готов был сказать какую-то резкость, но решил, что не стоит, и только пожал плечами.

— Если хочешь, можем считать с самого начала, — сказал он; лично ему Амар не нравился, но он решил держать его у себя, насколько это будет возможно. Это было не только из-за божественной благодати, которая, казалось, воплощалась в мальчишке, но и благодаря удачной торговле в последнее время. Хотя факты эти можно было рассматривать как две стороны одной монеты, гончар предпочитал думать о них по раздельности: этим он еще больше угодит Аллаху.

— Если вам это не нравится… — начал Амар.

— Конечно, нравится, конечно, — запротестовал гончар.

— Когда-нибудь, если вы вдруг останетесь без выручки, я буду работать на вас бесплатно и вдвое усерднее — так, чтобы Аллах снова явил Свою милость и послал нам денег.

Гончар поблагодарил Амара за его великодушие и повернулся, чтобы идти.

— Шесть дней по двадцать риалов, — думал между тем Амар. — Он дал мне пятьдесят. Значит, должен еще семьдесят. И двадцать пять… Йазами… бельхак, это еще не все… Но почему он не платит, а все только болтает?

И Амар решил получить деньги сегодня же.

— Учитель! — крикнул он, когда гончар был уже в дверях. Тот с удивлением посмотрел на него. Теперь Амару надо было действовать без оглядки. Конечно, это было неслыханно, однако он собирался попросить хозяина посидеть с ним вечером в каком-нибудь кафе. Слова, которые он произнес, удивили его самого едва ли не больше, чем того, к кому были обращены.

— Ладно, — сказал гончар.

Закончив работу, они вместе отправились в кафе неподалеку от Баб Сиди Бу-Джиды; позади был разбит небольшой сад, через который протекал один из бесчисленных речных протоков. По берегам росли плакучие ивы и молодые сливовые деревца; единственная маленькая лампочка, подведенная к увитой виноградом решетке, пряталась в листве. Циновка, на которой устроились хозяин с учеником, была всего в нескольких сантиметрах от быстро бегущей воды.

Амар с важным видом приказал подать чай; ему с трудом удавалось скрывать распиравшие его гордость и удовольствие. Ему подумалось, что он был бы еще более счастлив, если бы перед ним не маячила проблема — найти нужную зацепку в разговоре, которая дала бы ему возможность с полным основанием потребовать денег, и перед ним мелькнул соблазн отказаться на этот раз от своей затеи и просто приятно расслабиться. Однако Амар тут же напомнил себе, что пригласил хозяина в кафе только затем, чтобы получить жалованье и, вздохнув, решил поскорее покончить с делом.

Гончар рассказал Амару о двух своих сыновьях, о препирательствах с соседом, которые едва не переросли в кровную вражду, и, наконец, о мечте всей своей жизни — совершить хадж, паломничество в Мекку. Амар разволновался, глаза его блестели.

— Отправиться туда с благословения Аллаха и умереть счастливым, — прошептал он с блаженной улыбкой на губах. Затем откинулся назад и, закрыв глаза, выдохнул: — Аллах!

— Но только не в этом году, — значительно произнес гончар.

— Может, через год удастся скопить денег, иншалла.

Гончар фыркнул. Потом, наклонившись вперед, шепнул на ухо Амару:

— Здесь можно. Никто тебя не слышит.

Амар не понял, но улыбнулся и оглядел маленький, тускло освещенный сад. Каким умиротворенным казалось здесь все: вечерний ветерок колыхал листочки винограда, вившегося возле лампочки, по желтой циновке скользили тени. На миг Амару удалось отогнать мысли о деньгах. Время от времени темная поверхность воды покрывалась рябью и раздавался всплеск, словно какая-то рыбешка выпрыгнула и снова скрылась. В минуты подобного умиротворения, говорил отец, человеку приоткрывается рай — так, чтобы он потом всей душой стремился к нему, терпеливо снося тяготы земного пути. Амар чувствовал себя как никогда уютно и счастливо. Скоро им принесут горячий мятный чай, и он попросил, чтобы в каждую чашку положили по веточке вербены. А когда у него появятся деньги, он присмотрит себе пару настоящих европейских ботинок и продаст свои еврейские сандалии…

— Нет, нет, только не в этом году, — решительно повторил гончар, и в глазах его неожиданно мелькнул злобный огонек. — Пусть это племя сгниет в аду.

Амар удивленно поглядел на него. Разумеется, речь могла идти только о французах, однако он не помнил, чтобы гончар хоть раз упоминал о них, пусть даже намеком. Не успел он подумать этого, как заметил, что гончар смотрит на него с растущим подозрением.

— Ты знаешь, кто такой Ибн Сауд [26]? — вдруг спросил он. — Приходилось слыхать?

— Конечно, — ответил Амар, неприятно уязвленный тоном своего собеседника. — Это султан Хеджаза [27].

— Huwa hada [28], — сказал гончар, — но вижу, ты маловато знаешь о том, что творится в мире. Протри глаза, парень. Великие дела совершаются ныне. У Ибн Сауда есть своя голова на плечах. В этом году ни один ходоки из Марокко не добрался до Мекки. Всем удавалось доехать только до Джидды, а затем приходилось поворачивать обратно.

— Вот бедняги, — ответил Амар, моментально проникшись состраданием к несчастным паломникам.

— Бедняги? — воскликнул гончар. — Ослы! Сидели бы себе дома. Разве это подходящий год, чтобы ехать в Мекку, когда это грязное отродье, которое они нам навязали, по-прежнему сидит на троне султана [29]? Клянусь, будь моя воля, я бы приказал запереть двери всех мечетей в стране до тех пор, пока нам не вернут нашего султана. А если не захотят, сам знаешь, что будет.