Франц, дружочек

Малыш Блонден был очень мил. Скажи ему, пусть напишет мне словечко. Я буду рад. Я его люблю, но, конечно же, не так, как Ги. О Ги! Я горю от страсти.

Можешь ли ты написать мне в ближайшие дни, до моего отъезда?

Осталось 35 дней! Да здравствует свобода! Привет друзьям.

Обнимаю.

Жан.

31 июля 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте в конверте, idem. Тюремный штемпель: «Не более 4-х страниц и т. д.».

Дорогой Франц,

Жан Декарнен смылся, не успев тебя предупредить, и велел мне просить тебя принести мне передачу вместо него. Можешь ли ты это сделать? Полагаю, он оставил тебе денег или отдаст по возвращении с севера. В любом случае сделай, пожалуйста, все возможное ко вторнику. Сколько же я доставляю всем хлопот, особенно тебе. Сколь многим я тебе обязан! Мой друг Ги получил первую передачу за год и счастлив. В первый же вечер у него случилось несварение. Он «травил», как он выражается.

Я получил длинное письмо от Тюрле, очень литературное, каким и должно быть письмо, адресованное поэту, и еще меня посетил пожилой господин — будущий дядя… Блондена! Воспользовавшись тем, что один из родственников невесты занимается благотворительностью, Блонден сообщает мне через него, что женится и уезжает в Австрию! Это жестоко!

Ну а у тебя, дружок, как обстоят дела со студентами? Все в порядке?

Осталось 28 дней. Уже скоро. Не пройдет и месяца, как я буду на свободе. И тогда да здравствуют «terras calientes» [53]. Бегите к другим небесам! Кроме шуток.

Надеюсь, все уладится.

Плевал я на литературу, особенно на Литературу с большой буквы.

Прочь, прочь!

До скорого.

Жан.

Пришли мне сигарет!

Пришли, пожалуйста, бумагу!

Переписываться из тюрьмы Турель оказалось, видимо, и в самом деле сложнее, нежели в период предварительного заключения в Санте, где остался «друг Ги» (Люсьен Ноппе), ожидавший суда и ставший теперь объектом благотворительности. Кроме того, письма Жене могли и затеряться, поскольку Франц, у которого документы были не в порядке, вынужден был скрываться.

Жене должен был освободиться 30 августа. В «Новых записках вольнодумца и повесы» помещен «дневник» за сентябрь, когда друзья встречались чуть ли не ежедневно. Жене поселился в отеле «Анжу», дом 1 по улице Сент-Оппортюн, всего в нескольких шагах от улицы Ферронри, где находился дом (матери) Жана Декарнена. 24 сентября он был пойман с поличным на краже книги в магазине Каффена и снова помещен в Санте. В камеру 27-бис/1.

? октября 1943. Тюремный штемпель: «Проставьте номера камер и отделений».

Дорогой Франсуа,

Не мог написать тебе раньше, поскольку находился в карцере. По каким причинам — думаю, ты догадался. Вышел только сегодня. Скажу без преувеличения, что я едва жив. Видел Гарсона. Он хочет меня защищать. Меня не вышлют. Аното больше не видел. «Чудо» у него? Позвони ему и скажи, чтобы принес мне его немедленно.

Как ты? Что насчет Виши? [54]

От Декарнена никаких вестей. Пиши мне. Письма от Ги получил. Спасибо.

Осторожней с рукописями.

Ты видел Кокто? Что он думает?

Я ни о ком ничего не знаю.

Что Дядюшка? [55] Кто бы мог предполагать? Напиши мне. Напишу более подробное письмо завтра или послезавтра.

Вложи в письмо конверт и бумагу для ответа. Следователя больше не видел. Судьей будет Лериш. Сходи к нему. Попроси у него пропуск для посещения.

Когда-нибудь все кончится.

Дружески жму руку.

Жан.

1 отд., камера 27.

22 октября 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте на одном листе.

Дорогой Франсуа,

Как ты поживаешь? Хорош ли фильм Жана? [56] Что о нем говорят и что говорит он сам?

Аното передал мне рукопись [57] и книгу Тьерри [58] Поблагодари Тьерри за книгу и конфитюр. Он хороший товарищ. Скажи ему, что я отвечу на письмо, как только у меня будут конверты.

Меня не вышлют. Уже договорено.

Жан Декарнен потрясающий парень, снимаю шляпу.

Зайди, пожалуйста, к Кокто и попроси у него четыре моих пьесы:

«Для красотки» [59]

«Гелиогабал»

«Персей»

«Кастильский день».

Только у тебя хватит настойчивости их потребовать. Не уходи от него, пока не отдаст. Скажи ему, что они мне нужны для работы. Я не держу на него зла за то, что он мне не написал. Я был к этому готов, и в душе, в глубине души, мне наплевать. Я жалею, что познакомился с ним (искренне!). Он опошлил секрет, который я хотел сберечь для работы. Мне остается только начать все заново.

Скажи мне, куда ты едешь, где это «в часе от Парижа»?

Что ты там будешь делать? Что все-таки с тобой происходит? [60]

Пиши мне. И верь. Я твой искренний друг.

Жан Жене.

4 ноября 1943 (почтовый штемпель). Письмо в конверте Франсуа Сантену, Центр молодежи в Нофль-ле-Вье (Сена и Уаза).

Дорогой Франсуа,

Я чудовищно беспокоюсь о Жане Декарнене. Он мне не написал и не принес передачу во вторник. Что с ним случилось? Прошу тебя, сходи скорее к нему и напиши мне, в чем дело.

Приходи, пожалуйста, в половине второго в субботу 6-го в 13-ю палату. Там состоится суд. Аното будет меня защищать.

Принеси мне, если сможешь, перекусить, трубки и тетрадь. У меня кончилась бумага, а она мне срочно необходима.

Если Жан Декарнен не вернется к субботе, зайди, пожалуйста, к Дядюшке и спроси, не может ли он приготовить передачу. Я жутко беспокоюсь!

Ты не представляешь, сколько я работаю! Я почти закончил. Книга будет еще больше, чем «Богоматерь цветов», но и лучше. Кропаю ее с любовью. Жаль, у меня здесь только половина.

Меня не вышлют, но я получу большой срок. Что ж.

Если Декарнен не вернется, узнай в воскресенье у консьержки адрес его матери, мадам Люка, и сообщи мне. Пиши мне скорее, дружочек. Обнимаю тебя.

Жан Жене.

Когда Жене отсидел свой срок и должен был выйти из Санте, его — в связи с ужесточением мер, принимаемых службами «поддержания порядка», и по решению префекта полиции от 27 декабря 1943 года — направили на неопределенный срок в «лагерь содержания под надзором» Турель, XX округ. Его могли продержать там до конца войны, или отправить в Германию, или освободить, но теперь это зависело уже не от Министерства юстиции, а от Министерства внутренних дел, называвшегося тогда «Секретариатом по поддержанию порядка», которым руководил Жозеф Дарнан и который фактически подчинялся Французской милиции. В этот мир знакомые Жене — Дюбуа, Теска и даже Бюссьер и Пикассо — были невхожи, я же знал Дарнана с семнадцати лет, поскольку с ним работал один мой родственник. Настала моя очередь действовать. «Не завтра, — сказали мне Кокто и Дюбуа, когда услышали о моих связях, — а сегодня же вечером». Несколько дней спустя я отправил требуемое письмо, хотя по причинам личного свойства делать это мне было неприятно. Я поручился за политическую неангажированность Жене и его литературный талант. Привел в пример Шенье и Гарсиа Лорку, тем более что Шарбонно [61] владел испанским и говорил мне в свое время, что кровь Лорки запятнала франкистское движение (в том, что Лорку казнили франкисты, тогда никто не сомневался).