Ящик водки. Том 3

Кох: Ну, так расскажи же про себя, наконец.

— Я был начальником отдела преступности все это время. Меня как-то смущало, что я ничего не писал. Только командовал. Администрировал, ходил на редколлегии, принимал на работу, увольнял, договаривался с ментами. Тянул лямку. Но, как в 91-м я вырывался на события — в Латвию там или в Армению, — так и в 92-м я все бросил и полетел в Грузию. Случайно. Выпивал как-то с Володей Крючковым, который когда-то у меня в отделе корреспондентом работал, а потом ушел в депутаты. И выяснилось, что он летит в Тбилиси — везет полный самолет гуманитарной помощи. Помнишь, была такая тема в те времена? Раздавали в ЖЭКах какие-то бэушные вещи там детские и тушенку… Помнишь?

— Да помню, помню!

Комментарий Свинаренко

Свинаренко: И я, короче, полетел в Тбилиси. А это был самолет «ИЛ-76», грузовой, из Витебской дивизии — помнишь, нам рассказывал режиссер Балабанов, что он как раз из Витебска летал в Африку, оружие возил? А в Грузии тогда как раз свергли Гамсахурдиа.

Какие-то бои были уличные, типа революции. Стало быть, разруха, пустота, холод. Ни тебе шашлыков, ни вина — приехали, называется, на Кавказ. Неизвестно, как бы все повернулось, если б нас не приютил Патриарх всея Грузии Илия II. Там, при дворе, мы ночевали и столовались. И я вот понял многое, когда обедал у Илии II — ну, это не торжественный обед был, а просто свои сели в рабочий полдень перекусить, человек двадцать, за большой стол такой, как в монастыре.

— И что же Бог послал на обед?

— Ты не поверишь: кормили нас голландским колбасным фаршем, который мы же и привезли на самолете… Представляешь? И это — в Грузии! Революция, будь она неладна… Это как мой дед говорил: «Дохазяйнувалысь». По-русски это как-то коряво звучит — дохозяйствовались. Но там было и кое-что местное, слава тебе Господи: моченые закуски, чача, вино. Хорошо, что нас не поили еще голландским джином или французским вином, прости господи. Вот это хоть спасло немножко ситуацию, разрядило.

— А может, это была гуманитарная граппа? А вам ее выдали за чачу?

— О, красивая версия! Но — вряд ли… А вот что у меня осталось на память от той поездки: Илия II мне тогда подарил иконку с Георгием Победоносцем. А еще я в 92-м очень хотел съездить в Америку. Не знаю, насколько ты это поймешь, но я очень переживал оттого, что на тот момент не бывал в США. Индейцы, холодная война, американская литература, политика, второй фронт…

— Который не имел решающего значения, как нас убеждали.

— …атомная бомба, Вьетнам, полеты на Луну… Это все складывалось в такую яркую картину, что мне казалось: не бывши в Штатах, невозможно понять чего-то главного, нельзя получить полную, цельную картину мира. И образование свое нельзя считать законченным. Мне досаждал этот пробел, он меня просто мучил, изводил. Я изо всех сил пытался съездить туда. Вариантов много вроде выпадало — экскурсия в Вашингтон, поездка по стране, курсы журналистов там… Я какие-то анкеты заполнял все время. Но меня так никуда и не взяли. А народ со всех сторон едет, едет, едет туда, по два раза, по три… Я проанализировал ситуацию — и понял, что едут-то одни евреи! А хохлов они почему-то не брали.

— А хохлы пускай едут в Канаду. В Торонто есть музей Украины, самый главный, всемирный. Центральный как бы.

— Ну, может быть. Но я даже не знаю… Если мою украинскость сравнить с твоей немецкостью…

— …то они еще посоревнуются. Ха-ха!

— Да, наверно, они посоревнуются! Если ты можешь сосисок намять с пивом и ездить на «БМВ» на немецком, — то и я могу сала с горилкой принять и погонять на «Запорожце».

— Нет, ну я немецкие буквы знаю.

— А анекдот еще был про группу антисемитских языков. Туда, кроме немецкого и украинского, еще арабский входит. Но если серьезно, я так даже одну заметку написал на украинском. Ты вот не сможешь на немецком написать заметку.

— Со словарем.

— Значит, я на украинском — сел и написал. Без словаря причем. В журнал «Столица», Мостовщикову. Для стеба. Так и напечатали на украинском. Я что-то там такое смешное написал: «Ну, Киев — матерь городов русских. А що ж Москва, ця ледаща дочка?» Я там еще акцент пытался передать, как на Украине насмехаются над москальским акцентом. И вот думаю: почему ж американцы только евреев брали? Они, понятно, хотели как можно больше людей прогнать через США, воспитать в них какую-то симпатию к Америке.

— Агенты влияния.

— Если человеку симпатична чужая страна — то он уже хотя бы отчасти агент влияния. А на эту роль лучше подходят космополиты, которыми чаще оказываются евреи. Простая, понятная логика. Людям же трудно понять, что возможен украинский космополитизм! Как у меня. Ну вот. Некоторые поехали туда — и там остались, семьи перевезли. Если б я там остался тогда, то давно б, думаю, спился от скуки. Там же жизнь ровная такая… Живешь как в зоопарке. А мы тут — как дикие звери на воле. Комфорт не тот, конечно, — но есть и свои плюсы. Хотя к тому времени я, кажется, уже остыл от мыслей насчет свалить, и меня в Штаты тянуло, просто как Филипка в школу. А ты не думал тогда свалить?

— Нет, к тому времени уже не думал. В начале перестройки еще как-то… Но мысли покинуть нашу родину меня окончательно покинули тогда, когда я избрался предисполкома в Сестрорецке.

— То есть что у тебя изменилось-то? Началось что? Как этот процесс ты можешь описать?

— Не, ну мне стало интересно, что здесь. У меня вторая волна желания на ПМЖ куда— Нибудь съ…аться возникла после отставки, когда вот уголовка началась.

— В 97-м?

— Да. 97—98-й.

— Именно с целью избавиться от уголовки? Или ты подумал: зачем мне здесь все?

— Ну, может быть, конечно, катализатором уголовка была, но в целом депрессуха такая очень сильная.

— К которой мы вернемся в 97-м, да?

— Естественно.

— В общем, Америка на 92-й стала у меня таким зудящим местом. Думаю: ну, что же я не был там, мудак?

…Что еще было? «Коммерсант» переехал в новое здание. Значит, сначала мы базировались на Хорошевке в жилых квартирах на первом этаже, объединенных в одну. А в 92-м Яковлев школу сперва как-то в аренду взял и после приватизировал. Три этажа, а после он еще один надстроил. Там офис — и спортзал, и сауна, все как у людей. А когда мы туда, на Врубеля, переехали, то, между прочим, батюшка здание освящал. Метро «Сокол», где поселок художников дачный. Значит, батюшка освящал, окроплял святой водой. Стоим мы, смотрим на это дело, а Яковлев говорит: «Не позволю в своей газете употреблять убогий термин „РФ“! Запомните, нету никакой РФ! Наша страна называется Россия!» Неплохо это прозвучало, красиво. Иные даже прослезились. А еще ушла тогда Ксения Пономарева. Она была, кажется, главным редактором тогда? Вроде так… Она поругалась тогда с… ну, это неважно уже теперь. В новом здании мы продолжали еще выходить еженедельником, а осенью перешли на ежедневный режим. Прекратили выпуск еженедельника и делали такие внутренние номера ежедневной газеты — каждый день. В продажу никуда они не поступали, но спрашивали за них по-взрослому, такая учеба боевая. Это как если на учениях боевыми патронами стрелять. Вася (он же Андрей Васильев), кстати, к тому времени ушел. Сказал, что ему концепция не нравится. А другой-то не было, вот он и ушел. Такая его версия. Он на ОРТ работал тогда, кажется, и Пономарева тоже. Как-то они скорешилась. И вот начали мы делать эту Daily. Дико интересно это было на тот момент — толстая жизненная газета. Но работали действительно просто, сука, без выходных. В субботу выпускали последний номер за неделю, а в воскресенье с утра — пожалуйте на разбор номера.