Наследство Карны

Биргит повезло меньше, но она не жаловалась. Ей было семнадцать, и всю зиму ей предстояло варить рыбий жир. А там будет видно.

Семья Олаисена расположилась в доме Фомы и Стине. Ведь Ханна в нем выросла. Дети быстро заснули после поездки по морю и новых впечатлений. Только старший долго еще бродил среди взрослых, переводя осоловелый взгляд с одного на другого. Но наконец сон сморил и его.

Было уже поздно, когда взрослые наконец сели за стол. Копченая лососина с гарниром, приготовленная Бергльот. Из погреба явились зеленые бутылки с высокими горлышками. Консервированную морошку со взбитыми сливками подали в хрустящих вафельных стаканчиках.

— Здесь валяется разбитая бутылка, — сообщила служанка Олаисенов, высунувшись из погреба.

— Смети осколки в сторону, чтобы кто-нибудь не порезался, — велела ей Бергльот.

Хозяева и служанки ели вместе в столовой. Так бывало в Рейнснесе только на Рождество. Но об этом никто не вспоминал. Это было бы неуместно.

В Рейнснесе изменились не только обычаи. Люди собрались вместе, чтобы преодолеть нелады и пойти дальше. Пили за лето. За молодых. За будущее.

Карна с удивлением заметила, что Вилфред Олаисен делит свое внимание между Анной и Ханной. Ей было не очень приятно смотреть, как он наклоняется к Анне и разговаривает с ней.

Вечером Педер поразил Вениамина. До сих пор Вениамин относился к нему как к мальчику. А он оказался уже зрелым мужчиной.

В книге Соммерфельдта о судовых конструкциях Педер столкнулся с понятием «центр гравитации». Что это такое? Вениамин объяснил, что это то же самое, что и центр тяжести. Для судов он очень важен. Педер понимающе кивнул и спросил, не знает ли доктор, что такое шкала водоизмещения.

Вениамин признался, что точно не знает, наверное, это имеет отношение к размерам судна.

— Я слышал, ты будешь учиться на верфи Георгов? Это большая удача. Там тебе все объяснят, — сказал он.

— Они строят лучшие суда в Норвегии, — заметила Дина.

— Я хочу записаться и на вечерние технические курсы. — Педер смущенно кашлянул. Он не привык к такому вниманию к своей особе.

Но зеленые бутылки с высокими горлышками вскоре разрядили атмосферу. Как и кофе с коньяком, привезенным из «Гранда». Они закурили тут же, в столовой. Юхан засмеялся — в дни правления матушки Карен такое было бы невозможно. Все засмеялись вместе с ним.

Служанки, вернулись на кухню к своим обязанностям, молодые люди и Сара взяли корзины с рюмками и бутылками и ушли на берег жечь костер.

Старшие сидели с открытыми окнами и удивлялись, что в Рейнснесе почти нет комаров и слепней. Не то что раньше. Правда, теперь здесь нет и животных.

Тема была исчерпана, и воцарилось молчание. Юхан попросил у Вениамина разрешения прожить в Рейнснесе лето и осень. Ему надо кое над чем поработать.

Вениамин обрадовался. Да это подарок судьбы, если в старых домах будет кто-то жить!

Но разве Юхану не нужна служанка, чтобы вести хозяйство? По мнению Олаисена, мужчина не может жить один.

Юхан возразил, что мужчина, который выжил один в американских прериях, проживет один и в Рейнснесе. Говоря это, он так смотрел на Дину, что Вениамин насторожился.

Анна попросила Юхана рассказать, о чем он будет писать. И Юхан оказался удивительно словоохотливым. По сравнению с тем, каким он был в Страндстедете. Писать же он хотел о своей эмиграции. Об Америке. О том, как там приходится норвежцам.

— И как пришлось тебе самому? — поинтересовалась Анна.

— Да, конечно. — Он снова взглянул на Дину. Интересно, подумал Вениамин и произнес это слово вслух.

— Ты рано уехал из дома? — спросила Анна.

— Не так рано, как Вениамин. Мне было уже двадцать.

— Из всех нас только мы с Ханной никуда не уезжали из Нурланда, — заметил Вилфред.

Все вежливо посмотрели на него и промолчали. Это его задело. Он почувствовал себя посторонним. Его достоинство было уязвлено.

— Учиться за границей читать и писать и вообще чему бы то ни было стоит немалых денег, — сказал он.

— Теперь другие времена, Вилфред, — возразил Вениамин. Он обратился к нему по имени, как к собутыльнику. Или того хуже — как к своему работнику.

Олаисену это не понравилось.

— Хорошо, кому есть чем платить за себя, — обиженно сказал он.

В этом прозвучала угроза. Ханна беспокойно переменила позу. Ее плечи словно вырвались из платья и встали, как щиты.

— Вы и сами платили за своего брата, когда он кончал реальное училище, — заметила Дина.

— А я за свое образование отдал все наследство, оставшееся мне от отца, — сказал Юхан и многозначительно посмотрел на Дину.

Она вспыхнула. Только ей был понятен его взгляд.

— Хочешь остаться здесь и превратить Рейнснес в образцовую усадьбу, Юхан? — спросила она.

— Нет, я никудышный крестьянин и никудышный торговец. Это все, что роднит меня с Вениамином.

Вениамин быстро взглянул на Дину. Она невозмутимо откинулась в кресле. Но промолчала.

— Иногда эти качества проявляются через поколение. Я имею в виду умение вести дела, — сказал Олаисен, забыв обиду.

Он, единственный из мужчин, был в галстуке. И сюртук у него был застегнут даже после обеда.

— Нам с вами, Олаисен, предстоит работать в Страндстедете. Мы не можем полагаться на тех, кто придет после нас, — добродушно сказала ему Дина через стол.

Он зарделся. От стыда? Или от благодарности?

Вениамин видел, что Ханна вся напряглась.

— Трудно быть первопроходцем. Во всех отношениях трудно. Мало кто это понимает, — прибавила Дина.

И — о чудо! — Олаисен погладил Дину по руке и поблагодарил ее. Так благодарят подчиненного, проявившего понимание там, где от него этого не ждали.

— Мы должны заставить купцов построить газовый завод. В Страндстедете слишком темно. Зимой на улице не видно собственных пальцев. И аптеку! Глупо, что у нас нет своей аптеки, правда, Олаисен? — доверчиво спросила Дина.

Вениамин разглядывал свою салфетку. Как ей это удается? Она делает человека податливым, точно мягкое масло, дав ему понять, будто верит, что он еще может творить чудеса.

Остальные и глазом не успели моргнуть, как оказались лишними. Дина и Олаисен заговорили о будущем Страндстедета. И они явно не собирались посвящать в это Вениамина.

Он закурил новую сигару, наполнил бокалы, дымя над головами присутствующих. Он знал, что обычно это раздражало Анну. Один раз он попробовал вмешаться в разговор Дины и Олаисена с практическими замечаниями по поводу аптеки. Но тут же сдался.

Ханна ушла взглянуть на детей. Анна тихо разговаривала с Юханом о его предполагаемой книге.

Вениамин оказался лишним. Наконец он извинился и вышел.

— Я разбираюсь только в цифрах и музыке, — услышал он, уходя, слова Дины и ее короткий смешок.

Анна даже не подняла головы, когда он уходил. Она увлеченно слушала рассказ Юхана о Миннеаполисе.

Вениамин сразу увидел ее. Значит, он все-таки думал о ней? Знал, куда она пойдет, если захочет побыть одна? Не в дом Стине, а на крыльцо перед стеклянной верандой. Ханна сидела там и смотрела на пролив. Из большого дома ее не было видно.

Но он не пошел к ней. Он пересек двор и пошел к хлеву.

Молодые играли на берегу. Они снова разожгли костер. Пахло смолой и горелыми водорослями. Бергльот, Сара и служанки тоже были там. Они смеялись и водили какой-то хоровод.

В хоре громче других звучал голос Карны. Раньше Вениамин видел, что ей весело. Теперь он это слышал.

Как в старые времена, он влез на сиденье уборной и выглянул в высоко расположенное окно. Знал, что оттуда видно крыльцо веранды. Но для этого ему пришлось наклонить голову и согнуться.

Вениамин вспомнил, как ему приходилось подниматься на цыпочки, чтобы увидеть не только небо.

Ханна сидела на нижней ступеньке. Перила крыльца почти скрывали ее. На ней было летнее платье в синих цветах. Он видел только ее ноги от колен и ниже.