Бескрылые птицы

Я расскажу об одной жестокости, которая поразила меня больше всего; времени мало, хотя утопленнику оно кажется растянувшимся до бесконечности, и я уже едва ощущаю свое тело, мягко покачиваясь на морском дне.

В Йеничифтлике у меня был клиент. Звали его Кара Осман-заде-халид-паша. Влиятельный человек с чувством собственного достоинства и, если это вам что-нибудь скажет, самый лучший тип турка. Путь до моего клиента не близкий, но мне нужно было его повидать, чтобы договориться о партии фиг. Он лежал мертвый в своем доме с тридцатью семью штыковыми ранами, но без носа, губ, глаз и ушей. Их отрезали от головы, которую тоже отрезали от туловища. Мы были знакомы давно, но я еле узнал Кара Османа и поверил, что это он, лишь когда увидел его любимую шелковую рубашку.

Стоя над его останками, я не мог сдержать слез, хотя с позывами рвоты справился. Правда, я задолжал ему кое-какие деньги, но от его смерти мне вовсе не полегчало. Она меня оглушила, я ее не понимал. Потом я подошел к офицеру неподалеку и с трудом выговорил:

— Вы убили Кара Осман-пашу.

Затейливые усики офицера сразу вызвали гадливость. Приподняв бровь, он спокойно спросил:

— И что?

Меня охватила ярость, и я не сдержался.

— Вы пиздюк, — сказал я и пошел к своей лошади. Я не видел его реакцию, но ждал выстрела в спину, однако ничего не произошло. Вспоминая этот случай, я понимаю, что это был самый смелый поступок в моей жизни.

Ох, если б мне хватило ума сбежать в Эскибахче! Устроил бы себе маленький отпуск в итальянском секторе. Возвел бы неоклассическую арку в стиле водного павильона. Вымостил бы заново площадь. Заплатил бы лекарю, чтобы приглядывал за девочками в борделе. Но теперь это лишь мечты. В глазах темнеет, хотя здесь все равно мрак. Я и не знал, что в гавани водятся лангусты. Все же я предпочитаю атлантических омаров. Тела совсем не чувствую. Я уже слишком мертв, чтобы беспокоиться о смерти.

Георгио П. Теодору шлет вам всем прощальный водный привет. Я бы и помахал, но не знаю, где у меня рука, да вас там и нет, скорее всего, если вы есть вообще. Прощай, Смирна, прощай, бордель Розы, прощайте, друзья, прощайте, Ллойд Джордж, Венизелос и все остальные долбоебы, прощайте, мои бессловесные товары, прощай и я сам. Желательно, конечно, было бы умереть без идиотской песенки про феску, засевшей в башке.

86. Мустафа Кемаль (22)

За месяц Мустафа Кемаль обхитрил англичан и теперь с ними дерзок. Он знает, что французы и итальянцы с радостью исполнят его желание — убрать иностранные войска из Фракии и Стамбула, и сам счастлив гарантировать проход всем кораблям через Дарданеллы в Черное море. Его части продвигаются к Дарданеллам и Стамбулу. В Смирне (вскоре она станет Измиром) Мустафа Кемаль встречает женщину, на которой в результате женится, однако к несчастью для обоих: нрав у нее окажется столь же крут, как у него самого.

Ллойд Джордж заявляет кабинету министров, что будет поддерживать Мустафу Кемаля, а вечно воинственный Уинстон Черчилль требует послать экспедиционные войска. Но только один союзник готов оказать помощь — Новая Зеландия. Мустафа Кемаль сумел убедить французского Верховного комиссара, что не может сдержать победоносный поход турецких войск на Стамбул, но потом признается журналисту — он понятия не имеет, где находятся его части. Французы с итальянцами отзывают корабли, посланные на помощь англичанам, и лорд Керзон [111] сломя голову мчится в Париж, где происходит злая перебранка с Пуанкаре [112], после которой Керзон плачет [113]. В Чанаккале турецкая кавалерия оттесняет англичан за их линию обороны, но никто не стреляет. Турецкие офицеры берут взаймы у британцев колючую проволоку; само собой подразумевается, что по окончании кризиса ее вернут.

Без ведома англичан французы согласовывают с Кемалем план, по которому он получает все желаемое. Британцы решают выдвинуть ультиматум, но генерал Харрингтон считает за благо его не доставлять. Он понимает, что, имея всего несколько тысяч солдат, Кемаля не одолеть. Пуанкаре выдыхает с облегчением, Ллойд Джордж взбешен, но в конечном счете всё сглаживают начавшиеся обсуждения перемирия. Главный переговорщик Исмет-паша глух на одно ухо, и потому делает вид, что негодных и неуклюжих предложений не слышит.

В Греции переменчивый народ восстает против короля Константина, чье возвращение совсем недавно приветствовал столь невоздержанно. Люди вдруг вспоминают, как сильно его ненавидели, и теперь винят короля за проигрыш в войне, начатой его злейшим врагом Элефтериосом Венизелосом. Отрекшись от престола в пользу старшего сына, Константин, сломленный и с разбитым сердцем, умрет через четыре месяца в изгнании на Сицилии. Он познал горькую истину всех греческих королей: лучше горевать в ссылке, чем править дома, поскольку греки всегда относятся к королю, как к президенту.

Генерала Хаджианестиса с пятью министрами отдают под суд и приговаривают к расстрелу. Дабы избежать унижения от чужих рук, генерал сам срывает с себя знаки отличия и храбро встает перед расстрельной командой. Ноги крепки; оказывается, они вовсе не из стекла или сахара. Казнь генерала и его товарищей возмущает весь мир, ибо ясно — из них сделали козлов отпущения. В Греции вновь появляется Венизелос, необъяснимо ни в чем не виноватый, и новая военная хунта заявляет о намерении сохранить за собой Фракию. Только Ллойд Джорджу хватает терпения выслушивать эти тщетные замыслы.

Кемаль продолжает грозить союзникам войной и в конце концов добивается желаемого. Восточная Фракия все же будет турецкой. Многочисленное греческое население ее покидает, происходят обычные душераздирающие жалостные сцены, обычные смерти в пути, и лишь через много лет здесь поселятся турецкие беженцы из Болгарии и Греции, тоже совершившие долгий и тяжкий переход из родных мест.

История начинается заново. Лишается власти опасный Ллойд Джордж, теряет должность Уинстон Черчилль. Мустафа Кемаль начинает строительство абсолютно новой страны. Он упраздняет султанат, а затем халифат, учреждает светскую конституцию. Меняет арабский алфавит на латинский, чем неумышленно создает ситуацию, когда в будущем практически ни один историк не сможет разобраться в беспорядочных архивах, оставшихся с османских времен. Он устанавливает равные права для женщин, запрещает ношение покрывал и фесок. Создает промышленность. Кемаль дает ход событиям, которые должны привести к либеральной демократии западного толка после его смерти (когда, рассуждает Кемаль, сам он, вероятно, автоматически утратит интерес к сохранению личной власти).

Мустафа Кемаль подписывает Лозаннский мирный договор, где одно условие гласит: почти все турецкие христиане, независимо от родного языка, будут перемещены в Грецию. Согласно другому условию, почти все греческие мусульмане, греческого или турецкого происхождения, независимо от родного языка, будут выдворены из Греции и отправлены в Турцию. Критерии явно религиозные, а не этнические, все делается ради предотвращения раздоров и мнится хорошей идеей, если не брать в расчет, что речь идет о невинных людях.

Позже в Турции это назовут «демографической катастрофой», поскольку христиане умели управляться с делами. Турки — солдаты, крестьяне и помещики, а христиане — торговцы и ремесленники. Эта потеря на десятилетия задержит восстановление экономики.

В Греции это назовут «малоазиатской катастрофой». Перемещенные вечно будут ощущать, что их своевольно вышвырнули из рая. В Грецию прибыло полтора миллиона человек, создав величайшие трудности для правительства, которое пыталось их разместить и приобщить к жизни. Люди принесли с собой свои образование, опыт, таланты, свою тоску и музыку, названную потом «рембетикой» [114]. Еще они принесли с собой крайнюю нужду и осознание несправедливости, которые, возможно, как ничто поспособствуют подъему в Греции коммунистических настроений, а те, в свою очередь, приведут к гражданской войне.