На кресах всходних (СИ)

Бобрин достал из планшета небольшой лист бумаги, пробежал его глазами, затем сложил и сунул в карман.

— Здесь, на головке отряда, я вам должен сообщить приятное известие. Только не спешите радоваться.

Никто не спешил.

— Принято решение о наступлении.

Собравшиеся заворочались на местах, послышались тихие замечания типа «давно пора».

Бобрин доложил и конкретизировал задачу, поставленную командованием. В ней, в общем, не было ничего принципиально нового. Все конкретизировалось для отряда в одном слове — Гибуличи. Там за последние два года немцы устроили как бы железнодорожный карман емкостью в сотню вагонов (почти две танковые дивизии), где можно поднакопить резерв, идущий из тыла или отошедший с передовой, и резко направить в одном из трех направлений. Надо было лишить врага этого сильного инструмента. Наш фронт ударит, и надо, чтобы Гибуличи не гавкнули в ответ. Не один уже раз вся бригада Котовского планировала разгром этого кармана, теперь у бригады много своих дел в связи с масштабным моментом, Гибуличи целиком в ответственности отряда имени Ленинского комсомола. Дело не только ответственное, но и сложное, будут потери, но и слава с пользой тоже.

«Когда?» — был один вопрос у собравшихся.

Бобрину был приятен энтузиазм, он улыбнулся:

— Об этом скажу в конце собрания. А теперь вот еще что. Конечно, немецкое командование душу бы прозакладывало за сведения о месте и часе большого наступления Красной армии. Даже за те крохи информации, что сейчас прозвучали здесь, на штабе отряда. Так что в случае попадания в плен... Сами понимаете! Но главное в другом — активизируется, по сообщениям контрразведки фронта, агентурная немецкая сеть. Зафиксирована активность по ту сторону фронта (то есть в тылу 1-го Прибалтийского и особенно Белорусских фронтов). Логично предположить, что сходная активность возникнет и здесь, в собственных немецких тылах. Как раз в расчете на то, что по поведению партизанских сил удастся сделать правильные выводы о будущем поведении армий фронта. В чем это может выразиться непосредственно для нас?

— Сколько у нас появилось за последний месяц народу в отряде?

Шукеть шустро сверкнул глазом в свою тетрадку:

— Пять человек. Недбайло, Литвинов, Яков, Пекша, Дамулис.

— А капитан? — удивился Антоник.

Шукеть со своей всегдашней ехидной улыбкой объяснил, что капитан Портупеев в отряде уже почти два месяца. К тому же трудно подумать, что этот пьяница и балабол может быть каким-то агентом. Он даже живет у Волчуновича на остатках спиртового заводика и ни в каких делах участия не принимал.

— Может, он особенно хитро законспирированный агент? — пожал плечами Антоник, он всегда пожимал плечами, когда был не согласен.

— Хорошо, внесем и Портупеева, по личному желанию начальника разведки.

По штабу прошло похмыкивание. Обычно доскональным буквоедом и придирой выступал как раз политрук и помощник начальника штаба, а начальник разведки смотрел на вещи шире и вольнее. Антоника это веселье задело.

— Не надо шукеть, — бросил он, отчего веселье только усилилось.

— Хватит, — сказал Бобрин, — насколько я понимаю, вероятность, что среди этих, пусть шестерых, немецкий шпион, маленькая ввиду бокового значения отряда Ленинского комсомола в масштабах операции фронтов, но исключать ничего нельзя. Всем язык за зубами держать. А за названными посматривать. Кто там у тебя первым номером на подозрении?

— Если смотреть просто, без второго дна, так сказать, то мне больше всего думается на Недбайлу. Он у меня первым и идет, — сообщил политрук.

— Криворылый свистун, — сказал с особенной неприязнью Михась.

— Да. Конечно, сразу встает вопрос: где он прятался от своей совести до сорок четвертого года? Говорит, был табельщиком в Лидском депо. Я оставил запрос в бригаде, нехай проверят.

— Ну, это можно всем предъявить, — заметил Тарас.

— Все складно рассказывают, — искоса заметил Шукеть.

— Я бы поверил только Пекше, — сказал Антоник, — обычный деревенский дурень. Пахал, пахал, пока хутор не сожгли. Он в лес, а тут мы.

— Все равно вопрос: почему он не пришел, когда мы на Замостье ходили, хутор же его рядышком?

— Ты ходил? — опять ехидно вставился Шукеть.

Тарас налился на него кровью всем щекастым лицом.

— И Литвинов, надо сказать...

— Что ты хочешь, Вася, сказать? — Бобрин повернулся к начальнику разведки.

— Да больно ладный он какой-то для старшего сержанта.

— У него документ, — развел руками Шукеть.

— Да то-то и оно, — пожал плечами Антоник. — Где он прятал солдатскую книжку, пока на хуторе работал?

— Он говорит, недавно в плен попал, — продолжал тихую конфронтацию с Антоником помначштаба.

— Опять же какой плен? Фронт сколько месяцев стоит!

— Ну он же сказал — в разведку ходил. Ты что-то его не спешишь с собой взять.

Антоник лишь пожал плечами в ответ Шукетю.

— Мне больше всего Яков подозрителен, — вставил слово Михась. — Парикмахер из Скиделя — что это вообще такое посреди войны? Кого он там одеколонил?!

— Говорит, жену угнали. Раскрыли, что еврейка, и угнали. после этого он рванулся в лес. — Шукеть читал по тетрадке.

Тут Антоник кивнул:

— Ни черта не умеет, ручки субтильненькие.

— Ты попроси, чтоб побрил, — сказал отошедший от шутки Шукетя Тарас.

— Уже, да и стрижет классно, — подтвердили сразу несколько человек.

— А хорошо выглядеть люди хотят при любом режиме, — сказал Витольд Ромуальдович, но было видно: думает он о другом.

— А Дамулис, литовец?

— Верно подмечено, Тарас Ромуальдович.

— Хватит шукеть, — отбрил ему брат командира, но шутка, повторенная во второй раз, никого не насмешила.

— А Недбайлу я бы немножко на недельку изолировал, — сказал Михась.

Командир поднял на него обычно опущенный взгляд:

— Это потому что он девчонку у Анатоля отбил? Не надо тащить сюда дела семейные, и особенно личные.

Шукеть едва заметно ухмыльнулся — всегда бы так.

— Такого бойца теряем, — попытался возразить отцу Михась.

История и в самом деле была неприятная. У Анатоля складывался красивый, хоть и лесной роман с девушкой Оленькой, медсестрой из отрядной санчасти. Школьница из Мостов бежала, как и многие, от отправки в Германию. Звали ее Оля, а называли так, словно имя происходит от «оленя» — такая была грациозная и милая. Командиру она напоминала пропавшую черноволосую дочь, хотя Оленька была блондиночкой. Он ее уже полюбил, словно будущую дочуру. И казалось, куда ей от такого орла, как Анатоль? Орла и рыцаря. Анатоль был деликатен, обходителен, и это продолжалось до тех пор на глазах у всего умилительно поглядывавшего отряда, пока не явился этот Недбайло, тридцатилетний, мордатый, чуть даже криворотый дядька, любитель посвистеть и порассуждать цинически. Увидев красивую пару, сразу заявил, что девка будет его. Над ним даже смеяться не стали — ну дурак, чего возьмешь. Однако он как-то сумел вклиниться в эту историю. что уж он там плел, как брал воображение Оленьки, а факт, что теперь она жила с ним, в его землянке, на правах его женщины, а рыцарь Анатоль подыхал где-то на краю отряда, высох, очумел, и боялись, что застрелится или в одиночку пойдет без приказа брать германскую чугунку.

Недбайлу ненавидели, и, если бы не Витольд, Порхневичи устроили бы ему темную, а Оленьку как бы перестали замечать. Она перестала быть радостью отряда со своим житейским полнокровным счастьем.

Командир повернулся к Антонику:

— Пусть вместо Анатоля с Литвиновым в паре будет Зенон. Проинструктируй его.

Витольд Ромуальдович встал с окончательным видом — можно расходиться. Так он ни слова и не сказал за время заседания.

— А когда же операция? — спросил, оглядываясь на поднимающихся, Михась.

Товарищ Бобрин щелкнул замком планшета:

— Завтра. Завтра, двадцать третьего июня, начинается операция «Багратион».

Глава третья