Суть острова. Книга 2 (Что может быть круче своей дороги?)

Она не любит – о чем просить? Чего хотеть? На что надеяться? Не на что. Вот я и вижу сны, один за другим, один за другим… И никак мне не найти там нужных и правильных слов…

А утром тоска уступает место свычаю: омовение, бритье, чашечка кофе, мотор, работа, в офисе или на выезде. Лучше всего на киностудии, там бедлам, это отвлекает.

– Все мерзавцы, кроме женщин.

– Неплохо, а еще?

– Он любит ее, а она ушами.

– Как? А, врубился… ну, так… а еще?

– Она его, а он – её!

– Э… а, классный мужской каламбур, придется, все-таки, записывать за вами, Мак! А еще?

– Даже если то, что говорят о блондинках – правда, все равно предпочитаю брюнеток.

– Ха-ха-а… Еще, Мак! Пожалуйста…

– Еще два и хватит, ладно?

– Давайте.

– Похоже, Фрейд всегда о ней думал, а подсознательно хотел стать ученым. Это первый. А вот второй и последний: В сердце каждой женщины припрятан запасной белый флаг.

– Первый – суперкласс, хотя и непристойный, а второй мне так… не очень понравился… Неубедительный. Но все равно, Мак, здорово! И что, ни один из этих афоризмов…

– Ни один не подошел. «Зрителю нужен позитив, зрителю некогда вдумываться, зритель не должен ощущать себя глупее авторов» А что я могу сделать, если он глупее, зритель этот.

Мак Синоби странный человек, угрюмый, но веселый. Одно из любимых развлечений богемы насчет него – строить предположения, по какому принципу он выбирает общаться «на ты», либо «на вы», ибо проследить в этом хоть какую-нибудь систему – невозможно. Мы с ним, например, на вы. Почему – я не знаю, но меня устраивает.

– А вдруг, все же, умнее?

– Был бы умнее – не жрал бы поп-корн в кинозале. И вообще бы в кино не ходил. Вот вы, Ричард, не производите впечатление глупца. Вы давно смотрели фильм, в кино или по телевизору?

– Я даже по «видику» забыл когда смотрел.

– Вот видите – интеллект он отовсюду виден. Давайте, еще по чашечке навернем, да я поеду… Мак Синоби заворочался в кресле и я реально испугался, что вот – поднимется сейчас и уйдет, с него станется. И про кофе забудет.

– С удовольствием. А… Мак, Мак… куда вы? Вот, уже несут. На меня запишите, сударыня… Ну а что-нибудь другое, не связанное с темой женщин, свеженькое… такое… философское? Вы ради Бога простите мою настырность, но так редко можно вас послушать тет-а-тет, за чашечкой… Тем более, вы в настроении, этим непременно следует воспользоваться.

– Ладно, тогда за кофе я плачу. – Мак Синоби сегодня богач: ему вывалили целый кирпич банкнот за принятый сценарий, он любит получать наличными, потому что вечно теряет чековые книжки, карточки, пароли к ним… – Философский? У меня их много. Мужские – хотите?

Я обернулся по сторонам – кафе пустое, официантка уже отошла…

– Валяйте, конечно.

– Нет, вы не так поняли. Мужские – это… Вот, специально для вас, навеяно знакомством с вами: мужчина – в первую очередь воин, а потом уже инстинкты! – Я заржал, сначала просто польщенный, а потом потому, что – оценил.

– Замечательно! Боюсь, что вы мне польстили.

– Лесть – это клевета со знаком минус.

– Стоп… Как это? В том смысле, что клевета – плохо, а лесть…

– Скорее, наоборот: что лесть – еще хуже. Далее: идти на закат, в попытке добыть восход.

– Тоже афоризм?

– Да, мужской. Еще три: «Играя с чертом, не надейся, что бог на твоей стороне». «Держись подальше от своих страстей и чужих обещаний». «Очень многих маньяков и извращенцев невозможно сходу отличить от нормальных людей, разве что по внешнему виду».

– Стоп, стоп, стоп. А почему вы их называете мужскими?

– Кого – их?

– Ну, например, последний третий? Про извращенцев?

– Очень даже просто. Вы когда-нибудь видели, встречали маньячку-педофилку, в жизни или в судебных хрониках? А эксгибиционистку, хоть однажды? Но не ту псевдошлюху из продвинутых провинций, которая любит ногу на ногу закидывать, ляжки в чулках показывать, а ту, что из кустов перед подростками выскакивает с задранным подолом и мокрой писькой? То-то же. Маньяки да перверты – сугубо мужская привилегия, и хотя изредка встречаются среди них и женщины-маньячки, но это уже извращение. Ричард, общение с вами для меня всегда в кайф, честно, однако наш кофе допит и мне пора обходить по периметру племена моих великодушных заимодавцев. – Мак приподнялся было в кресле и опять рухнул: отсчитывать деньги подоспевшей официантке. Он бы и стоя рассчитался, но она в очень коротком мини: из глубокого кресла – глубже и видно.

– Ричард? А вы знаете, которую из своих мыслей я, как писатель, считаю наиболее глубокой и остроумной?

– Сейчас считаете, или вообще?

– Сейчас, конечно. Вообще – я разный вообще, сегодня один, пять лет назад – другой, а еще через пять, если доживу…

– Не знаю, но переполнен любопытством.

– То есть, хотите узнать?

– Еще бы!

– В таком случае, в предварительную уплату, повторите для меня, терпеливо и немедленно, ту мысль, которую вы однажды, будучи навеселе, попытались размотать перед нетрезвым Чилом и пьяным Богомолом, тогда, с полгода назад…

– Какую мысль? Боюсь, что я…

– Насчет доски и Джоконды? Ну, на полянке, помните?

– А! Вспомнил. Но мы же пьяные были.

– Пьяные взрослые – они как подвыпившие дети. Ничего забавного, зато поучительно. С нетерпением слушаю вас, Рик?

Мысль была немудрящая, основная ценность ее для меня заключалась в авторстве, потому что я ее придумал и бессчетное количество раз кроил ее в голове, и так и сяк вертел, пытаясь с ее помощью обрести некий фиал, светоч для моего пути по моему «живописному» виртуальному городу… Искусствоведы – делать им нечего – ломают голову над загадкой улыбки Моны Лизы, считая живопись Леонардо Да Винчи искусством, способным чем-то обогатить человечество, увеличить с его помощью разницу между ним и остальным животным миром. Я согласен с этими людьми, я люблю творчество гениального флорентинца. Однако, у меня возникают вопросы. Если один запечатленный миг является искусством, то могут ли им являться два таких последовательных мига? Скажем, Леонардо сделал два портрета на двух досках, запечатлел два соседних мгновения, с интервалом в секунду, в десять секунд… Чуть-чуть поменяется свет, за ним и тени, положение головы, рук, форма облаков за спиной… Эти два мгновения – могут быть равноправным и равновеликим искусством? Или несколько полосок старинных красок однажды размазанных по дряхлой доске – это максимум того, что изобразительное мастерство может себе позволить по линии материальных носителей искусства? И дальше – можно только совершенствовать качество барсучьих волосков на кисточке и способы грунтовки плоской поверхности?