ИнтерКыся. Возвращение из рая

— Спокуха, Шеф! Не трухайте — бегите. Я в засаде — все вижу, все слышу, а если что — я их всех, козлов, в рот...

— Цыть! — вовремя прервал я Братка, и тот моментально заткнулся.

А я помчался по всему этажу, благо двери двух квартир и всех комнат, занимаемых Террористами, были распахнуты настежь.

Этот свой пробег по загаженным комнатам и коридорам, прыжки через валяющиеся полубессознательные тела обдриставшихся Террористов и прорыв сквозь дикий концентрированный запах свежего Человеческого дерьма я уверенно отношу к разряду собственных Подвигов с большой буквы.

Почему? Охотно отвечаю: когда я через свой радио-ошейник дал «добро» на полицейское вторжение Джеку, Бобу и штурмовой группе Пита Морено, — первые же три «штурмовика», привыкшие в своей жутковатой и страшно опасной работе черт знает к чему, ворвались с крыши дома на наш этаж и... УПАЛИ ЗАМЕРТВО!

Потом их, конечно, откачали, а впоследствии, как говорил Пит Морено, на некоторое время даже перевели на «легкую работу». Такой нюхательный шок они пережили!..

Я же сумел в этой же ситуации не только не потерять сознания, но и продолжал руководить Братком, Тимурчиком и Старухами. Как любят сегодня выражаться в России — «я полностью владел ситуацией и держал всю обстановку под контролем...»

Только у них там — это Вранье, а у меня здесь — Правда.

Спустя какое-то время тридцать шесть обезоруженных воинов Аллаха, обессиленных нескончаемым поносом, были вынесены из дома и аккуратно разложены на ближайшей лужайке, тщательно огороженной широкой желтой полицейской лентой.

Под светом специальных прожекторов и включенных фар десятка автомобилей одна пожарная машина выдвинула серебристую лестницу с перилами на балкон третьего этажа, и несколько храбрецов-пожарных еле-еле удерживали ствол мощного брандспойта, промывая обе квартиры Террористов, предварительно заботливо обеспечив направленный сток воды в безопасную для живущих в этом доме канализацию.

Вторая пожарная машина из другой «кишки» «готовила» лежащих на земле тридцать шесть Террористов к дальнейшей транспортировке.

Все они, голенькие, лежали на травке лицом вниз, руки за спиной были скованы наручниками, и с лужайки то и дело доносились стоны стыда и страданий, а также запоздалое слабое пуканье...

Тот, который еще во время застольного тоста пернул первым, после чего и началась эта всеобщая желудочно-кишечная вакханалия (Да здравствуют Слоны всего мира!!!) — первым же и очухался под могучей струей холодной воды. И заблажил во весь голос, что без своего адвоката не скажет ни единого слова!..

А я вдруг в крике этого голожопого, мокрого, усатого, с широченной волосатой грудью и, что самое противное, с волосатой спиной, узнал голос, звучавший из «громкой связи» нашего телефона в отеле.

— Прислушайся, — посоветовал я Джеку. — Это не он звонил тебе в машину, когда ты стоял в ожидании Тимура на углу Сансет-бульвара и Ферфакс-авеню?

Джек внимательно вслушался и твердо сказал:

— Он!

— Это расистская акция!!! — орал усатый-волосатый в толпу жителей соседних домов и журналистов, появившихся здесь неизвестно каким образом со своими камерами и микрофонами. — Ни слова без адвокатов!.. Нет — всеамериканскому произволу! Нет — полицейскому государству!!! Мы — мирные люди...

— Но наш бронепоезд стоит на запасном пути... — по-русски сказал Тимурчик и ловко сам перевел для всех эту строчку на английский.

А Боб показал всем на кучу оружия, отобранного у Террористов.

Журналисты заржали и с утроенной силой стали снимать освобожденного Тина Истлейка, Боба и Джека. Естественно, и меня.

Только Пита Морено почему-то здесь не было...

Тимурчик показал мне на вопящего усача и тихо сказал:

— Это он лупил меня и руководил моим похищением в лавке, куда я утром забегал за «Панорамой»...

Вот тут-то я взял и спокойненько, этак даже вразвалочку, не спеша, пошел к Усатому спецу по похищению Детей, к этому Боссу вонючих Террористов, к этому обосравшемуся — поначалу от Слоновьего слабительного, а теперь от страха, усато-волосатому грязному Бандиту, мечтающему уничтожить весь Мир...

Сел перед ним, подождал, когда он кончит орать и переведет дух, и сказал ему на самом примитивном шелдрейсовском языке, понятном даже любому недоумку:

— Мой друг, сержант нью-йоркской полиции Джек Пински, обещал тебе отстрелить твои паршивые яйца. Одно за другим. Помнишь?

Усатый в ужасе смотрел на меня. От страха глаза у него округлились до величины блюдца из-под кофейной чашечки.

— Понял?! Я тебя спрашиваю! — прошипел я, и мой хвост самостоятельно хлестнул меня по бокам.

— Ай-ай-ай-ай-а-а-а-а-ай!.. — завизжал Терро-Босс в панике.

Но я увидел, что он меня ПРЕКРАСНО ПОНЯЛ!

— К сожалению, Джек это сделать сейчас не может, — сказал я. — Слишком много свидетелей. А вот мне на них — наплевать!

И с короткого и стремительного прыжка я вонзил все свои клыки и когти в его мошонку и дряблые яйца и повис всей своей отменной тяжестью у него на этом, как говорит Боб, «Мужчинском хозяйстве».

А вот тут уже вся бывшая территория киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» огласилась таким воем и визгом, которого здесь никто никогда не слыхивал! Наверное, даже Тарзан с Читой...

Вой этого усатого «самца-экстремиста» выплеснулся за пределы ограждения бывшей киностудии, заполнил весь Рейнтри-серкл и понесся по всему огромному Калвер-Сити, через весь Лос-Анджелес, сквозь небоскребы даунтауна, через отроги гор Сан-Габриэль и затих, как мне потом говорили, лишь в районе Сиерра-Мадре, что не очень далеко от Пасадины и дома профессора Морта Пински...

— Кто-нибудь может, мне внятно объяснить, почему с нами нет Пита Морено?! — спросил я довольно склочным голосом по дороге в Беверли-Хиллз. — Он же просто был обязан быть там до самого конца!..

— Пит в клинике — у сына. У парня поднялась температура, и Пит помчался туда, когда с этой грязью почти все было закончено, — ответил мне Джек.

— У Пита есть сын?! — удивился Тимур, лежа в обнимку с Братком на заднем сиденье Наташиного джипа.