Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Дженни, — выдохнула она.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Дженни.

— Коди тоже здесь?

Кажется, Коди не было. Дженни наклонилась поцеловать ее. Перл погладила дочь по голове и поняла, что та скверно подстрижена: пряди волос — даже на ощупь — были неровными, но на этот раз она не упрекнула Дженни (у Дженни были красивые густые волосы, однако она пренебрегала ими, будто внешность не имела для нее никакого значения).

— Хорошо, что ты приехала, — сказала Перл.

— А как же иначе? Я же волнуюсь, ведь ты наша единственная мама.

Круг замкнулся, подумала Перл.

— Вам бы надо было иметь запасную мать, — сказала она.

— Ты это о чем?

Она не стала повторять. Отвернулась к стене с внезапным раздражением. Почему они не позаботились о запасной матери? Все эти годы, пока она была их единственной матерью, единственной опорой, одиноким высоким деревом на пастбище, ожидающим удара молнии… Ну что ж… Мысли ее путались.

— Ты привезла детей?

— На этот раз нет. Они остались с Джо.

Джо? Ах да, это ее муж.

— А почему нет Коди? — спросила Перл.

— Ты ведь знаешь, как трудно его разыскать, — сказал Эзра.

— Мы считаем, тебе надо лечь в больницу, — заявила Дженни.

— Спасибо, дорогая, по мне что-то не хочется.

— Ты плохо дышишь. Куда девалась подушка, которую тебе сделала Бекки, когда была маленькая? С таким воодушевляющим изречением: «Спи, о верный воин, на каменной резной своей подушке».

Дженни хихикнула, и Перл улыбнулась, представив себе, как дочь привычным жестом прикрывает рукой рот, словно она смущена, поражена и совершенно беспомощна перед нелепостью жизни.

— И все-таки, — сказала Дженни, овладев собой. — Ты согласен со мной, Эзра?

— Насчет чего?

— Насчет больницы.

— Хм-м-м… — пробормотал он.

Наступила тишина. Даже такие мелочи, подумала Перл, могут столько сказать о моих детях — в том числе о Коди. Самый факт его отсутствия говорит за себя. Пожалуй, это главная его особенность. А Дженни всегда такая энергичная и легкомысленная, но… ее можно назвать и скрытной. Копия матери, ничего своего. А Эзра, мягкий, добрый Эзра, наверно, смущенно теребит светлые, падающие на лоб волосы и — весь в сомнениях — думает и передумывает…

— Как бы тебе сказать? — пробормотал он. — Не знаю. Может, подождем немного…

— Что значит «немного»? Сколько можно тянуть?

— Может, до вечера, а может, до завтра…

— «До завтра»! А если у нее воспаление легких?

— А может, это простуда.

— Да, но…

— Зачем класть ее в больницу, если она об этом и слышать не хочет?

— Нет, но…

Перл слушала их и улыбалась. Она знала наперед, чем все кончится. Они будут часами спорить, вторя друг другу, задавая одни и те же вопросы, уклоняясь от главного, споря во имя спора, и разойдутся, так и не придя ни к какому решению.

— Вы никогда не умели справляться с трудностями, — добродушно сказала она.

— Да что ты, мама?

— Вы всегда уходили от них.

— Уходили?

Она снова улыбнулась и закрыла глаза.

До чего же приятно было наконец плыть по течению. Почему она медлила так долго? Уличный шум — рожки, звонки, обрывки музыки — смешивался со звуками голосов в ее комнате. Она по-прежнему блуждала во времени, но это уже не имело значения, все воспоминания были только приятными. Ощущение ветра летней ночью, когда он проникает в дом, колышет занавеси, приносит аромат смолы и роз. Блаженная тяжесть спящего ребенка на плече. А как уютно гулять под дождем, когда капли стучат и стекают по зонту. Она вспомнила сельский аукцион, на котором была сорок лет назад. Там продавалась старинная латунная кровать с полным комплектом постельного белья — простыни, одеяла, подушка в льняной, расшитой незабудками наволочке. Двое мужчин вывезли кровать на помост, и оборка покрывала колыхалась, словно нижняя девичья юбка. Закрыв глаза, Перл Тулл представила себе, как взбирается на кровать, кладет голову на подушку и течение уносит ее к берегу, где трое маленьких детей, смеясь, бегут ей навстречу по залитому солнцем песку.

2. Учить кошку зевать

Пока отец укреплял мишень на стволе дерева, Коди примерялся к луку: натянул тетиву, прижался к ней щекой и стал целиться. Отец забивал гвозди ботинком — он не догадался захватить с собой молоток. Какой у него дурацкий вид, подумал Коди. У отца не было одежды для воскресных прогулок, как у других отцов, и он отправился за город в помятом коричневом в рубчик коммивояжерском костюме, белой крахмальной рубашке и ярко-синем галстуке с рассыпанными по нему разноцветными квадратиками и кружками. О том, что день воскресный, можно было догадаться, лишь когда, вбив последний гвоздь, отец обернулся — узел не был затянут, и галстук съехал на сторону, как у пьяного. Надо лбом у отца торчал хохолок. Волосы у него были такие же черные, как у Коди, но вьющиеся.

— Ну, теперь порядок! — сказал он и тяжело зашагал обратно, все еще держа в руке ботинок и припадая на одну ногу. Он то ли улыбался Коди, то ли щурился от солнечного света. Весна еще толком не наступила, но в воздухе уже ощущалось живительное тепло, и бледное солнце расплескивало его на плечи Коди. Он достал из картонного футляра стрелу и наложил ее на тетиву.

— Не торопись, сынок, — посоветовал отец, — все надо делать как следует.

Опять лекция… Сейчас начнет воспитывать… Коди со вздохом опустил лук. Отец нагнулся и стал надевать ботинок, не расшнуровывая его (мать ненавидела эту привычку). Сквозь черный вискозный носок просвечивала пятка. Коди отвернулся. Ему исполнилось четырнадцать, и он уже перерос эти семейные прогулки, а тем более такие развлечения, как лук и стрелы; другое дело, если бы ему их просто подарили, тогда можно было бы устроить состязание с друзьями или пострелять в оконные стекла и в уличные фонари. Ну и выдумки у папаши! Одна глупее другой. Мать, совершенно равнодушная к спорту, собирала у изгороди засохшие цветы. Маленькая сестренка застегивала кофту посиневшими руками в цыпках. Одиннадцатилетний брат Эзра жевал соломинку и тихонько напевал, явно скучая по своей бамбуковой дудке с шестью дырочками для пальцев — он все время наигрывал на ней разные песенки.

Эзра тайком прихватил сюда дудочку, но отец велел оставить ее в машине.

Двое закадычных приятелей Коди в это самое время смотрели кинофильм «Воздушный флот» с Джоном Гарфилдом и Фэй Эмерсон. Коди дорого бы дал, чтоб очутиться сейчас вместе с ними.

— А левую руку держи вот так, — объяснял отец. — Не напрягая запястье. Понял? И не горбись. В инструкции говорится, что именно стрельба из лука помогала развивать правильную осанку. Раньше люди ходили сутулые — все, кроме лучников. Ты наверняка об этом не знал, так ведь?

Нет, Коди об этом не знал. Он стоял как глиняное изваяние, а отец подталкивал его с разных сторон, словно придавая ему нужную форму.

— В старые времена… — начал было рассказывать он.

И тут Коди спустил тетиву. Зумм… Задев самый край мишени, стрела отскочила и упала на корни дерева.

— Это еще что за фокусы? — спросил отец. — Разве я дал команду стрелять? А?

— Она сорвалась, — ответил Коди.

— Что значит «сорвалась»?

— Все равно бы проскочила мимо. Слишком твердый ствол…

— Это еще неизвестно, — возразил отец. — Торопишься, как всегда. И когда только ты научишься держать себя в руках?!

Продолжая ворчать, отец (сам не умевший держать себя в руках, о чем мать не раз говорила ему) бросился к мишени, сбивая на ходу головки сухих цветов. Семена и сухие стручки кружились в воздухе.

— Что за олух! Все пропускает мимо ушей! И зачем только я стараюсь? — бормотал отец.

Заслонясь рукой от солнца, мать спросила:

— Попал?

— Нет, конечно. Как можно попасть в цель, если он даже не дослушал меня до конца.

— В цель, как известно, попадают без предварительных объяснений, — буркнул Коди.

— Что ты сказал?