1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь

Когда же читать вслух совсем надоедало, он просто сидел и молча смотрел на отца, пытаясь представить, что же творится в голове старика. Во что превратилось сознание внутри этого черепа — твердого, точно старая наковальня? Или, может, никакого сознания там уже нет? И эта голова теперь — словно брошенный дом, из которого вынесли всю утварь, не оставив и духа человеческого жилья? Но даже если так, на стенах и потолке должны были осесть какие-то следы прошлого. Ведь если что-нибудь долго и в поте лица возделывать на одном месте, оно не должно так быстро кануть в небытие. И кто знает — возможно, пока отец лежит здесь, на казенной кровати в больнице у моря, в его подсознании проплывают события и картины, не видимые более никому.

Молоденькая краснощекая сестра, войдя в палату и улыбнувшись Тэнго, измерила отцу температуру, проверила капельницу и катетер. Результаты вписала в дневник состояния пациента. Ее руки двигались автоматически — видимо, в точности по инструкции. Следя за этими отлаженными движениями, Тэнго думал о том, каково этой девушке жить такой жизнью: в городишке у моря ухаживать за выжившими из ума стариками безо всякой надежды на исцеление. А ведь еще совсем молодая, здоровая. Грудь под накрахмаленным халатом не маленькая, но компактная — что называется, в самый раз. На гладкой шее поблескивал золотистый пушок. Табличка на отвороте халата сообщала фамилию: «Адати».

Что же привело эту девочку в царство старческого забытья и медленной смерти? Тэнго уже понял, что Адати — очень способная и старательная медсестра. Энергичная, умелая. Запросто ведь могла бы перейти на другую работу по специальности — туда, где больше жизни, где интересней. Отчего же выбрала такое печальное место? Что за причины и обстоятельства держат ее именно здесь? Если спросить напрямую, наверняка ответит честно. По крайней мере, впечатление честной девчонки она производит. Но Тэнго решил не спрашивать. Все-таки он в Кошачьем городе. Рано или поздно придется сесть на поезд и вернуться в обычный мир.

Выполнив все, что положено, медсестра вернула на место планшет и неловко улыбнулась Тэнго.

— Особых изменений не наблюдается, — сообщила она. — Все как всегда…

— В общем, ситуация стабильна? — уточнил Тэнго, стараясь говорить как можно жизнерадостней. — Если точнее.

Она снова улыбнулась, уже слегка виновато, наклонила голову. И заметила книгу на коленях Тэнго.

— Это вы отцу читаете? Тэнго кивнул.

— Хоть и сомневаюсь, что он меня слышит…

— Все равно это очень полезно, — сказала сестра.

— Полезно или нет, не знаю. Просто ничего другого в голову не приходит.

— Но кроме вас, этого больше никто не делает.

— Может, потому, что все нормальные люди, в отличие от меня, заняты обычной человеческой жизнью?

Медсестра хотела что-то ответить, но запнулась и промолчала.

— Берегите себя, — только и сказала она.

— Спасибо, — отозвался Тэнго.

Когда сестра Адати вышла из палаты, он немного подумал — и стал читать дальше.

Под вечер, когда отца на койке с колесиками увезли на обследование, Тэнго спустился в столовую, прошел к телефону-автомату и позвонил Фукаэри.

— Ничего не изменилось? — сразу же спросил он.

— Ничего, — ответила она. — Все-как-всегда.

— Вот и у меня ничего. Выполняю день за днем одно и то же.

— Но-время-продвинулось.

— Это верно, — согласился Тэнго. — Время каждый день продвигается вперед на целые сутки. И назад его уже не вернешь…

— Тут-опять-ворона-прилетала, — сообщила Фукаэри. — Большая-ворона.

— Эта ворона каждый вечер прилетает на мой подоконник.

— Выполняет-день-за-днем-одно-и-то-же.

— Точно, — сказал Тэнго. — Так же, как и мы с тобой.

— Но-она-про-время-не-думает.

— Да, вороны о времени не задумываются. Понятие времени доступно только людям.

— Почему.

— Людям свойственно рассматривать время как прямую линию. Ну или как длинную палку, на которой они ставят засечку. На одном конце — прошлое, на другом — будущее. А мы сейчас посередине — вот здесь и ставим засечку. Я понятно говорю?

— Вроде-бы.

— Только на самом деле время — совсем не прямая линия. Оно никак не выглядит. Время вообще не имеет формы, ни в каком смысле. Но поскольку это никак не укладывается у нас в голове, нам удобнее представлять, что время — прямая линия. На такую подмену понятий способен только человек.

— Но-мы-можем-ошибаться.

Тэнго немного подумал.

— Ты хочешь сказать, мы можем ошибаться, думая, что время — прямая линия?

Она не ответила.

— Конечно, такое не исключается, — сказал он тогда. — Возможно, мы ошибаемся, а ворона права. Возможно, время — совсем не прямая, а какой-нибудь перекрученный пончик. Но именно с таким пониманием человек прожил уже десятки тысяч лет. Воображая, что время — бесконечная прямая линия, и исходя из этого в своих действиях. До сих пор такое представление не порождало особых неудобств или противоречий. Потому его и принято считать правильным. Принцип эмпирики.

— Принцип-эмпирики, — эхом повторила Фукаэри.

— Любое предположение считается верным, если оно периодически подтверждается на практике.

Фукаэри надолго умолкла. Поняла она слова Тэнго или нет, сказать было трудно.

— Алло? — позвал Тэнго, проверяя, на месте ли собеседник.

— Ты-там-надолго, — спросила она — как всегда, без знака вопроса.

— Надолго ли я в Тикуре?

— Да.

— Не знаю, — честно ответил он. — Побуду здесь, пока не пойму, что происходит. А непонятного пока хватает. Нужно посмотреть, как развиваются события.

Фукаэри в трубке опять замолчала. Когда она замолкала надолго, казалось, ее самой больше нет.

— Алло? — снова позвал он.

— Не-опоздай-на-поезд, — сказала она.

— Да уж, — отозвался Тэнго. — Постараюсь не опоздать. У тебя там все в порядке?

— Недавно-приходил-человек.

— Какой человек?

— Из-эн-эйч-кей.

— Сборщик взносов за телевидение?

— Сборщик-взносов, — переспросила она.

— Ты с ним разговаривала?

— Не-поняла-чего-он-хочет.

Она даже не знала, что такое «Эн-эйч-кей». Определенно, девочке не хватает фундаментальных знаний для выживания в этом мире.

— По телефону всего не объяснишь, но если коротко — это огромная организация, в которой работает целая куча людей. Их люди по всей Японии каждый месяц звонят другим людям в двери и собирают деньги. Только мы с тобой им платить ничего не должны. Потому что мы ничего от них не получаем. Но главное — ты ему не открывала, верно?

— Дверь-не-открывала. Как-ты-сказал.

— Ну и молодец.

— Он-сказал-что-я-вор.

— Не обращай внимания.

— Но-мы-ведь-ничего-не-украли

— Разумеется. Мы ничего плохого не сделали. Фукаэри снова умолкла.

— Алло? — позвал Тэнго.

Фукаэри долго ничего не отвечала. Похоже, разговор окончен, решил было Тэнго, но в трубке вдруг снова послышался какой-то звук.

— Алло? — опять позвал Тэнго, уже погромче. Фукаэри чуть слышно кашлянула.

— Он-хорошо-тебя-знал.

— Кто? Сборщик взносов?

— Да. Из-эн-эйч-кей.

— И назвал тебя вором?

— Не-меня.

— Значит, меня? Фукаэри не ответила.

— Как бы там ни было, телевизора у меня дома нет, и у корпорации «Эн-эйч-кей» я ничего не крал.

— Очень-злился-что-не-открываю.

— Ну и черт с ним. Пускай злится — ему полезно. Но кто бы что ни говорил, дверь не открывай ни в коем случае.

— Дверь-не-открою

Сказав так, Фукаэри вдруг повесила трубку. А может, и не вдруг. Возможно, для нее бросание трубки было делом совершенно естественным и логичным. И лишь ему, Тэнго, это показалось неожиданным. В любом случае, пытаться уловить, о чем Фукаэри думает и что ощущает, — занятие бесполезное. Это он понял давно. Принцип эмпирики.

Тэнго повесил трубку и вернулся в палату к отцу.

Того пока обратно не привезли. Силуэт его тела еще угадывался на смятой постели. Но Воздушного Кокона в ней, увы, не было. В прохладных вечерних сумерках, заполнивших палату, оставалось лишь слабое ощущение человека, который был здесь совсем недавно.