Повесть о Платоне

20

Платон. Я внушил горожанам такую убежденность, что никакого желания проверять услышанное у них не возникло. И я сам был убежден. Не ошибался ли?

Душа. Не могу сказать.

Платон. Что, если прошлое — сплошная выдумка или легенда?

Душа. Непохоже.

Платон. Позволь мне тогда спросить иначе. Что, если мое толкование книг ошибочно?

Душа. Кому это может быть ведомо?

Платон. Тебе.

Душа. Я ведаю то, что ведаешь ты.

Платон. Для бессмертного существа ты очень скромна. Ты же понимаешь прошлое и способна заглянуть в будущее.

Душа. Может быть, между ними нет разницы.

Платон. В эпоху Чаромудрия люди узнали, что будущие события влияют на все стороны их настоящего.

Душа. Так ты мыслишь.

Платон. Так я мыслил. Упомянул ли я об этом в моем выступлении?

21

Эпоха Чаромудрия началась с той поры, когда на земле возник человеческий свет. Он разогнал мрачное наваждение Крота, и горожане стали привечать друг друга, не страшась и не маскируясь. Но хотя в целом этот ранний период был периодом радости и пробуждения, он был несчастливым и трудным для тех, кто испугался обретенной свободы. Иные, к примеру, сочли этот новый мир существующим только в их сознании и со стонами бросились прочь от людей. Другие закрыли глаза, не желая видеть ничего вокруг, и уснули беспробудным сном.

Но пора тревог миновала, унеся с собой мнимости абстрактных законов и неизменных размерностей. Первым свидетельством перемен стало сообщение о том, что на лугах Греции люди увидели скачущего кентавра. Затем пришла еще одна новость: в северной Франции был замечен феникс, встающий из пепла; размерами он был приблизительно с орла, расцветкой перьев пурпурно-золотой. А когда поблизости от берегов Малой Азии стали слышны голоса сирен, а в окрестностях Дублина — причитания банши ^[20], все поняли, что многочисленные духи земли вышли из заточения, длившегося почти тысячу лет. Пошли разговоры об эльфах и кракенах, о сильфидах и валькириях, о единорогах и саламандрах; ткань прежней действительности распускалась на глазах — или, вернее, в нее вплелось так много новых нитей, что сама она теперь виднелась лишь изредка.

Без этого нам не понять легенд раннего Чаромудрия. Мы читаем об огромных кораблях из золота, приплывающих из Эльдорадо с грузом золотых плодов и златокрапчатых обезьян, о послах из Утопии, много веков скитавшихся по морям, прежде чем достичь лондонской гавани. Именно тогда поднялась из океана Атлантида, именуемая также Авалоном, Кокейном и островом Блаженных; в эпоху Крота она лежала ниже поверхности, доступной человеческому зрению, но теперь восстала из вод во всей своей красе и славе. Не столь радостными были, однако, вести о том, что на Суматре обнаружена теснина Злых Щелей ^[21], а на валлийской границе — Трясина Отчаяния ^[22].

Но ничто не могло умерить воодушевления, охватившего наших предков, когда им стала известна история родного города, Из сочинений Гальфрида Монмутского, великого ученого и историка, они узнали, что Лондон был основан Брутом Троянским в ту пору, когда «Ковчег Завета был захвачен филистимлянами». Были обнаружены и другие исторические труды — среди авторов можно назвать Маколея и Тревельяна, — но они были написаны позже и поэтому представляются менее надежными. У Гальфрида горожане, жившие в эпоху Чаромудрия, прочли, что после падения Трои Бруту явилась богиня Диана и велела ему плыть к острову, лежащему дальше солнечного заката, и основать там город, который станет подлинным чудом света. Остров звался Альбион, и, высадившись на его белый берег, Брут столкнулся там с племенем великанов, которых он в конце концов одолел в битве. Мы, разумеется, обнаружили свидетельства, говорящие о том, что великаны действительно существовали, обнаружили в больших холмах, что по-прежнему окружают наш город; то, что сохранилось от их усыпальниц, можно видеть в Музее тишины. После победы над великанами Брут основал Новую Трою, которая стала называться городом Луда, или Лондоном, и дал городу свод духовных законов, которые действовали в правления Лира, Корделии и самого Луда. Имена других монархов нам неизвестны, хотя Маколей и Тревельян изобрели ряд фантастических династий, которые мы преспокойно можем отправить туда, откуда они явились, — в эпоху Крота, в темный мир ее теоретической мысли.

В полях Финсбери ^[23], безвестно пролежав в земле много веков, была извлечена на поверхность величественная статуя; качество обработки камня позволяет датировать ее средним периодом эпохи Чаромудрия, и вокруг нее были обнаружены признаки кольцевой ритуальной тропы. Были взяты на пробу и исследованы образцы грунта, после чего был сделан вывод, что статую окружал ряд монументальных светильников, в высоту достигавших верхних слоев воздуха; зажигались они, вероятно, от молний, вызывавшихся неким неизвестным нам способом. Руки статуи подняты словно бы в знак приветствия или торжества, а в ее грудной ложбине начертаны буквы ЛО; но нечто еще более замечательное виднеется у нее на животе, где высечен большой круг. Внутренность круга прихотливо расчерчена линиями, которые при ближайшем рассмотрении оказались изображениями улиц и жилищ Лондона; одна плавная кривая повторяет изгибы Темзы. Смысл букв ЛО после этого стал нам понятен. Эта возвышенная, величественная фигура — не что иное, как священное изваяние самого города! Мы заключаем отсюда, что горожане почитали Лондон как живое божество. Возможно, они приносили городу жертвы, но с уверенностью утверждать этого мы не можем.

Религиозное почитание Лондона, в свою очередь, объясняет некоторые другие яркие особенности эпохи Чаромудрия. Древние племенные и родовые тропы вокруг города были тогда восстановлены или, как говорили наши предки, «пробуждены». Мы читаем, что здания становились цветами, а цветы зданиями, но смысл этого неясен. Погребальные обряды также полны значения. Горожан хоронили, придавая их останкам точное сходство с грандиозной фигурой: руки воздеты вверх, на теле изображены буквы ЛО и план Лондона. Не становились ли они в смерти частью божественного города? Или Лондон являл собою общую духовную волю и духовное бытие своих жителей? Когда вскрывались их гробницы, неизменно был ощутим аромат сладких трав и курений, и у каждого из погребенных голова была украшена золотым обручем. Те, кто пережил катастрофу, уничтожившую мир Крота, кто стал источником первого человеческого света, чувствовали, что благословенны. Поэтому, как заметил один из тогдашних историков, когда люди эпохи Чаромудрия хоронили умершего, они верили, что хоронят бога.