Имя мое — память

Все это достаточно широко подтверждается документами, и я стал знакомиться с исследованиями. Есть ученые, собравшие материалы тысяч интервью и конкретных случаев на данную тему. Естественно, многие из них неохотно объясняют, что же это означает в действительности, и кто станет их винить? Я лучше всех знаю, насколько бесполезно пытаться заставить поверить рационально мыслящих людей.

Мой случай отличается от прочих. В моем случае память по мере моего взросления укреплялась и наполнялась. Чем более разумным я становился, тем больше я мог вспомнить — мелочи и значительные события, имена, места, пейзажи и запахи. Выходило так, словно моя смерть являлась долгим сном, и, когда я пробуждался и перенастраивался, все возвращалось. Мне не представлялось, что эти вещи происходили с кем-то другим. В моих воспоминаниях они случались именно со мной. Я помнил сказанные мной слова и испытанные чувства. Я помнил себя самого.

К десяти годам я знал, что не такой, как все, но перестал об этом говорить. Понимал, что уже жил прежде. Не имело смысла убеждать посторонних в том, что это правда. Больше всего мне было жаль, что другие люди не обладают такой памятью, как я. Мне интересно было узнать, были ли у них прошлые жизни, которые можно вспоминать, или только я один могу возвращаться. Я спрашивал себя, не ошибка ли я в планах Господа, которая будет исправлена в конце моей жизни.

Мне кажется, я до сих пор ощущаю себя ошибкой. И по-прежнему жду, когда ее исправят.

Каждая жизнь начинается более или менее одинаково. Поначалу младенческое сознание, как расплывшееся темное пятно, но потом, рано или поздно, я начинаю видеть ее лицо в дверном проеме. Оно вырисовывается все четче, а затем я вижу пламя. Стараюсь не расстраиваться сильно. Я знаю, что произойдет дальше, и думаю: «Вот я здесь снова». Каждую жизнь я начинаю с нее, моего первородного греха. Я узнаю себя через нее.

Шарлоттесвилл, Виргиния, 2006 год

— Что с тобой творится? — шепотом спросила Марни по пути от трейлера.

— Ничего.

Люси опустила голову. Она плотно закрыла за собой дверь, убедившись, что защелка сработала, вздохнула. Джеки и Суми уже стояли у машины.

— Неужели действительно так плохо? Почему бы тебе не рассказать, что она говорила?

— Ничего особенного. Много всякой чепухи.

Лгать Марни было трудно и совсем невозможно, поэтому она не поднимала головы.

Небо уже потемнело, но свет, идущий из окна трейлера, освещал розы. Там были пластиковые розы, пропущенные через неопрятные белые шпалеры. Рассматривая их, Люси заметила, что есть также и настоящие, красивые китайские розы, которые в поисках солнечного света и пространства протискиваются между пластиковыми.

— Какого рода чепуха? Ты расстроилась?

Марни ей докучала неспроста. Она хорошо знала Люси и чувствовала ее неподдельную тревогу. Из-за этого оттолкнуть ее было сложнее, но тем более необходимо.

— Итак, оказалось, что я люблю воду, — сообщила Джеки. — К тому же я — мой лучший советчик.

— Эй, это я — мой лучший советчик! — воскликнула Суми.

Марни пыталась что-то вспомнить.

— Кажется, я тоже могу быть своим лучшим советчиком.

— И это стоит двадцати долларов? — усмехнулась Джеки.

— Может, и нет, но глубоко ли запрятана твоя энергия? — спросила Суми.

Джеки рассмеялась.

— О господи! Моя энергия действительно глубоко запрятана. Каковы шансы?

Марни пристально смотрела на нее, и Люси догадалась, что было бы вполне уместно засмеяться. Или по крайней мере улыбнуться, что она и попыталась сделать.

— Ты не против сесть за руль? — обратилась она к Марни.

— Нет.

Марни забрала у нее ключи. Она соглашалась позволить ей на время спрятаться.

Люси села на переднее пассажирское сиденье и, пока они ехали, прижимала горячую голову к прохладному стеклу.

— Люси, а ты — лучший советчик для себя самой? — спросила Суми, заметив, что подруга не участвует в разговоре.

— Нет, — с трудом поднимая голову, ответила та.

После того как они вернулись, Люси выскользнула из Уайберн-Хауса и направилась бродить по темному студенческому городку. Большая часть народа была на вечеринках или занималась уборкой комнат. Некоторые студенты уже уехали. Немногие, возможно, доделывали курсовые работы. Она прошла по Джефферсон-авеню в сторону парка. Потом пересекла лужайку, вошла в свой самый любимый сад и взобралась на извивающуюся стену, сооруженную ее давней пассией Томасом Джефферсоном. Она жаждала дуновения ветерка или нескольких капель дождя. Что-нибудь, что взбодрило бы ее.

Потянувшись, Люси улеглась на верхнюю часть стены и свернулась калачиком. Ее одолевала усталость, но она боялась уснуть. Дэниел умел находить ее в снах, и она почти не сомневалась, что этой ночью он постарается нарушить ее покой.

«Никаких снов сегодня», — наставляла она себя. Это удивительно хорошо ей помогало. С девятилетнего возраста, когда однажды ее сильно напугало шоу с акулами, Люси приказывала себе не видеть ночных кошмаров, и это помогало. Начиная лет с шестнадцати, когда она писала в конце семестра работу по «Джейн Эйр», она просила для себя сны, которые показали бы ей какие-нибудь идеи или понимание вещей. Иногда это срабатывало.

Снова София. Война. Госпиталь, где она за ним ухаживала. Глубоко в ней запрятаны были какие-то обрывки ассоциаций, не связанные с ее переживаниями, разговорами или памятью. То, что они могли существовать вне ее, тоже казалось неправильным.

Не сошла ли она с ума? Может, она все выдумала? Трем другим девушкам мадам Эсме говорила совершенно тривиальные вещи. А не говорила ли она банальности и Люси тоже, и та превратила их в нечто фантастическое? Подвергая сомнению собственное здравомыслие, Люси вынуждена была спросить себя: существует ли Дэниел в действительности? Или он — романтическая выдумка девушки, истосковавшейся по красивому незнакомцу?

Если вы обеспокоены тем, что могли сойти с ума, не означает ли это, что вы не помешались? Или помешались не окончательно? Люси примирилась с мыслью, что помешалась не окончательно.

Позже в общежитии Люси приняла душ. Иногда это здорово помогает.

— Поговоришь со мной? — спросила Марни, когда Люси, закутанная в полотенце, взгромоздилась на кровать.

— Попытаюсь.

Люси снимала с ногтей оранжевый лак. Если у вас на ногтях два или три слоя лака, то снимать его одно удовольствие, но у Люси был один тонкий слой, и она долго ковыряла и скребла ногти.

— Дэниел — реально существующий человек? — спросила Люси.

— Дэниел? Твое старое увлечение?

— Да.

— Конечно, да.

— Ты ведь помнишь его?

— Я скорее помню твои разговоры о нем.

— Ты когда-нибудь интересовалась тем, что с ним случилось?

— Не особенно. Припоминаю какие-то странные слухи. Но меня очень интересовало, что же случилось с тобой на выпускном вечере и почему ты перестала о нем упоминать.

Люси кивнула. Потом оглядела комнату. Хотя комната немного отличалась от прошлогодней, но в основном была такой же. Корпусная сосновая мебель, те же покрывала и подушки, затертый ворсистый коврик, кружки на столах и стульях, и повсюду беспорядок. Другие книги, но на тех же самых местах. На половине Марни те же атрибуты «Пинк Флойд», а на половине Люси — та же пара глиняных поделок из средней школы, террариум Пилорамы и фотографии в рамках. На одной они с Даной, маленькие, перед Боут-Понд в Нью-Йорке, а на другой — их родители в черном и белом стоят перед ротондой в день свадьбы.

— После этого ты переключилась на Томаса Джефферсона, — вспомнила Марни. — И, несмотря на то что его давно нет в живых, он, по сути дела, дал тебе взамен гораздо больше.

Люси не стала спорить.

— Я думала, может, ты наконец отказалась от Дэниела и решила идти дальше, но теперь я вдруг поняла, что история еще не закончена.

Люси покачала головой.

— В тот вечер я виделась с ним. Разговаривала.

— Разговаривала с ним? — Марни с сомнением посмотрела на подругу. — Вы обменивались словами? Больше, чем двумя? Он произносил слова?