Последний бриллиант миледи

Жан Дартов поужинал, надел лучший костюм, прихватил с собой пачку новых книг, небрежно бросил их на заднее сиденье «мицубиси» и отправился в лавру, мысленно проговаривая свою речь.

Разочарование постигло его с первых минут встречи с гостями. Дартов с удивлением и чувством внутреннего дискомфорта сразу заметил, что один из гостей – поэт из поколения «восьмидесятников», который якобы сейчас жил в одной из европейских стран, был одет в дешевую синюю курточку и помятые брюки. К тому же он стоял в окружении таких же нереспектабельных собратьев и на глазах у всех отхлебывал из плоской бутылки водку, закусывая после каждого глотка пирожками сомнительного вида.

Жан все же подошел и напустил на себя такой же богемный флер, который, правда, не очень вязался с его шикарным костюмом и безупречно подобранным галстуком. Московский гость тут же положил ему на плечо свою жирную от пирожков ладонь, и Жан понял, что он как писатель, как талантливый представитель своего поколения все же существует, что его приняли, что он – свой.

Начались разговоры на общие темы, воспоминания, цитирование стихов, прикладывание по очереди к залапанной бутылке водки. Жан тоже, преодолевая отвращение, сделал глоток и предложил всем пачку «Голуаза». И с тем же неприятным чувством наблюдал за тем, как шумная толпа моментально разметала сигареты, а поэт, снисходительно похлопывая его по спине, прихватил целых пять. В то же время Жан на уровне подсознания ощущал, что этот круг – а в нем были и свои, те самые, что околачиваются по дешевым кабакам, – насмехается над ним, презирает и использует его. Публика уважительно обходила этот богемный кружок и направлялась в зал библиотеки, молодежь останавливалась и под предлогом «давайте перекурим…» глазела на писателей, девушки в очках прижимали к груди книжки, с которыми мечтали подойти к авторам, чтобы получить автограф или приглашение на кофе. Жан заметил, что ни у одной их них не было его шикарного издания «Украина моя калынова» – только тоненькие сборники гостей и совсем плюгавенькие книжечки «восьмидесятников».

Поэт наконец сбросил тяжелую руку с плеча Жана и замахал кому-то из толпы, тыча своего приятеля в бок: «Сейчас я тебя познакомлю… Это мой друг – классный мужик и большой талант! Хоть будет перед кем бисер метать!»

Жан с интересом посмотрел в ту сторону, куда было обращено внимание поэта. Из толпы показался Макс с загипсованной до локтя рукой. Рядом с ним шла удивительно красивая стройная женщина в потертых джинсах. Жан вздрогнул…

– Привет, Иван! – через плечо бросил ему Макс и сразу же попал в медвежьи объятия поэта.

– Чертяка! Ну ты как всегда! – кричал поэт, указывая на сломанную руку Макса. – В морду кому-то, небось, заехал? А это кто такая – любовница или жена? Везет же тебе на баб! Ничего, если я вдруг блевану? – обратился он к женщине.

– Только не на мое вечернее платье! – просто ответила она.

– Абажаю ваш язык! – продолжал фонтанировать поэт, вежливо наклоняясь и целуя руку Жанне. – А ты маладец!

Дартова оттеснили, и он гадливо, но с завистью наблюдал, как непринужденно общаются эти совершенно разные люди, как легко находят они общий язык, и этот язык был ему незнаком.

Поэт представил всем Макса, без конца повторяя всякие банальности вроде «вот человек, тоже просидел в совдеповской заднице, а себя не предал…» – и Дартов вздрагивал, принимая эти слова как выпад против себя…

Он вздохнул с облегчением только тогда, когда всех наконец пригласили в зал. Но настроение было испорчено. Он утешал себя тем, что, вопреки всему, выступать перед гостями будет именно он, а не какой-то выскочка-неудачник с загипсованной рукой.

Время пролетело незаметно. Макс сидел на больничном, Жанна взяла отпуск за свой счет, и они беспечно тратили деньги. Сумма в две с половиной тысячи гривен казалась им безразмерной. Влада, как всегда, занималась своими делами, и они часто оставались дома наедине. Порой они даже не застилали постель, и зеленый халатик Жанны был для Макса самым изысканным нарядом в мире.

Они никогда не останавливались так надолго в погоне за хлебом насущным, и эти дни, растянутые во времени и пространстве, как густой мед, капали с небесной ложки, сгущались, консервируя в себе каждое слово, каждый жест и движение. Они давно привыкли понимать друг друга без слов, но теперь эта пауза во времени позволила им по-новому осознать, насколько они близки. Даже вечерние вторжения Влады с ее безумными идеями и болтовней, к которым они уже давно привыкли и с которыми смирились, вызывали почти физическую боль, как укол в десну при посещении стоматолога.

– Мы просто эгоисты! – говорила Жанна, когда они закрывались в своей комнате и делали вид, что в восемь часов вечера уже спят, лишь бы не выходить на кухню.

Утром они находили ужин, который служил им завтраком, и «строгую» записку с инструкциями: «Купить хлеба» или «Разморозить курицу».

Однажды утром в записке было сказано: «Сумасшедшие! Во-первых: настал срок снимать гипс (врач работает с 14.00), во-вторых: деньги закончились! Целую. Влада».

– Она права, – сказал Макс, – нужно браться за ум. Пошли в больницу, а потом вместе заглянем в агентство. Узнаем, как дела с переводом, и получим обещанную часть гонорара. А поужинаем в ресторане.

Через час они уже ехали в центр. Макса освободили от гипсового нарукавника.

– Надо размять руку! – повторял Макс и обнимал Жанну всю дорогу – в троллейбусе, в метро, на ступеньках эскалатора.

«Вот босяки!» – обругал их какой-то старичок, и они засмеялись, ведь и впрямь напоминали двух распущенных подростков в рваных джинсах.

– Кстати, дед метко подметил, – сказал Макс. – Знаешь, что мы сейчас сделаем? Получим деньги, и я поведу тебя в лучший бутик – купим тебе вечернее платье и туфли на высоких каблуках. Какого цвета ты хочешь платье? Зеленого?

– Господи, это какой-то лягушачий цвет! – засмеялась Жанна. – Я его никогда не любила.

– А я люблю тебя в зеленом… В нем ты похожа на боттичеллиевскую Венеру.

– Насколько я помню, она – раздета…

– Какая разница! Ты даже в скафандре будешь выглядеть как раздетая!

– Ничего себе! – притворно строго сказала Жанна. – Ведите себя прилично, господин миллионер!

Наконец эскалатор поднял их наверх, и Макс заглянул в свой блокнот – он никогда не запоминал адреса.

– Это тут, недалеко, – сказал он.

В тихом переулке длинной цепочкой протянулись маленькие частные кафе, мелкие фирмы и магазинчики.

– Это здесь, – сказал Макс, еще раз сверяя адрес по записной книжке.

– «Салон модной одежды “Пани Амелия”», – прочитала вывеску Жанна, – ты ничего не путаешь?

– Ничего. Может, салон взял здесь помещение в аренду – тогда его, кажется, не было… Зайдем.

В салоне стоял запах духов и дорогих вещей, девушка-продавец, взглянув на их одежду, даже не встала со своего стула – только, на всякий случай, незаметно положила палец на кнопку вызова охраны. Она с недовольным видом подтвердила, что салон действительно открылся неделю назад, а раньше помещение принадлежало горсовету и долгое время находилось в состоянии перманентного ремонта. О существовании издательского представительства она слышала впервые.

Макс с Жанной обошли еще несколько магазинов и кафе, но поиски не дали никаких результатов…

– Я идиот… – сказал Макс, когда они, уставшие и измотанные, наконец присели в одной из кофеен. – Тебе нельзя жить со мной… Можешь бросить меня в любой момент. И, пожалуйста, не говори мне, что «рукописи не горят»! Я всегда знал, что нельзя жить с литературы. Я ненавижу само это слово. Я бы отстреливал таких идиотов, как я. Молчи. Я больше ничего не хочу слышать!

Но она ничего не говорила. Она видела, как большая черная воронка разверзлась перед ними и затягивает Макса в свое чрево. И она, Жанна, была бессильна перед ней, она только могла держать его за руку. Просто – держать за руку, пока он сам не захочет отпустить ее пальцы…