Человек из Назарета

— Иди с миром, Иосиф. Если ты не можешь избавиться от неверия, постарайся избавиться хотя бы от чувства горечи. Завтра ты вернешься ко мне. И у тебя будут для меня совсем другие слова. Это я обещаю.

— Ты обещаешь?! — воскликнул он. — Ты?!

— У меня есть право обещать.

Он посмотрел на нее, и лицо его исказила гримаса ужасной боли, которая, казалось, скрутила все тело. Затем он вышел. С безмятежным видом, мягко улыбаясь, Мария продолжала гладить кота, который мурлыкал так, будто сердце его готово было разорваться.

Этой ночью Иосиф не мог заснуть. Раздраженный, разбитый, виноватый, он лежал, не смыкая глаз, и тяжело вздыхал. Он живо представил себе, как его неверная невеста Мария будет наказана за свой блуд. С большим животом, рыдая, спасается она от града камней, которые посылает ей вслед злорадно хохочущая толпа. Ставит ли закон предел состраданию? А тут еще его собственное бесплодие, которым он страдал с тех пор, как упавшие на него в далекой юности железные тиски раздробили яички. Правда, в Назарете об этом мало кто знал, а если и находились такие, что слышали эту историю, то они не склонны были в нее верить. Много лет назад — в раннюю пору зрелости — Иосиф начал посещать одну секту, состоявшую из очень чистых и добродетельных людей, которые верили только в дух, считая тело и отдельные его части источником зла. Они ели и пили с тяжкими вздохами, а испражнялись со страхом и отвращением. Иосиф, однако, открыто появлялся на людях с адептами этой секты, давая, таким образом, жителям Назарета достаточно разумное основание принимать его столь продолжительное безразличие к женщинам как должное. Если бы он признал чужого ребенка своим, потворствуя, таким образом, деянию, коего Мария, кажется, ничуть не стыдилась, а скорее даже гордилась им, — это, по крайней мере, позволило бы ему показать себя мужчиной, что хоть как-то приблизило бы его к здравомыслящей части горожан. А члены секты сверхчистых, хотя она и не порицалась синагогой, как видно из всего сказанного, не были по-настоящему здравомыслящими. Тело человеческое — это вовсе не зло. Принятие пищи дарует радость, а отправление естественных надобностей — здоровая утренняя процедура.

Но Боже мой, Боже мой! Предательство, самодовольный нераскаявшийся порок, хитрость, которая, впрочем, не совсем и хитрость. И все же — отвергнуть, бросить ее к тем, кто будет швырять в нее камни… Сможет ли он жить с этим? Иосиф встал и совершил несвойственный ему поступок. Он достал из шкафа кувшин с вином и с мрачным видом выпил. Ему нужно было уснуть. Это было крепкое вино — быстро нагоняло сон. Он надеялся, хотя и не очень в это верил, что вино сделает такую милость — поможет ему погрузиться в сон, достаточно глубокий, чтобы вызвать грезы, которые подскажут, как следует поступить в этом ужасном деле. Итак, он уснул, и сон разрешил его сомнения.

— Иосиф. Иосиф.

— Кто меня зовет? Кто?

— Вестник Бога, Иосиф. Слушай.

— Дай мне увидеть тебя. Покажись. Довольно с меня чепухи про Божьих вестников! Я сыт по горло этими милыми шуточками Бога о делании детей без плотского совокупления. Давай же, покажись!

— Нет, Иосиф. Тебе достаточно будет услышать. И поверить.

— Почему я должен тебе верить? Меня и так уже слишком многому просили верить. А все, во что я должен верить, сводится к тому, что из древодела Иосифа делают дурака. Благодарю покорно, я и без того достаточно большой дурак. Но не настолько большой, чтобы обрести веру только потому, что кто-то там называет себя Божьим ангелом. Или покажись, или оставь меня в покое!

— Я не уйду до тех пор, пока не буду знать, что ты веришь теперь и будешь верить, когда проснешься от крика петуха. Что же до того, чтобы показаться, объясняю: во время этого посещения мне не разрешено принимать плотский облик ради простого плотника. Хотя бы выслушай. Все по порядку.

— Ну что ж, хорошо. Я слушаю.

— Прекрасно. Позволь мне рассказать тебе о твоей невесте, о Марии, дочери Иоахима и Анны, что родилась в этом городе Назарете, в земле Галилейской.

— Я слушаю.

Свадебное торжество было веселым, но благопристойным. В тот день случился необычный для этого времени года дождь, что некоторые восприняли как доброе предзнаменование, поэтому печеньем, вином и жареной бараниной гости угощались в доме. Они перемалывали последние сплетни, одна глупее другой, и все сводились к тому, что Мария могла бы распорядиться собой с большим толком, а не выходить замуж за этого старого слюнявого старика с холодной кровью, ну и дальше в том же духе. И, как бывает на любой свадьбе, кто-то шепотом произнес: «Вынуждена была». Парочка пожилых набожных галилеян — их звали Бен-Они и Халев — с удивлением разглядывала дом и даже постучала по стенам.

— Думаю, деньги тут небольшие. Сколько за ней приданого?

— Да вот этот дом. Остался ей в наследство.

— Ведь это неправильно, верно? Разве не должен он наследоваться кем-то из мужчин в семье?

— Ну же, ну же, я что, должен учить тебя закону Моисея? Наследницей может быть и дочь.

— Девочка, не достигшая совершеннолетия?

— В любом случае это уже дом Иосифа.

— Неприлично как-то. Невеста берет жениха в дом. Что-то есть во всем этом гойское. Знаешь, что-то от матриархата.

— И все же теперь это дом Иосифа.

Среди гостей были и члены той самой секты сверхчистых, учению которых открыто сочувствовал Иосиф, но в своих белых одеждах они выглядели уныло, отказывались от жареного мяса и протестующе махали своими чистыми руками, когда им предлагали вино. Один из них, которого называли Главой Братьев, как будто настоящее его имя было признаком нечистоты, открыто высказал жениху свое недовольство.

— Я всегда говорил, что не смогу идти с вами до конца, — ответил жених, — и всегда заявлял, что со своим представлением о чистоте вы заходите слишком далеко.

— Разве можно с чистотой заходить слишком далеко? — почти издевательски спросил человек, известный среди братьев как Свет Зари.

— Я знаю все ваши доводы наизусть, — сказал Иосиф. — Бог — предельная чистота, чистый дух. Но Бог сотворил плоть человеческую. Вы же не можете отрицать плоть, отрицать ее совсем? Мужчина нуждается в миске с мясом и в кружке вина после рабочего дня.

— Фу, ты уже говоришь, как солдат! Потом ты скажешь, что мужчина… — здесь Свет Зари брезгливо вздрогнул, — после рабочего дня нуждается в женщине.

— Мужчина не обязательно нуждается в женщине в этом смысле. Как и женщина в мужчине. Но между мужчиной и женщиной возможна нужда в другом — нужда в духе.

— Духовная жена и духовный муж! А потом ты заговоришь о духовном отцовстве.

— Извините меня, — сказал Иосиф, — но я должен поговорить с некоторыми из моих… менее почетных гостей.

Он отошел побеседовать с группой бедно одетых людей, бывших уже заметно навеселе. Именно они больше всех прочих налегали на еду и вино. Глава Братьев заметил Свету Зари:

— Ты не должен забывать, кто он такой. Древодел. Довольно грязное занятие.

Эти двое ушли рано, о чем никто из гостей не жалел.

Я знаю, многому из того, о чем я вам поведал, вы не совсем готовы поверить, как не примете на веру и многое из того, о чем еще будет сказано. Но я думаю, вы с готовностью поверите, что Иосиф и Мария были счастливы и что, вне зависимости, верите вы сами в великое чудо или нет, они жили, озаренные светом предстоящего чуда. Однажды вечером, во время обеда, Иосиф сказал:

— Сегодня утром я разговаривал с рабби Гомером. Он толковал все о том же.

— Ты хочешь сказать, об Иоанне? О Елисавете и Захарии?

— Да, все о том же. Объяснял, почему Иоанн не может быть Мессией, и приводил слова из Писания. Странно. Я всегда считал, что Писание — это ну… именно писание. Я никогда не рассматривал его ну… как книгу о том, что происходило в действительности. Или о том, что произойдет. Я имею в виду пророчества.

— Так что же все-таки сказал рабби?

Мария нетерпеливо постучала о стол ножом, который держала в руке. Иосиф в это время неловко раскладывал по тарелкам тушеное мясо.