Беглецы и чародеи

— Понимаешь, Хем… — Инбар пнула ногой пару камушков. — Я в общем нигде ей не наврала. Но Матан не бил Алона.

— Как не бил? — удивилась Хемда. — Ты же сказала, что он тебе сказал…

— Да, — согласилась Инбар, — я сказала, что он мне так сказал. Потому что он и правда мне так сказал.

— И при этом не бил?

— И при этом не бил.

— А зачем же он… — Хемда остановилась.

Инбар засмеялась.

— Сразу видно, что ты никогда не была мальчиком, — сказала она и кончиком пальца погладила Хемде кончик носа. — Какой же мужик признается, что не смог ударить другого мужика?

— А он правда не смог его ударить?

— Правда. Поэтому ему важно, чтобы об этом никто не знал.

Хемда сделала пару шагов вперед.

— Бар, — сказала она жалобно, — ну он же не может переехать жить к тебе…

— Профессор Зауэр, а вот если бы вам предложили что-нибудь изменить в вашей жизни. Вам сейчас сколько лет?

— Пятьдесят шесть.

— И вот вам бы предложили в вашей жизни что-нибудь изменить. Назад. С самого начала. Что бы вы изменили? Вот, допустим, вы рождаетесь еще раз…

Профессор Зауэр — высокий, статный, знаменитый, представительный, как старый ливанский кедр. Он поднимает глаза и мягко уточняет:

— Мальчиком?..

Инбар достала курицу из духовки, полила ее лимонным соком, накрыла полотенцем и поставила на кухонный стол возле открытого окна. Нарезала салат из огурцов и помидоров, вынула маринованные баклажаны и прислушалась к шуму воды из душа. Подождала еще пять минут и не выдержала.

— Матан! — закричала она в голос, чтобы перекричать шум воды. — Ты утонул?

— Нет! — раздался уверенный бас из ванной. — Я сейчас!

— Матан, курица! — осуждающе крикнула Инбар и вернулась к столу, на котором стояли ярко-желтые тарелки и высокий стеклянный стакан.

— Матан — не курица, — наставительно сказал Матан, входя на кухню и на ходу вытирая голову полотенцем. В дверном проеме он пригнулся.

— Матан — не курица, — согласилась Инбар, одобрительно глядя на него. — Матан — каланча. Садись есть. Остынет.

— Ты стала совсем как мама. — Он сел за стол. — «Матан, остынет, Матан, простудишься».

— Матан, простудишься, — машинально сказала Инбар и прикрыла окно.

— Слушай, Бар, — сказал Матан, энергично жуя, — у меня в части есть один парень. Я хочу, чтобы ты с ним поговорила.

— Зачем?

— Он хочет покончить с собой.

— Отличные новости. У тебя в части есть парень, который хочет покончить с собой, и ты думаешь, что я его отговорю?

— Ну да, — Матан взял себе еще салата, — у тебя получится.

— Почему это у меня получится? Привык отсиживаться за моей спиной. Поговори с ним сам. Ты же офицер! И его командир. Практически отец. Вот и разговаривай.

— Я его командир, да. Но я не знаю, что ему сказать. Понимаешь, — Матан посолил свою курицу, поперчил ее и еще раз посолил, — он считает себя ненормальным. И говорит, что раз он такой, ему незачем жить. Потому что такие ненормальные все равно умирают. И детей у них не может быть.

— А, вон оно что, — протянула Инбар, — понятно. Ненормальные, значит, умирают, а нормальные, значит, бессмертны. Родители у него есть?

— Есть, — кивнул Матан, жуя, и зачем-то уточнил: — Папа. И мама.

— Ладно, — вздохнула Инбар, — тащи сюда своего ненормального. Поговорим.

— Уже, — деловито сообщил Матан.

— Что «уже»?

— Уже притащил, — Матан посмотрел на часы. — Сейчас без четверти восемь, я сказал ему, чтоб в восемь приходил.

— Адрес дал? Он найдет?

— Дал. Найдет.

— Ладно, — скомандовала Инбар, сгружая тарелки в раковину и включая чайник, — тогда пей чай и выметайся. Я ему открою. Не нужно смущать чужого человека присутствием его практически отца.

— Не нужно, — легко согласился Матан и извлек яблоко из вазы на столе, — и чаю не нужно, я уже ушел. Я сегодня у мамы побуду, а завтра приду ночевать.

Он критически оглядел кухню, добавил к яблоку апельсин и вышел, привычно пригнувшись в дверном проеме.

Солдат оказался царственно-рыжим плечистым парнем. Он поздоровался с Инбар, прошел за ней в комнату и сел, раздумывая, куда девать автомат.

— Твой командир, когда он дома, обычно бросает оружие где попало, — доверительно сообщила Инбар. — Но тебя он наверняка учит этого не делать.

— Учит, — кивнул солдат и пристроил оружие между колен. — Но это неважно. Потому что жить дальше я все равно не буду.

— Жрать хочешь? — осведомилась Инбар.

— Нет, — коротко отказался солдат.

— Ладно, — согласилась она, — и чаю, наверное, тоже не хочешь.

— Не хочу. Спасибо.

Помолчали.

— Когда я была гораздо моложе, чем сейчас, — заговорила Инбар, — я ухаживала за мамой твоего командира. Мама твоего командира была ослепительно красивая женщина. И у меня с ней был роман.

На слове «роман» солдат поднял голову.

— Это был очень хороший роман. Летний. Ты знаешь, чем летний роман отличается от зимнего?

— Нет, — солдат прикусил губу, и стало заметно, что на щеках у него веснушки.

— Летом гораздо больше хочется гулять. И гораздо удобнее целоваться на ходу.

— А разве можно целоваться на ходу? — удивился солдат. — Приходится же останавливаться!

— Ага, — немедленно согласилась Инбар, — об этом я и говорю. Ну представь себе, каково каждый раз, когда хочется поцеловаться, останавливаться зимой!

Солдат хмыкнул, но ничего не сказал.

— И вот мы гуляли с мамой твоего командира ночами напролет. А время, ты учти, тогда было не такое, как сейчас. Целоваться на улицах и вообще-то было не очень принято, а уж двум женщинам… Короче, мы стеснялись. Поэтому гуляли в совсем поздние часы. Да и вели себя в основном прилично. Но сколько можно гулять и вести себя прилично? И в один из поздних вечеров мы остановились и стали целоваться. В роще. Это, знаешь, очень романтично — целоваться в роще.

— Не знаю, — мрачно сказал солдат.

— Узнаешь, — пообещала Инбар, проигнорировав его интонацию. — Так вот. Мы стали целоваться, а через пять минут выяснилось, что ровно в той же роще гуляет компания подростков. Которые увидели нас и начали улюлюкать и свистеть.

Солдат вздрогнул.

— А вы?

— А что мы? Мы были две влюбленные девчонки, которые к тому же умели быстро бегать. Мы рванули оттуда с такой скоростью, что Хемда потеряла босоножку. Просто уронила на бегу. Потом мы стояли в какой-то подворотне и ржали как ненормальные.

— А потом?

— А потом снова начали целоваться.

Солдат посмотрел на Инбар и переложил оружие на диван.

— Так это же еще найти надо, — сказал он со вздохом.

— Надо, — согласилась Инбар, — и не только найти. Вообще много всего надо. Надо, к примеру, иметь мозги.

— Отец меня убьет, — пожаловался солдат.

— Непременно. Я бы на месте твоего отца сама тебя убила. За то, что ты такой дурак. Ты какой сок больше любишь, апельсиновый или лимонный с мятой?

— Апельсиновый.

— Ну понятное дело. Рыжий, какой тебе сок еще любить. Пошли на кухню. Кажется, после нашествия твоего командира там еще осталось немного фруктов.

Солдат потоптался возле дивана.

— А босоножку? Босоножку потом нашли?

— Неа, — отозвалась Инбар из кухни, — босоножки мы ей потом новые купили. На мою следующую зарплату. Тебе лед класть?

Пять шагов до кабинета, пять шагов до коридора. Мама жестом зовет меня к себе. Подхожу.

— Скажи ему, — она удерживает меня за рукав, — скажи ему, что ты этого не выбирал.

Я разворачиваюсь, и мама легонько подталкивает меня в спину. Отец читает книгу.

— Папа, — говорю я ему, — я этого не выбирал.

Лея Любомирская

ЖЕНЩИНЫ ПОЛИЦЕЙСКОГО ИНСПЕКТОРА ВИТОРА ОБАДИИ

Мария Ампару вышивала ковры. Покупала джутовые дорожки, серые и скучные, как мешки из-под сахара. Подолгу выбирала шерсть в лавочке на углу, доставала мотки с полки, прикладывала их друг к другу, отходила, прищуривала попеременно то правый, то левый глаз. Потом несколько раз возвращалась с полдороги, меняла голубой на серый, серый на оливковый, оливковый опять на голубой, пока наконец хозяйка дона Эрмелинда не говорила: «Хватит мелькать, Мариазиня, у меня от тебя уже в глазах мошки».