Черное солнце

— Давно я не был в твоей маленькой заднице. Вот тебе, вот, на! — приговаривал он, тяжело дыша.

Она чувствовала острую боль, но к этой боли примешивалось наслаждение, ей нравилось то, что он бьет ее по спине, по ягодицам, все усиливая и усиливая движения бедрами.

Он сделал последние резкие движения. Кончая, зарычал от удовольствия, она еще раз содрогнулась от боли, когда он вышел из нее, и облегченно вздохнула. Но на этом его игры не закончились. Сергей вдруг дернул ее руку, развернул к себе и сильно ударил по лицу. Ирина упала на ковер, ничего не понимая. Она еще не успела опомниться от неожиданного сильного удара, как он сел на нее верхом и стал бить ладонями по щекам. Затем больно сжал соски, она закричала. Никто не заходил, все знали: когда Олигарх развлекается, его лучше не беспокоить. А развлекаться такой человек, как Олигарх, может по-разному. У богатых свои причуды. Кричал-то не он, а девушка, значит, все в порядке, любовные игры.

Она лежала, содрогаясь от рыданий. Он привстал над ней на коленях, посмотрел в ее испуганные глаза и начал мочиться ей в лицо. Она пыталась увернуться, но он схватил ее за шею.

— Лежи, сука, как лежишь! — крикнул он.

Струя прервалась. Девушка смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Что это с ним? Он, конечно, пьян, как никогда, но здесь есть что-то еще. Он как будто сходит с ума. Сергей опять пустил струю ей в лицо, в глаза, в губы. Потом хлопнул ладонью по мокрой от слез и мочи щеке, встал, подошел к дивану, вытерся пледом, оделся и молча вышел.

Он почувствовал, что ему стало легче, настроение впервые за последние дни улучшилось. Он сел за стол, выпил виски, с аппетитом поел, посмотрел стриптиз, краем глаза отметив, что Ирина вышла из комнаты и прошла в гримерную. Попросил двойной эспрессо, выпил, сделал знак Игорю: пора.

Вышел на улицу, глубоко вдохнул весенний воздух, сел на заднее сиденье нового шестисотого «Мерседеса». Игорь привез его к дому на Ленинградском проспекте, Сергей приветливо поздоровался с дежурным на вахте, поднялся в свою квартиру, поцеловал жену, к ее большому удивлению, и, сказав, что очень устал, отправился в ванную. В ванной долго нежился в пене, с удовольствием вспоминая садистский секс с Ириной. Хорошо он оттрахал эту сучку. Особенно ему поправилось, как ее слезы смешались с его мочой.

В халате он вышел из ванной и долго пил чай с женой, обсуждая дела ее фирмы по продаже шелка. Она жаловалась, что объемы продаж почему-то резко упали, он сказал, что кредит для нее всегда открыт и чтобы она брала деньги, сколько ей нужно, и пускала на развитие фирмы. Жена поцеловала его и даже запустила руку ему под халат, но он пожаловался на то, что ужасно устал, и, нежно поцеловав ее, отправился спать. А к психологу все равно схожу, подумал он, засыпая. И заснул крепко, без кошмарных сновидений, впервые за последнее время.

Проснулся он от ярких лучей весеннего солнца. И тут же отметил, что настроение совершенно другое. Эйфория, с которой он засыпал, как в воду канула. Как будто что-то высасывало его жизненные силы. Он вспомнил о психологе, позвонил ему и договорился о консультации. Решено было встретиться у психолога дома. Сергей удивился, что Павел Кочетков наотрез отказался приехать к нему, Сергею, безапелляционно заявив, что принимает только у себя. Сергей Кудрявцев не привык, что ему отказывают в чем-либо, и понял, что перед ним довольно сильная личность со своими убеждениями и приоритетами, для которой все его, Кудрявцева, регалии, все его богатство могут не иметь никакого значения. Что ж, тем лучше. Говорили же, неформал, независимый. Впрочем, не бывает не зависимых от денег людей, в этом Сергей был убежден очень твердо. Однако то, как Павел Кочетков повел себя с ним, человеком, которого все если не боялись, то очень уважали, Сергею Кудрявцеву понравилось. Он понял, что спокойно может доверить Кочеткову проблемы своей психики.

7

— Гудермес — второй по величине город после Грозного, — рассказывал Диме главный врач госпиталя Андрей Эдуардович Веселов, который сдавал ему вахту. — Как вы, наверное, по дороге заметили, Дмитрий Андреевич, он меньше пострадал от войны, чем Грозный. Днем здесь достаточно оживленно, можно гулять, бояться особенно нечего. А вечером выходить нельзя ни в коем случае. Стрельба ночью — здесь обычное дело. И непонятно, кто стреляет. На любой шорох открывается огонь.

Они сидели за большим круглым столом и пили чай. Сначала выпили по сто граммов водки, потом спиртное убрали: пьянство тут не приветствовалось, и хозяева — бригада Центра медицины катастроф, которая отработала два месяца и на следующий день возвращалась домой, — достали два больших торта.

Главный врач смены продолжал вводить нового главного врача — Дмитрия Кочеткова — в курс дела.

— Но вам всем и не придется выходить за территорию госпиталя. Это в общем-то и запрещено. Только вы, как главный врач, будете выезжать в город, с охраной, конечно, чтобы продуктов купить, министерство посетить по разным бюрократическим делам, факс отправить, позвонить. Охрана у нас отличная. Белгородский ОМОН — такие ребята, что, глядя на них, понимаешь, мы не пропадем. Однажды их командир Ваня сказал мне: «Сначала мы ляжем, Андрей Эдуардович, а уж потом вы». Но вы не ляжете, Дмитрий Андреевич. Все будет хорошо. Нас, врачей, здесь все любят. И еду приносят, и об опасности предупреждают, если что готовится.

— А как предупреждают? Кто?

— По чеченской почте. Кто-нибудь из местных жителей или старейшина придет, или милиция местная. Однажды сказали: завтра никуда не выходите, в районе рынка взрыв будет. И точно — взрыв прогремел на рынке, несколько человек погибли, а я как раз за едой в город собирался. Вот так. А меня предупредили, и я не пошел. В общем, нас тут чуть ли не на руках носят. Один чеченец, может, и боевик, не знаю, не интересовался, нам так сказал: «Вы не волнуйтесь, доктор, если что, мы вас в такой аул спрячем, где вас никто не найдет». Я еще, помню, пошутил: ты что, на похищение намекаешь? Но он не понял шутки и обиделся.

Андрей Эдуардович подлил себе чаю. Отхлебнул, поставил кружку и повертел, задумчиво глядя на нее. Потом продолжил:

— Мы же врачи, мы никому не отказываем. Для нас нет политики. Лечим всех, хоть это официально только детский госпиталь. Да, принимаем всех, такая установка у нас, и все нам за это благодарны. А сначала какие-то тетки, заказные наверняка манифестации на улицах устраивали, кричали: не ходите в госпиталь, там чеченским детям вводят ядовитые вакцины и они от этого умирают. Но когда люди разобрались, что нет никаких вакцин, что здесь отличная медицина, бесплатная в отличие от местных больниц, где обязательно надо отблагодарить — на что еще жить местным врачам? — так вот, когда разобрались, к нам стали обращаться в день до двухсот человек. Все идут — матери с детьми, старики, милиция, все.

— И боевики?

— А разве разберешь — кто он: боевик или нет? Да если и боевик, так что? Врач-то все равно оказать помощь обязан. Один раз точно был боевик, мы его лечили, а наши охранники от него не отходили. Потом приходит ко мне старейшина, говорит: доктор Андрей — отчеств они тут не признают, выписывай. Если к субботе не выпишешь, будут отбивать. А скажите, Дмитрий Андреевич, мне это надо? Чтобы у меня из госпиталя боевика отбивали? У меня тут дети лежат раненые. А этому боевику как раз и операцию сделали, можно выписывать. Я звоню в ФСБ: так и так, говорю, надо выписывать. И хорошо, попал на какого-то дурика, новенького, видать. Он говорит: «Ну и выписывай». Я обрадовался и отпустил его. А ко мне потом военное начальство: «Ты что сделал?» Я говорю: «По приказу». «Какому такому приказу?» «ФСБ», — отвечаю. «Что? Да мы тебя под суд за пособничество боевикам!» А разве докажешь, что звонил? Звонок нигде не зафиксирован, да и вообще здесь такой бардак, черт ногу сломит. После вот таких эпизодов вообще работать не хочется, хочется все бросить и уехать. Но это минуты слабости. Вы не волнуйтесь, Дмитрий Андреевич. Свет, налей нам еще чайку.