Байки деда Игната

Вот так веселились и «шутковали» в своей ранней юности наши достославные деды и прадеды. И не приведи, Господи, чтобы вы, их внуки и правнуки, повторяли их потехи, ибо всему — и хорошему, и так себе, — есть свое время и свой час.

Оно, может, и хорошо, говаривал дед Игнат, что та старинная нечистая сила сама собой кончилась, безвестно сгинула. Видать, что не делается, все к лучшему…

БАЙКА ДЕСЯТАЯ,

про год невезучий, семерых Касьянов, и про все такое прочее

 Не все проказы и шалопайства братьев-касьяновичей кончались благополучно. Бывало всякое. Как говаривал дед Игнат, не все коту масленица, бывает и Великий пост, не все собаке в рот, бывает и в лоб… А на всякую удачу бывает своя незадача.

Вздумал как-то самый заводной из них, тех братьев, Касьян «молодой», соорудить крылья и попробовать на них полетать. Слышал он от приезжих на мельницу казачков, что такое где-то уже было, и вроде даже не раз. Тут главное, чтобы те крылья были по мере, и чтобы ими научиться «править». Он измерил длину голубя — от головы и до хвоста, и длину его крыльев. Оказалось, что птичье тулово немного короче крыльев. У «горобця» (воробья) был тот же фокус. Так что с «мерой» было почти все ясно… Вместе с братом Спиридоном изготовили две рамы подходящего размера, обтянули их бычьей шкурой. Получились «дужэ цикави крыла» — широкие у основания и сужающиеся к концам. С внутренней стороны у них было по две петли — в ближние просовывались руки, а за дальние надо было держаться. Для того, чтобы крылья не спадали с рук, ближние петли стягивались двумя «учкурами» (шнурами) на спине «летуна» и на груди.

— Добри булы крыла, — подчеркивал дед Игнат, который сам их, естественно, не видел, но в детстве «бачив» постолы, сделанные из той бычьей шкуры, что некогда служила их главной частью. Чувствовалось, что он и сам был бы не прочь взмахнуть теми «крылами», да и улететь… Куда? Не важно, куда… Важно улететь…

Оставалось научиться ими «править». Как наши хлопцы не приглядывались к летающим созданиям, — разгадать их секреты «на погляд» не удавалось. Дело решить могла только практика… Не получив ожидаемого удовольствия от спуска на тех крыльях с забора и ворот, братья присмотрели высокую крышу мельничного сарая-склада, откуда и совершили последние в их испытательной страде прыжки«полеты».

Касьян, сделавший это первым, «стрыбнув» с разбега, и удержал крылья в нужном положении, почему, вероятно, его опыт оказался относительно удачным. Спиридон же, прыгнувший с самого края, крылья должным образом не расправил, и приложился к матушке земле весьма крепко, сломав при этом ногу. И, хотя срочно призванный за чарку доброй терновки костоправ и сказал Касьяну-старшему, отцу «летунов», что все будет «ладом», и рана «засвэрбыть як на собаци», — Спиридон с полгода ходил с костылем, а хромым остался до конца жизни.

Касьян-старший, раздобрев от той терновки и несколько успокоенный прогнозом костоправа, решил все же наказать главного конструктора тех «крыл», а посему и главного виновника случившегося — Касьяна-младшего.

— Шо ж ты надумав, анцыбуля, с Богом спорить? Раз Бог нэ дав нам литать, то не следует того и делать! Сын в свое оправдание привел соображение, что Бог создал человеков по своему образу и подобию, а сам онтаки летает…

— Так то ж ангелы бесплотные, нэвира! — возмутился Касьянстарший. — Бачь, какой бычок, с божьими ангелами себя ровняет! Смотрю, тебя не вразумишь, так шо нэ прогневайся, бисова анчутка, ложись на лавку, а я пошел за батогом — так воно будэ лучше. Касьян-младший не стал ждать обещанного «лучшего», и пока батько ходил за кнутом, выскочил за перелаз и «сховався» в бурьянах. К вечеру сестра Настя нашла его и передала кое-что из съедобы и старый кужух, чтобы братику не было холодно. А на другой день сообщила, что опасность минула: «батько поехал в Гривенскую по рыбу и наказал сыну вернуться до домой, пока вин там, в бурьянах, коростой не покрывся…».

Вторая печальная истории приключилась в том же году и опять же имела отношение к «крылам», но только мельничным. Повествуя об этих событиях, дед Игнат обычно говаривал, что тот несчастливый год был, скорее всего, високосным, а такие годы, как известно, приносят несчастья. И виноватят в том Касьяна, чей день празднуют 29 февраля — один раз в четыре года. В святцах, уверял дед Игнат, тех Касьянов, прости, Господи, мала куча. В мае, к примеру, по разным дням раскидано трое, да еще по одному в июне, августе и октябре.

А вот в бедах-напастях виноват один — февральский. Потому как высунулся, наставлял нас дед, первым из всех Касьянов полез на люди со своей святостью. И пошло: Касьян на что ни глянет — все вянет: Касьян завистливый, Касьян злопамятный, Касьян скупой... А правды в том — как в решете воды. И 29 февраля тут не причем: в этот день вместе с ним, тем первым Касьяном, в церквах поминают еще трех или четырех святых, и никто не берет на себя грех их за что-то виноватить. Святые, как святые, вечная им память... А теперь о втором приключении. Среди разных забав у подростков, гуртовавшихся около ветряка, была особая азартная игра. Иногда ветер был настолько слабым, что еле-еле крутил мельничные крылья, и тогда хлопцы по очереди хватались руками за конец крыла и вместе с ним медленно поднимались вверх на сажень-полторы от земли, после чего отпускали крыло... И, как во всякой компанейской игре, был здесь свой интерес: кто поднимется выше? Ясное дело, что этого добивался тот, кто был похрабрее, половчее. А кому из ребят хотелось ударить в грязь лицом, оказаться худшим, последним? Как говорится, знай наших, и куда конь с копытом, туда и жаба с хвостом...

Забаву обычно прекращал кто-нибудь из взрослых, разгоняя игроков незлобивой бранью, что не мешало им вновь и вновь собираться на эти небезопасные состязания.

И вот однажды та «игра» приняла особенно напряженный характер. Среди ее участников оказался «приблудный» паренек, то ли сирота, то ли сбежавший из дома и прибившийся к станице хлопчик. Где он ночевал, никто не знал, тем более, что в летнюю пору под любым кусточком был и стол и дом. А был он не меньшим отчамахой, чем другие казачата, и они охотно принимали его в свой «кагал». Так вот, этот паренек начал в «игре» первенствовать и большей частью, выходить победителем, и когда Касьян-младший вдруг по общему признанию на вершок-другой перегнал его, тот в азарте кинулся к крылу и схватил его не так, как все хватали до него — рука возле руки, а пальцами «в замок». Вот он достиг достаточной высоты, тут бы ему и отцепиться от крыла, но пальцы налились, и он разомкнуть их быстро не смог и пошел выше и выше. Порывом ветра крыло тряхнуло, парень сорвался, попал под удар следующего крыла, его отбросило в сторону и вонзило головой в землю. Сбежавшие к месту происшествия взрослые спасти его уже не смогли — весь изломанный, он тут же на глазах у всех скончался.

 Трагедия завершилась генеральной поркой всех ее участников, чтобы поняли «бисовы души», как говаривал дед Игнат, чего можно, а чего не можно, и впредь знали пределы шалопайства.

Наибольшему же наказанию-испытанию подвергся сын кума Тараса — Сашко, вообще не причастный к катанию на крыльях «млына» в виду своей уже допризывной великовозрастностью! Дело в том, что когда настало время хоронить того хлопчика, станичный поп отказался его отпевать без дозволения полиции: и покойник, мол, был неизвестным, и смерть его была насильственной, мало чего: «может його пхнув кто с того ветряка...». Короче, было решено до прибытия следствия гроб с телом убиенного не закапывать, а для порядка выставить у могилы с гробом сторожу. И надо ж было такому случиться, что первое же ночное дежурство выпало тому самому Сашку...

Ночь выдалась «мисячна», то есть светлая, лунная. Сашко, поудобнее расположившись на земляном бугре у раскрытой могилы, так, что ему были хорошо видны и гроб, и кладбищенские окрестности, без всякого интереса созерцал округу... Было тихо, покойно, и ничего не предвещало такого, чтобы тревожного, хотя вряд ли его мысли в окружении могильных крестов были веселыми, но и особых страхов, по его рассказам, он не испытывал, хотя и чувствовал себя тоскливо. Часа через три его стало клонить ко сну, и он, успокоив себя тем, что охраняемое им «добро» вряд кому понадобится, не стал сопротивляться сладкой дреме....