Немного солнца в холодной воде

И только тут он с изумлением подумал: «А ведь мне и в голову не приходило, что она замужем». Он ничего не знает о ее жизни, о ее прошлом и настоящем. Одилия на днях начала было вводить его в курс светских сплетен насчет Натали – он все пропустил мимо ушей. Ему стало неловко.

– Я ничего о тебе не знаю, – пробормотал он.

– А час назад и я о тебе ничего не знала. Да и теперь знаю не очень много.

Она улыбнулась ему, и он застыл, завороженный этой улыбкой. Нет-нет, именно теперь, сию же минуту, он должен дать обратный ход, если это надо. А это надо: он не способен любить кого бы то ни было, равно как не способен любить себя. Он может причинить ей только страдания. Достаточно какой-нибудь грубоватой шутки, и она почувствует презрение к нему. Но ему уже неприятно было об этом думать, в то же время его пугала ее смелая, искренняя, исполненная обещаний улыбка. Он пробормотал:

– Знаешь, я ведь...

– Знаю, – спокойно сказала она. – Но я уже люблю тебя.

На секунду в нем вспыхнуло чувство возмущения, даже негодования. Простите, так не ведут любовную игру: нельзя же сдаваться со всеми своими кораблями первому встречному! Нет, она сумасшедшая! Да какой интерес обольщать ее, раз она сама признала себя обольщенной? Как он может надеяться полюбить ее, если с первой же минуты она не оставила сомнений в своем чувстве? Она все испортила! Повела игру против правил. И в то же время его восхищала щедрость ее натуры, ее безрассудство.

– Откуда же ты можешь знать? – сказал он все тем же легкомысленным и ласковым тоном и, глядя на нее, вдруг подумал, что она очень красива и просто создана для любви и что она, возможно, смеется над ним. Она же не отрываясь глядела на него и вдруг проговорила со смехом:

– Ты боишься, что я сказала правду, и вместе с тем боишься, что это неправда, – верно?

Он кивнул, втайне радуясь, что она его разгадала.

– Ну так вот: я сказала правду. Ты читал когда-нибудь русские романы? Внезапно, после двух встреч, герой говорит героине: «Я люблю вас». И это правда, и это ведет повествование прямо к трагическом концу.

– А какой трагический конец ты предвидишь для нас с тобой в Лиможе?

– Не знаю. Но так же, как героям русских романов, мне это безразлично. Поторапливайся.

Он вышел вместе с нею несколько умиротворенный: с начитанной женщиной спокойнее – она смутно знает, что ее ждет и что ждет ее партнера. Закатное солнце вытягивало косые тени, розовый свет заливал стога сена, и Жиль не без удовольствия смотрел на тонкий профиль своей новой любовницы. В конце концов, она была красива, красивы были и луга, и рощи, а он, Жиль, хоть и не блестяще, но все же показал себя мужчиной, и она сказала, что любит его. Для неврастеника не так уж плохо. Он засмеялся, и она обернулась к нему.

– Ты чему смеешься?

– Да так. Я доволен.

Она вдруг остановила машину, крепко взяла его за лацканы куртки и встряхнула, причем все произошло так быстро, что он был ошеломлен.

– Скажи еще раз. Повтори. Скажи, что ты доволен.

Она проговорила это совсем по-новому – с требовательными, властными, чувственными интонациями, и у него внезапно вспыхнуло желание. Он сжал ее запястья и, целуя ей руки, повторил изменившимся голосом: «Я доволен, доволен, доволен». Она разжала пальцы и молча повела машину дальше. Почти до самого дома они не разговаривали, и, когда Жиль вышел у ворот, они не назначили свидания. Но вечером, лежа на кровати в своей спальне, Жиль все вспоминал эту странную остановку на краю дороги и, улыбаясь, думал, что это было здорово похоже на страсть.

Глава 5

Несколько дней Жиль не получал от нее вестей и ничуть не удивлялся. Он, вероятно, был для мадам Сильвенер случайным эпизодом, к тому же эпизодом не слишком приятным, о любви же она говорила просто из приличия, из нелепого буржуазного приличия, а может, у нее просто такая мания. Но все же он был несколько разочарован, и это усилило его обычную хандру. Он почти не разговаривал со своими, брился через день и пытался читать книги, избегая, однако, русских писателей.

На пятый день, после двенадцати, когда лил ужасный дождь и Жиль, небритый, лежал скрючившись на диване в гостиной, она вдруг вошла и села возле него. Она пристально смотрела на него, он видел ее широко раскрытые зеленые глаза, слышал запах дождя, исходивший от ее шерстяного платья. Наконец она заговорила напряженным, срывающимся голосом, и Жиль тотчас почувствовал огромное облегчение.

– Ты не мог позвонить мне по телефону? Или приехать?

– У меня нет ни телефона, ни машины, – весело ответил он и попробовал взять ее за руку.

Она сухо отдернула руку.

– Я ждала пять дней, – прошептала она. – Пять дней ждала растрепанного, небритого человека, который к тому же занимается разгадыванием кроссвордов.

Она была вне себя от гнева, и это обрадовало Жиля гораздо больше, чем он мог ожидать. Любопытно, что он, может быть, впервые не поздравлял себя с ловким маневром, а просто думал о том, как он ошибся в оценке характера Натали. Он попробовал объясниться:

– Я не был уверен, что тебе хочется меня видеть.

– Но ведь я сказала, что люблю тебя, – ответила она хмуро. – Сказала я или нет?

И, вскочив, она двинулась к двери так быстро, что он чуть было не упустил ее. Она уже была в прихожей, уже надевала плащ, когда он догнал ее. Каждую минуту могла войти Одилия или кухарка, но все-таки он обнял ее. Шум дождя, барабанившего по стеклам, эта разгневанная женщина, ее неожиданное появление, запах дров, сложенных под лестницей, тишина в доме – все это немного опьяняло его. Он тихо целовал ее, а она упорно не поднимала головы, но вдруг вскинула ее и сама бросилась ему на шею. Он повел ее к себе в комнату, почти не скрываясь, с той дерзкой удачливой смелостью, которую порождает желание, и они по-настоящему стали любовниками, какими могут быть лишь люди, созданные для любви и опытные в любви. Так Жиль вновь обрел вкус к наслаждению.

Уже смеркалось. Жиль слышал, как внизу сестра отдает какие-то распоряжения громче, чем обычно; и, вдруг поняв причину этого, повернулся к Натали и стал беззвучно хохотать. Она лениво открыла глаза и тотчас вновь смежила веки. Он спросил:

– Ты где оставила машину?

– У крыльца. Почему ты спрашиваешь? Ах, боже мой, я совсем забыла о твоей сестре и Флоране. Я хотела выругать тебя и тотчас уехать. Что они теперь подумают?

Она говорила усталым, спокойным голосом, каким говорят после любви, и Жиль удивлялся, как мог он почти четыре месяца жить, не слыша такого голоса. Он улыбнулся.

– А по-твоему, что они подумают?

Она не ответила, повернулась.

– Я знала, – сказала она. – Знала, что у нас с тобой так будет. Знала, лишь только увидела тебя. Странно...

– Лучше, чем странно, – сказал он. – Пойдем выпьем «порто-флип».

– Как мы спустимся к ним? Без всяких объяснений?

– Это единственный способ, – сказал Жиль. – Никогда не нужно ничего объяснять. Одевайся.

Он говорил властным, решительным тоном, какого у него уже давно не было, и сам осознал эту перемену, заметив веселый и несколько иронический взгляд, который бросила на него Натали, еще лежавшая под одеялом; он наклонился, поцеловал ее в плечо.

– Да, – сказал он, – мы существа слабые, и нас внезапно захватывает нечто, не поддающееся контролю. Спасибо тебе, Натали.

Они вошли в маленькую гостиную с той беспечностью, какая обычно появляется у любовников старше тридцати лет после счастливого и решающего свидания. Зато Флоран и Одилия смущенно вскочили и покраснели. Флоран, всплеснув руками, воскликнул: «Какой сюрприз!» Одилия же похвалила Натали за то, что у нее достало мужества приехать в такой ужасный дождь, тогда как у нее, Одилии, недостанет мужества даже высунуть нос на улицу. Это, разумеется, должно было означать, что ни хозяин, ни хозяйка дома не заметили автомобиля, уже два часа стоявшего перед их крыльцом. После такого проявления светского такта и крайней слабости зрения Одилия, к большому удовольствию брата, заговорила о том, что в такую погоду совершенно необходимо чего-нибудь выпить, чтобы согреться, – тут она опять покраснела, а Флоран ринулся за бутылкой портвейна. Натали сидела на диване, уронив на колени, словно неодушевленный предмет, узкие кисти рук, улыбалась, отвечала на вопросы, иногда бросала быстрый взгляд на Жиля, который стоял, опершись на каминную полку, и с видом некоторого превосходства забавлялся этой провинциальной комедией.